Андрей Геласимов - Год обмана
– Да?
Он немного нахмурился.
– А в чем была одета?
– Одета? В таком белом свитере… в джинсах и в куртке.
– Классно. Видел как она катается?
– Видел.
– Я люблю смотреть, когда она ездит на лошадях.
– Понятно.
– У нее такое лицо… Знаешь… Как у Одри Хепберн.
– У кого?
Он махнул рукой.
– Это актриса такая. Американская. Давно умерла.
– А-а. Я не знал.
– Не важно. Ты мне скажи, почему тебя ночью не было дома?
Не нравились мне его переходы. Нельзя так резко тему менять.
– Дома? Да я вроде бы… был.
– Не ври. Я тебе звонил восемь раз. Никто к телефону не подошел.
– Я… я… к травматологу ездил.
– Так поздно? Я тебе последний раз в два часа ночи звонил.
– Они круглые сутки работают.
– Правда?
«А я-то откуда знаю?» – мелькнуло у меня в голове.
– Конечно, – это я сказал вслух. – Позвони в любую больницу. Там тебе скажут.
– Я звонил.
– Ну и что?
– Они работают до десяти вечера.
– Так ты в какую больницу звонил? Откуда ты знаешь в какую травматологию я поехал?.. Подожди… А на фига ты вообще в больницу звонил?
Он посмотрел на меня и потом отвернулся.
– На фига ты звонил-то?
Сережа ответил не сразу.
– Ты знаешь, иногда так плохо становится. Как будто предчувствие… Как будто кто-то умрет… Я вчера почему-то вдруг испугался. Даже у компьютера сидеть не мог. Звонил тебе, звонил, а у тебя никто не отвечает. Чуть телефон об стенку не треснул. И главное – Марине позвонить нельзя. Там этот Илья Семенович… Как разведчик…
Он внимательно посмотрел мне в глаза.
– Ты ведь мне не врешь? Вчера ничего не случилось?
Я преданно смотрел ему в лицо. Только моргнул два раза.
– Я тебе не вру. Вчера ничего не случилось. Правда…
– Что?
По его лицу пробежала волна страха. Настоящая волна. Он в самом деле вчера испугался.
– Марина все знает.
– Как?!!
Он был ошеломлен. Вот этого он не ожидал точно.
– Что она знает?
– Все.
– Вообще все?
– Абсолютно.
– Перестань. Откуда она…
И тут я ему рассказал все то, что считал нужным.
Во-первых, про Марину. Во-вторых, про Илью Семеновича. Я рассказал ему о том, что они оба давно знают, кто он на самом деле. И о том, что им известно о его папе. Вернее, о его деньгах. Так что понтоваться насчет бедного родственника из Калуги больше не имеет смысла. Они просто прикидываются, когда он им парит мозги насчет однокомнатной квартиры, насчет папы в чужой семье и насчет мамы из техникума.
– Но откуда?…
– Где-то ты прокололся. Дерьмовый из тебя Штирлиц. Не рассчитал. Помнишь какой у него был в Швейцарии знак провала? Горшок с цветами на подоконнике. Можешь его выставлять. Ты под колпаком у Мюллера.
Но всей правды он, разумеется, от меня не услышал. У него бы пиджак загнулся от всей правды.
Потому что у меня лично он загнулся.
Не надо было этому юноше знать, что Илья Семенович устроил на него охоту, и что в этой охоте Марина играет роль приманки, а я должен загонять на нее дичь. Папа Илья хотел от Сережи внуков. Он хотел марша Мендельсона и Павла Петровича рядом с невестой.
«А ну-ка, сват, давай еще по одной!»
А я не хотел потерять работу. Илья Семенович это понял и решил, что я буду ему помогать. И я знал, что я буду. Если не хочу, чтобы кое-кто узнал о том, где я провожу свои ночи.
Хотя и была-то всего одна ночь.
– И что мне теперь делать?
Голос у Сережи стал вдруг растерянный, как будто он догадался о подлинных планах Ильи Семеновича.
– Да ты не бойся. Все будет по-старому. Собирайся, поедем в Кузьминки. Они тебя ждут.
ЛЕТО: СЕРГЕЙ
1 июня 1998 года.
День защиты детей. Отец сказал, что скоро поедем в Италию. Жениться. Выпускные экзамены буду сдавать досрочно. Жену зовут Паола. Такое итальянское имя. Мою жену будут звать Паола. А не Марина. Отцу плевать на День защиты детей. Он крутой. Как сказал, так и будет. А я его сын. Но не такой крутой. Как ему кажется.
Подождем.
4 июня 1998 года.
Не поеду. Завтра скажу ему, что не поеду. Пусть сам женится. Мама ему давно разрешила.
5 июня 1998 года.
Завтра скажу.
7 июня 1998 года.
Скажу завтра.
8 июня 1998 года.
Воробьев говорит, что можно взять с собой Марину. Сволочь он, но идея хорошая. Скажет отцу, что это его девушка. Все равно теперь я за него плачу. Поедем втроем в Италию на мамины деньги. Там хватит.
Пусть папа целуется со своей Паолой. По фамилии Брунеллески. Брунеллески купил себе лески. Рыболов несчастный. Ненавижу рыбу.
11 июня 1998 года.
Получил письмо от мамы. Первое за три года. Видимо, не любит писать. Просит, чтобы я не показывал его отцу. Так и так бы не показал. Странная она какая-то. Пишет, что я дебил. И что я занимаюсь дебильными вещами. Может, и так. Но мне от них бывает прикольно. Еще говорит – если не хочешь жениться, то не женись.
12 июня 1998 года.
Завтра летим во Флоренцию. Воробьев с Мариной приедут туда поездом. Женитьба Фигаро. Ненавижу оперу.
Какой дурак заказал билеты на 13 число?
12 июня 1998 года (поздно ночью).
Читаю старый дневник. Неужели это был я? Уайльд говорил, что в дорогу надо обязательно брать с собой что-нибудь интересное почитать. Поэтому он брал свои дневники.
Вот мой (я хуже, что ли?):
14 марта 1995 года. 16 часов 05 минут (время московское)
Сегодня проснулся оттого, что за стеной играли на фортепиано. Там живет старушка, которая дает уроки. Играли дерьмово, но мне понравилось. Решил научиться. Завтра начну. Теннисом заниматься больше не буду.
15 марта 1995 года.
И плаванием заниматься не буду. Надоело. Все равно пацаны ходят только для того, чтобы за девчонками подглядывать. В женской душевой есть специальная дырка.
Ходил к старухе насчет фортепиано. Согласилась. Деньги, сказала – вперед. Она раньше была директором музыкальной школы. Потом то ли выгнали, то ли сама ушла. Рок-н-ролл играть не умеет. В квартире воняет дерьмом. Книжек много.
Посмотрим.
17 марта 1995 года.
Как меня все достали. В школе одни дебилы. Что учителя, что однокласснички. Гидроцефалы. Фракийские племена. Буйный расцвет дебилизма. Семенов лезет со своей дружбой. Может, попросить, чтобы меня перевели в обычную школу?
18 марта 1995 года.
Отец не дает денег на музыкальную старуху. Говорит, что я ничего не довожу до конца. Жмот несчастный. Говорит, что тренер по теннису стоил ему целое состояние. А, может, я будущий Рихтер? Старухе надо-то на гречневую крупу. Жмот. Но он говорит – дело принципа. Сначала надо разобраться в себе.
Было бы в чем разбираться.
А ты сам в себе разобрался? – хотел я его спросить.
Но не спросил. Побоялся, наверное.
19 марта 1995 года.
Опять не дали уснуть всю ночь. Ругались. Сначала у себя в спальне, потом в столовой. Мама кричала как сумасшедшая. Может, они думают, что я глухой?
20 марта 1995 года.
Старуха дала какой-то древний черно-белый фильм. Сказала, что я должен посмотреть. Без денег учить отказывается.
В школе полный мрак.
«Да будет свет, – сказал монтер,
И яйца фосфором натер».
Яйца, разумеется, были куриные. Тихо лежали в углу и светились во мраке системы просвещения.
Учителей надо разгонять палкой. Пусть работают на огородах. Достали.
23 марта 1995 года.
Интересно, сколько стоит хороший автомат? Мне бы в нашей школе он пригодился. Ненавижу девчонок. Тупые дуры. Распустят волосы и сидят. Каким надо быть дураком, чтобы в них влюбиться? Воображают фиг знает что.
Дома тоже автомат бы не помешал. Опять орали всю ночь. Они что, плохо слышат друг друга?
24 марта 1995 года.
В школу приходил тренер по теннису. Сказал, что я, конечно, могу не ходить, но денег он не вернет. Козел. Я спросил, не научит ли он меня играть на пианино.
Берешь автомат и стреляешь ему в лоб. Одиночным выстрелом.
25 марта 1995 года.
Антон Стрельников сказал, что влюбился в новую училку по истории. Лучше бы он крысиного яду наелся. Такая же тупая как все.
Переводишь автомат на стрельбу очередями и начинаешь их всех поливать. Привет вам от Папы Карло.
25 марта – вечер.
Прикол. Снова приходил Семенов. Уговорил меня выйти во двор. Предложил закурить, но я отказался. Сказал, что теннисом занимаюсь. Он начал спрашивать где и когда. Я сказал, что ему денег не хватит. Тогда он уронил свою сигарету, а я взял и поднял. Он подошел очень близко и поцеловал меня в щеку. Я не знал, что мне делать. Постоял, а потом треснул его по морде. Он упал и заплакал. Я сказал, что я его убью. У меня есть автомат. Не знаю почему так сказал. Просто сказал и все. Достал он меня. Тогда он сказал, чтобы я не пересаживался от него в школе. Сидел с ним как раньше за одной партой. А он мне за это денег даст. Я спросил его – сколько, и он сказал пятьдесят. У него откуда-то взялись пятьдесят баксов. И я сказал – покажи. У него правда были пятьдесят баксов. Я их взял и снова треснул его по морде. У него пошла кровь, и он сказал, что я все равно теперь с ним сидеть буду. Я врезал ему еще раз.
