Бернард Маламуд - Жильцы
Всю дорогу: расслабляешься, потом хорошо пишется. Когда слишком много и долго работаешь, становишься нервным.
Как насчет того, чтобы трахнуться с черной?
Я бы не возражал, говорит Гарри.
Покажите-ка, сколько у вас зелененьких.
Сэм кивает, серьезно и одобрительно.
Деньги? Лессер бледнеет. Я-то надеялся, меня пригласят из чистой дружбы и приязни.
Сэм со щелчком открывает свой восьмидюймовый пружинный нож в перламутровой оправе, и Лессер, сидя за своим письменным столом на Тридцать первой возле Третьей, отметает мечтания и вновь принимается выстраивать свои сиротливые предложения.
*
Хотя не прошло и часу, как Билл забрал свою пишущую машинку, чтобы стучать на ней еще один долгий день, Гарри услышал — почувствовал — пинок в дверь; дело было мрачным февральским утром, и писатель, проклиная судьбу, открыл ее, ожидая увидеть черную голову Билла, однако — ошибки быть не могло — большая нога, просунувшаяся в раствор двери, и холодные глаза, встретившие глаза Лессера, принадлежали бледнолицему Левеншпилю.
— Кто эта горилла в квартире Хольцгеймера? Кто-нибудь из ваших друзей?
— Какую гориллу вы имеете в виду?
— Не виляйте, Лессер, — пробурчал домовладелец. — Я обнаружил пишущую машинку в кухне на столе. И еще надкушенное яблоко и матрас в спальне, от него воняет мочой. Где он прячется?
Лессер широко открыл дверь.
Левеншпиль, упокоив свою мясистую руку на дверной раме, колебался.
— Я вам поверю, только скажите мне, кто этот сукин сын?
— Он то появляется, то исчезает. Не знаю толком, кто это.
— Вроде бы писатель. Я прочел пару страниц, которые он комкает и бросает на пол. В одной говорится о маленьком мальчике из Гарлема. Он что, цветной?
— Почем я знаю.
Левеншпиль скорчил гримасу.
— Кто бы он ни был, он посягает на частную собственность. Скажите ему, я возьму его за жопу и выброшу из дома.
Лессер сказал, что домовладелец посягает на время, отведенное для творчества.
Левеншпиль, по-прежнему держа ногу на пороге, смягчил интонацию.
— Как идет работа?
— Когда как, слишком много перерывов.
— А что, если я сделаю вам предложение в полторы тысячи долларов, Лессер? Возьмите их, это же чистое золото.
Лессер ответил, что подумает. Левеншпиль со вздохом убрал ногу.
— Не стану заново перечислять вам свои невзгоды.
— Не надо.
— Можете себе представить, что мне приходится выносить с тремя больными женщинами на шее, ведь вы же писатель, Лессер. Вы можете понять, какие мерзкие трюки выкидывает жизнь, такая вот йойше[6]. Христа ради, я не могу жить так дальше. Я не такой уж плохой человек. Умоляю вас.
— Я пишу так быстро, как только могу. Вы толкаете меня под руку, портите мне работу.
— Это ваше последнее слово?
— Последнего нет. Последнее я ищу, но не могу найти. А может, это на благо, хотелось бы мне знать?
— Скажите своему другу-негру, что я приду с полицейским. — Голос Левеншпиля звучал сурово.
— Скажите ему сами. — Лессер закрыл дверь.
Он ожидал гулкого удара кулаком, но вместо того услышал, как хлопнула противопожарная дверь. Он вышел в холл и прислушался. Тяжелая противопожарная дверь была приоткрыта, и было слышно, как шаркающие шаги домовладельца затихают на лестничной клетке.
Он заглянул в кабинет Билла. К его облегчению, «Л. С. Смит», с бессловесным листом рыхлой, цвета яичного желтка бумаги в каретке, монументом восседал на столе. Вне сомнения, только вес помешал Левеншпилю протащить «Л. С. Смит» вниз по пяти этажам, но домовладелец наверняка пошлет кого-нибудь забрать машинку.
Гарри перенес ее к себе в квартиру и мягко опустил в ванну. Он вернулся за рукописью, но ее нигде не было. Подхватив Биллову стопу чистой бумаги, коробку скрепок, огрызки карандашей и ластик, он также быстро распихал по карманам брюк несколько комков бумаги, лежавших на полу, словно увядшие ярко-желтые цветы.
Затем вернулся в кабинет и взялся за авторучку.
Билл постучался в дверь. Лицо его было серым.
— Я вышел купить ленту для пишущей машинки. Кто взял мое барахло, вы, Лессер?
— Я. Левеншпиль застукал вас и пошел за мусором.
— На кой х...? Что я ему сделал?
— Посягнули на его собственность.
— В этой вонючей дыре?
— Он избавлялся от одного писателя, теперь надо избавляться от двух. К тому же у него есть и другой повод для недовольства — вы не платите квартирной платы.
— Жид, подонок, король трущоб.
— Бросьте насчет жидов, Вилли.
— Меня зовут Билл, Лессер, — сказал негр. Его глаза налились кровью.
— Ладно, пусть будет Билл, только не надо ругать жидов.
Билл посмотрел в окно, затем, собрав морщины на лбу, повернулся к Лессеру.
— Что бы вы сделали на моем месте?
— Остался бы здесь, — сказал Лессер. — Автомобиль Левеншпиля все еще стоит на той стороне улицы. Раз ваша машинка тут, почему бы вам не продолжить свою работу, а мне — свою? Располагайтесь на кухонном столе. Я закрою дверь между нами.
— Я беспокоюсь за свой стол и стул в кабинете. Не хочу, чтоб мне мешали как раз сейчас, когда я в ударе и расписался. Сколько б работы я сделал за день, если б лента не порвалась.
Противопожарная дверь хлопнула. В холле послышались голоса.
Лессер посоветовал Биллу спрятаться в ванной.
Билл хриплым голосом сказал:
— Нет, не буду я нигде прятаться.
Лессер прошептал, что хотел вынести стол и стул в другую квартиру, но опасается, что Левеншпиль станет рыскать повсюду, если и они исчезнут из комнаты.
— Я даже подумывал о том, чтобы затащить все на крышу.
— Отдаю должное вашим мыслительным способностям, Лессер.
— Мы оба писатели, Билл.
Негр утвердительно кивнул.
В дверь постучали, и по стуку слышно было, что стучит дубинка полицейского.
— Именем закона, откройте! Билл ускользнул в кабинет Лессера.
Писатель открыл дверь. — Звонок еще работает, — напомнил он Левеншпилю и попросил полицейского объяснить, с чем тот пришел.
— Мы пришли во имя закона, — сказал домовладелец. — Мы поломали мебель вашего дружка, потому что он посягал на мою собственность, но мне известно, что у вас находится его пишущая машинка, я ее уже видел, Лессер.
— Полагаю, вам есть чем гордиться.
— Мои права, хотя их у меня с гулькин нос в этом городе подонков, — это мои права. Едва ли мне надо приносить извинения лично вам, Лессер. В данный момент, черт возьми, я намерен обыскать все квартиры в доме и если нигде не найду вашего друга-негра, значит, он прячется у вас.
— Предъявите ордер на обыск, прежде чем войти ко мне.
— Предъявим, как пить дать, — сказал молодой полицейский.
Полчаса спустя — Билл лежал на софе, подложив руки под голову, — писатель увидел в окно кабинета, как Левеншпиль отбыл на своем «олдсмобиле». Полицейский оставался на той стороне улицы бесконечные десять минут, затем взглянул на часы, бросил взгляд на окно Лессера, у которого тот стоял и поглядывал сквозь опущенную зеленую штору, зевнул и не спеша удалился.
Билл и Лессер поспешили в кабинет негра. Когда Билл узрел исковерканные стол и стул — ножки стола были выдернуты, стул сломан — и исполосованный матрас, он плотно сомкнул челюсти и губы и, весь дрожа, вытер глаза рукой. Лессер, желая оставить его одного, вернулся к себе и сел за стол, но работать не мог, так он был расстроен.
Чуть позже он спросил Билла, каковы его планы.
— Нет у меня никаких планов, — с горечью отозвался тот. — Мы с моей цыпкой вдрызг разругались, и я не хочу возвращаться к ней, по крайней мере сейчас.
— Работайте завтра у меня на кухне, — предложил Лессер, делая над собой усилие. — А если вам покажется, что там вы замкнуты в четырех стенах, мы поставим стол в гостиной.
— Ладно, если вы на этом настаиваете, — отозвался Билл.
Лессеру не спалось в ту ночь. Гость на всю жизнь — только этого мне не хватало. Что за странное проклятье тяготеет над моей книгой; не могу закончить ее в нормальных условиях.
Однако утром он надумал во что бы то ни стало найти Биллу другое место для работы. Они сели завтракать. Билл, хотя и был безутешен, поглотил три яйца, банку сардин, две чашки кофе с булочками, Лессер же проглотил немного овсяной каши и выпил чашку черного кофе. Писатель предложил обойти комиссионные магазины на Третьей авеню и подобрать Биллу самую необходимую мебель.
— У меня нет башлей, приятель. Мы спорили из-за них с Айрин, среди прочего другого. Их новую постановку отложили, и она грызет меня, хотя у их старика башлей навалом, — все беспокоится, когда я на мели, и без конца подбивает меня устроиться куда-нибудь. Я сказал ей: «Дружочек, мне надо начать новую книгу, на кой хрен мне вкалывать, разве что вкалывать ради своей книги». Я сказал, если она потеряла веру в меня, я найду себе другую сучку.
