Филип Рот - Прощай, Коламбус
Предполагалось, что тот день станет последним из проведенных мною в гостях у семейства Патимкин. Однако, когда я начал паковать чемоданы, пришла Бренда и сказала, что можно распаковываться — каким-то образом ей удалось выклянчить у родителей еще неделю, так что я могу гостить у них вплоть до Дня Труда, на который назначена свадьба Рона и Гарриет. На следующий после свадьбы день Бренда уедет в колледж, а я — домой. Таким образом, мы будем друг с другом до самого конца лета.
Новость, казалось, должна была обрадовать меня, но едва Бренда вышла из комнаты и каблучки ее застучали по лестнице — Патимкины спешили в аэропорт, чтобы встретить Гарриет, — как на меня нахлынула грусть. Я вдруг понял, что отъезд Бренды в Рэдклифф будет означать для меня конец. Даже с высокого табурета мисс Уинни мне вряд ли удастся разглядеть Бостон. Тем не менее, я рассовал свои пожитки по полкам и начал успокаивать себя тем, что со стороны Бренды не было и намека на то, чтобы прекратить наши отношения. Причины моего беспокойства гнездились в моем собственном сомневающемся сердце.
Я зашел в комнату Рона и позвонил тете.
— Алло? — сказала тетушка.
— Тетя Глэдис! Как поживаешь?
— Ты заболел?
— Нет, я чувствую себя прекрасно. Вот звоню, чтобы сообщить, что задержусь еще на неделю.
— Почему?
— Я же сказал: потому что мне здесь очень хорошо. Миссис Патимкин попросила меня остаться еще на неделю — до Дня Труда.
— У тебя остались чистые трусы?
— Я их стираю каждый вечер. У меня все в порядке, тетя Глэдис.
— Вручную трусы не отстираешь.
— Да чистые у меня трусы, чистые! Не волнуйся, тетя Глэдис. Я замечательно провожу время.
— Он зарастает грязью, а я не нервничай!
— Как там дядя Макс? — переменил я тему.
— Да что с ним станется? Дядя Макс есть дядя Макс. Мне не нравится твой голос, Нейл.
— Почему? По нему чувствуется, что на мне грязные трусы?
— Какой умник... Ничего, когда-нибудь ты поймешь!
— Что?
— Что значит «что»? Сам увидишь. Заживешься там, станешь брезговать нами...
— Никогда, родная!
— Увижу своими глазами — может, и поверю.
— Холодно там у вас, тетя Глэдис?
— Снег идет.
— Что, всю неделю было холодно?
— Кто сидит на заднице весь день, тому холодно. А для меня февраль еще не наступил.
— Ладно, тетя Глэдис. Передай всем привет.
— Тут тебе письмо от матери пришло.
— Это хорошо. Пусть полежит до моего приезда.
— А ты не можешь приехать, прочесть письмо и уехать назад?
— Нет, я подожду. Напишу им что-нибудь в ответ. Ну, пока. Будь послушной девочкой.
— А что у тебя с носками?
— Я хожу босиком. Пока, родная! — и я повесил трубку.
На кухне вовсю шуровала Карлота. Меня всегда поражало то обстоятельство, что характер труда не оказывал никакого влияния на отношение Карлоты к жизни. Все ее хлопоты по хозяйству походили на пантомиму, служившую иллюстрацией к напеваемой песенке, даже если пела она, как сейчас, песню «Я из тебя душу вытрясу». Карлота сновала от плиты к автоматической посудомойке — нажимала кнопки, вращала ручки, заглядывала через окошечко в духовку и время от времени отправляла в рот виноградину, отрывая ее от грозди, лежавшей в мойке. Мурлыча песенку, она принималась жевать эту виноградину — жевала ее, жевала, а затем неспешно снайперским плевком отправляла кожицу и зернышки прямиком в мусорное ведро.
Я поздоровался с ней, выходя через черный ход, и хотя Карлота промолчала, я ощутил духовное родство с темнокожей кухаркой — мы оба обхаживали семейство Патимкин, и оба угощались их фруктами.
Выйдя на задний двор, я некоторое время бросал в кольцо баскетбольный мяч; затем поднял с земли клюшку для гольфа и запустил мячик для гольфа в небо, навстречу солнцу; потом бил по футбольному мячу, стараясь попасть в ствол дуба; затем вернулся под баскетбольный щит и еще раз выполнил несколько штрафных бросков. Увы, ничего меня не забавляло — неприятно сосало под ложечкой, словно я не ел пару месяцев, и, хотя я вернулся на кухню и прихватил оттуда с собой гроздь винограда, ощущение пустоты в желудке не проходило. И я понимал, что дело вовсе не в недостатке калорий — это неприятное ощущение было всего лишь предвестником той полной опустошенности, которая непременно обрушится на меня после отъезда Бренды. Я, конечно, думал о предстоящей разлуке и раньше, но только прошедшей ночью мысли мои приняли мрачный оттенок. Любопытно, что в какой-то степени этому способствовал приезд Гарриет. Я думаю, факт приезда Гарриет драматизировал ситуацию вот почему: мы целую неделю говорили о ее предстоящем визите, и вдруг он стал реальностью. Точно так же будет обстоять дело с отъездом Бренды, о котором мы пока что только говорили.
Более того: грядущий союз Рона и Гарриет навевал мысли о том, что разлука — отнюдь не перманентное состояние. Влюбленные могут пожениться, даже если они очень молоды! Но мы с Брендой пока ни разу не заводили речи о женитьбе, если, конечно, не считать фразу, сказанную Брендой в ту ночь возле бассейна: «Если ты меня полюбишь, то все будет хорошо». Я ее люблю, она меня — тоже, но почему же тогда все отнюдь не хорошо? А может, я просто выдумываю все эти проблемы? Ведь наши отношения действительно зашли очень далеко! И тем не менее, сейчас, под живописным августовским небом, мне хотелось большего: я хотел, чтобы Бренда стала моей женой.
Увы, когда через пятнадцать минут Бренда вернулась из аэропорта — вернулась одна, — я не смог найти в себе мужества заговорить с ней о женитьбе. Я не был готов к иному, кроме «Аллилуйя!», ответу. Любой другой положительный ответ не устроил бы меня. А любой отказ, даже замаскированный под фразу — «Давай подождем немного, дорогой» явился бы для меня концом. Наверное, поэтому я предпочел некий суррогат предложения руки и сердца, не предполагая, что он будет воспринят как неслыханная дерзость.
Самолет задерживается с прилетом, поэтому я вернулась, — объяснила Бренда.
— А остальные?
— Решили дождаться Гарриет, а затем поужинать в аэропорту. Надо предупредить Карлоту, — вспомнила Бренда и отправилась на кухню.
Через пару минут она появилась на крыльце, одетая в желтое платье с таким глубоким вырезом, что стала видна полоска незагорелой кожи над ее грудями. Дойдя до лужайки, Бренда сняла туфли на высоком каблуке и потопала босиком к дубу, под которым я как раз и сидел.
— У женщин, которые все время ходят на высоких каблуках, искривляются яичники.
— Кто это тебе сказал?
— Не помню. Хочется верить, что у меня там все в порядке.
— Бренда, я хочу попросить тебя кое о чем...
Она подтащила к дереву большое одеяло и уселась рядом со мной.
— О чем? — спросила Бренда.
— Я понимаю, что это несколько неожиданно... Хотя, в общем... Я хочу, чтобы ты купила себе противозачаточный колпачок. Сходи к доктору и купи.
— Бренда улыбнулась:
— Не волнуйся, милый. Мы же предохраняемся. Все в порядке.
— Но с колпачком безопаснее.
— Мы и без того в безопасности. Зачем впустую тратить деньги.
— Но ведь есть риск...
— Нет никакого риска. Ишь чего ему захотелось, — шутливо добавила Бренда.
— Дорогая, дело не в колпачке. И даже не в безопасности, в конце концов, — сказал я.
— Ты просто хочешь, чтобы у меня был колпачок, да? Вроде тросточки для прогулок...
— Бренда, я хочу, чтобы ты купила колпачок... ради удовольствия.
— И кому я должна доставить удовольствие? Доктору?
— Мне.
Она ничего не ответила. Только провела ладонью по ключицам, смахивая неожиданно выступившие капельки пота.
— Нет, Нейл. Это глупо, — наконец сказала Бренда.
— Почему?
— Почему?! Просто глупо.
— И ты знаешь, почему это глупо, не так ли? Потому что об этом прошу я, не правда ли?
— А эта глупость уже просто несусветная.
— Если бы меня попросили купить колпачок, то я просто открыл бы справочник и посмотрел, кто из гинекологов принимает по субботам.
— Я никогда тебя об этом не попрошу, милый.
— И это правда, — грустно, но с улыбкой произнес я. — Это правда...
— Нет, — возразила Бренда, поднялась с одеяла и, направившись к баскетбольной площадке, принялась расхаживать по белым линиям разметки, которую накануне обновил мистер Патимкин.
— Иди сюда, — позвал я ее.
— Нейл, все это глупости. Я не хочу больше разговаривать об этом.
— Ну почему ты такая эгоистка?
— Я эгоистка?! Сам такой! Это же ради твоего удовольствия...
— Вот именно. Ради моего. А почему бы и нет?
— Не кричи. Карлота услышит.
— Ну так подойди поближе, черт побери!
Оставляя на траве белые следы, Бренда вернулась к дубу.
— Я и не знала, что ты одержим плотскими забавами, — сказала она с упреком.
— Да неужели?! Ну, так я скажу тебе кое-что. Я имел в виду не плотские забавы.
