Мэри Чэмберлен - Английская портниха
Ее толкали и пихали. Ада сообразила, где она находится — рядом с вокзалом. Люди явно направлялись туда. Ей хотелось выбраться из толпы, подумать. Она попробовала развернуться и двинуться против течения. Ее не замечали, никто не уступал ей дорогу. Она была одна среди тысячи испуганных, рвущихся прочь людей. Станислас исчез бесследно. Она понятия не имела, куда ей идти и что делать. И спросить не у кого. Пусть уж лучше толпа ведет ее за собой. Наверное, эти люди знают, куда идут. Знают, где укрыться от войны.
Париж. Почему бы не вернуться в Париж? Мсье Лафитт, мадам Бретон. Они позаботятся о ней. Она объяснит, как получилась, что она уехала, никого не предупредив. Станислас попал в небольшую переделку. Его приняли за немца.
И вдруг мысль, как пощечина: что, если Станислас — на самом деле немец? Ведь говорила же ей миссис Б. и, сдается, была права. Он — шпион, Ада — его ширма. Она снова попыталась развернуться, но толпа давила со всех сторон. Двигайся вбок, велела она себе, вбок, вперед и опять вбок. Туда, где толпа пожиже.
Мужчина наступил ей на ногу, Ада вскрикнула.
— Excusez moi, mademoiselle, — обронил он, не поворачивая головы, не отрывая глаз от лишь ему ведомой цели. — Excusez moi[14].
Выбравшись на край площади, Ада встала под аркадой в стороне от толпы. Что он делал в Англии? Она ни разу не задала ему этот вопрос. Он привез ее в Париж. Уверял, что войны не будет, а потом сказал, что не может вернуться в Англию. И она не смогла его оставить. Они казались прекрасной молодой парой, она служила ему прикрытием. Откуда он брал деньги? Какими такими делами занимался? Любил ли он ее?
Какой же она была дурой. Обманутой простофилей. Затем Бельгия, Намюр. Нам мир. Ну конечно, он знал, что немцы наступают, не мог не знать. Это они хотят завоевать весь мир, и с ними у него была назначена встреча, не с женой, нет у него жены. Это всего лишь слово-пароль, у шпионов так принято. И конечно, она в глаза не видела его паспорт. Он не мог его показать. Этим он бы себя выдал. Объясняться с пограничниками будешь ты, Ада. Бросил ее здесь, избавился, как от лишнего груза, все кончено. Прикрытие ему больше не нужно, задание выполнено.
Самолет, возникший над головой, ровно и без умолку жужжал, словно гигантская оса. Он летел настолько низко, что Ада разглядела свастику на хвосте, крест на фюзеляже и призрачную фигуру пилота в кабине. Мгновение спустя — взрыв, совсем рядом, так что площадь содрогнулась. Толпа заголосила и рассыпалась. Ада слышала испуганное ржанье лошадей, крики детей, видела, как падают люди и по ним бегут те, кто устоял на ногах. Окаменев, Ада смотрела на то, что творилось на площади. Еще один самолет — и тут она сообразила, что летчик, заметив толпу, собирается ее бомбить. Расталкивая людей, она бросилась вон из аркады в ближайший переулок. Бежала что было сил. Когда упала вторая бомба, еще ближе, земля будто выгнулась, и Ада споткнулась и упала. Вставай, вставай. Она понимала, что надо побыстрее убраться с улиц и найти укрытие. Оглушительный грохот. Впереди осыпалось здание — великан на подогнувшихся ногах падал в густом облаке строительного мусора. Нужно вернуться в пансион, к хозяйке, в погреб, в убежище.
Она заставила себя подняться, огляделась. В воздухе клубы грязной пыли, жирные серые сгустки забивались в нос и рот, липли к ладоням, на ощупь и на вкус они были как пепел. Ада пыталась выплюнуть эту дрянь, но пыль облепила язык, будто промокашка, что впитывает слюну. Где находится пансион, на какой улице и как он называется, Ада понятия не имела и чувствовала, что заплутала. У нее намокла ступня. Падая, она разбила колено, и кровь стекала прямо в туфлю. Ступни пульсировали. Ада сбросила туфли. Надо бежать. Подальше отсюда. Наверное, пансион где-то справа. Она рванула через площадь. Затем вверх по улице, первый поворот направо, но улица, изогнувшись, опять вывела ее на то же место. Она лишь сделала круг. Толпа рассеялась в поисках спасения. Вдалеке опять зажужжал самолет, послышался резкий стрекот пулемета. Самолет подлетел ближе, и Ада, будто околдованная, смотрела, как продолговатая черная бомба падает за домами, окружавшими площадь. Кругом все затряслось. Звон выбитого стекла, осколок оцарапал Аде руку, и соседнюю улицу заволокло густым черным дымом. Самолетов все прибывало, бомбы сыпались все чаще. Нигде не было от них спасения. Повсюду битое стекло, а она босая. Ада снова надела туфли, морщась от боли, и снова побежала, теперь по другой улице, совершенно незнакомой, лишь бы подальше, подальше отсюда, и в такт бегу в голове у нее звучали слова — впервые за много месяцев она молилась. Прошу тебя, Господи, смилуйся надо мной…
За угол. Там двое. Стоят спокойно, не прячутся и смотрят на нее.
Сестры Благой Стражи. Черные рясы из толстой ткани и белые накрахмаленные апостольники. Ада узнала их по одежде. Точно в такой же ходит ее тетя Ви, вступившая в этот орден пятнадцать лет назад.
— Прошу вас, — слова кубарем скатывались с языка, рвались наружу, лишь бы только их услышали за ревом бомб, — пожалуйста, помогите. Aidez moi[15]. Меня зовут Ада. Моя тетя — монахиня, одна из вас, сестра Бернадетта из Лурда. Наверное, вы знаете ее? Послушницей она служила в Бельгии. (Или во Франции? Ада не помнила. В ту пору она была ребенком.) Я заблудилась. Мой муж… — Что им сказать? — Я осталась одна.
— Ваш муж? — переспросила одна из монахинь.
Раз соврала, стой на своем.
Ада поспешно кивнула. Стрельба и взрывы прекратились. Дым и пыль пеленой окутали город, в воздухе стоял запах раскрошенных кирпичей и гари. Другого шанса ей, скорее всего, не представится.
— Я потеряла мужа.
Она пошатнулась, перед глазами поплыло. Когда Ада пришла в себя, оказалось, что она сидит на мостовой, уткнув голову в согнутые колени.
— Мадам, — обратилась к ней одна из монахинь, — мадам, вам нельзя здесь оставаться. Это опасно.
— Помогите мне. — Голос Ады звучал глухо, словно издалека, в голове что-то щелкало. — Мне некуда идти.
Монахини подхватили ее под руки, подняли.
— Идемте с нами.
Ада оперлась на них, ноги покорно шагали, но тело обратилось в мягкую губку, сил больше не было.
Будто сквозь сон Ада слышала странную жуткую тишину, видела клубы дыма, плывшие в голубом небе, реку, сверкавшую под солнцем, и высоко на холме замок. Щербатая брусчатка, осколки стекла, а затем арка с надписью из кованого железа: «Обитель Святого Иосифа». Монахини ввели ее в просторную прихожую с мраморным полом в шахматную клетку и статуей святого Иосифа в натуральную величину в центре помещения. На сгибе руки святого покоилась лилия, другая рука застыла в благословляющем жесте. Одна монахиня двинулась по коридору, вторая подвела Аду к длинной деревянной скамье:
— Asseyez-vous. Attendez[16].
Ада села. Она по-прежнему чувствовала слабость и шум в голове. Особый шум: звуки падающих бомб и разлетающихся вдребезги зданий. Она давно толком не ела, ей бы сейчас картошки с мясом, а еще неплохо бы выспаться. Пошевелив ступнями, она освободилась от туфель. Ноги были черными от грязи и запекшейся крови. Она притянула к себе сумку, поцарапанную, пыльную и бугрившуюся там, где лежал игрушечный медвежонок. Если Ада до сих пор жива, то, конечно, благодаря медвежонку, он приносит ей удачу. Она порылась в поисках пудры и губной помады. Надо привести себя в божеский вид.
Звяканье четок, шелест тяжелых подолов, немудрящий запах талька — к Аде приближались монахини. Одна из тех, что привели ее в обитель, несла поднос. Рядом с ней незнакомая высокая и худая монахиня, вид начальственный. Должно быть, она здесь главная. Как к ней следует обращаться? — припоминала Ада рассказы тети Ви. Достопочтенная? Матушка? Мать-настоятельница? За высокой шла пожилая монахиня со строгим лицом в красных прожилках и в роговых очках. Первая поставила поднос на скамью рядом с Адой. Стакан воды и хлеб. Высокая подошла к Аде, протягивая руки в приветствии.
— Я мать-настоятельница, — назвалась она.
Ада попыталась встать, но у нее подогнулись колени. Настоятельница села рядом, указала на поднос. Mangez[17]. Ада выпила воды, смягчившей ей горло. Отломила кусок хлеба и сунула его целиком в рот.
— Вы англичанка, — продолжила настоятельница, — и вы потеряли мужа. (Ада кивнула.) Ваше имя?
— Ада Воан.
— Вы племянница нашей возлюбленной сестры Бернадетты Лурдской?
Ада опять закивала. У нее дрожали губы. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой и такой напуганной.
— Напомните, как звали вашу тетю, прежде чем она приняла святой обет?
— Тетя Ви, — брякнула Ада и тут же поправилась: — Вайолет. Вайолет Гэмбл.
