Николай Климонтович - Хочу быть в цирке дрессировщицей
Поземка тем временем превращается натурально в метель, мороз под двадцать, дело к пяти, и, озираясь по сторонам в поисках хоть такси, которых здесь, конечно же, не заведено, вы замечаете невероятную картину: из всех углов в валенках с галошами, телогрейках и ушанках едут по снежным мостовым служилые, верно, люди, — на велосипедах. Некоторые велосипеды оборудованы продуктовыми кошелками спереди у руля, у других к раме подвязаны какие-то жерди. Судя по тому, как одеты эти граждане, можно решить, что на днях здесь распустили средних размеров зону.
Прямо перед гостиницей — остановка автобуса, на которой столпилось уж полсотни человек. Ясно, что автобус на улицах города — редкость. Мне везет, мрачное лицо кавказской национальности соглашается подбросить меня за червонец на автостанцию. Некогда, в веселые советские времена на площади перед автовокзалом дожидалась ездоков гурьба извозчиков со своими жигулями, туда-сюда сновали автобусы местных линий, а за вокзалом чинно пыхали дизелями икарусы. Нынче все как вымерло. Площадь с торчащей посреди голой клумбы скульптурой Константина Заслонова пуста, в самом помещении обшмыганного холодного вокзала по лавкам сидят темные бабы, замотанные в платки, мужики в тулупах, закутанные дети на мешках. Ясно, что ждут они долго и знают, что придется ждать еще дольше. Так в кино показывают бытовые картины гражданской войны или эвакуации.
При одном взгляде на расписание многое проясняется. Во многие концы района автобусы больше не ходят вовсе, и добраться теперь, скажем, до Пено, места населенного и летом туристического, — невесть как. То же и с дальним сообщением: в Москву автобусов больше нет, в областной центр Тверь — по два в день с остановками только в двух райцентрах. Это означает, что во многие деревни по трассе Осташков-Тверь попасть общественным транспортом невозможно. К тому ж, виден плакат для автомобилистов, гласящий, что в соседнем районе обвалился мост, и, если знать, что на другой берег Волги там одна-единственная дорога, можно вздрогнуть при мысли, что ждет обитателей правого берега этой зимой.
Чтобы покончить с транспортной темой скажем, что и личный автопарк в городе не богат. Правда, время от времени из метели выскакивают «волво» и «саабы», что выглядит диковато на здешнем городском фоне. Впрочем, заметим для объективности, что здесь хороши дороги, которые, правда, не чистят, но не скупясь посыпают солью с песком, в изобилии бензин, много лавок с запчастями и две азербайджанские станции автосервиса. Вот только пользоваться этими благами могут позволить себе немногие: у большинства в городе денег, как и повсюду в России, сегодня нет.
Здесь процитируем местную газету «Селигер»: «Несмотря на сложнейшее время, на отсутствие бюджетных средств на глазах преображается город… Толстым слоем асфальта на днях покрыт переулок Советский… Если с такой быстротой будет наш город хорошеть и дальше, то через несколько лет мы его просто не узнаем». Впрочем, узнать Осташков нельзя уже сегодня. И, забегая вперед, поясним, что эта правоверная интонация для местной газеты неизбежна: издание состоит на содержании мэрии.
Постоялый дворВ дальнем крыле автовокзала на втором этаже действительно удается разыскать несколько комнат для приезжих, необжитых и нетопленых и глядящих на пустые железнодорожные пути. О горячей воде здесь слыхом не слыхивали. Хозяйка в перехваченном на груди крест накрест пуховом платке лишний раз подтвердила, что иного постоя в городе нет, но, кряхтя, выкопала по моей просьбе откуда-то измусоленную брошюрку — здешний телефонный справочник. На авось я набрал-таки номер умершей гостиницы, и к моему изумлению мне ответили (позже выяснилось, что этот номер был переброшен в соседнюю коммерческую палатку заодно с одной из бывших ресторанных официанток). И тут я узнал невероятное: у гостиницы «Селигер» есть-таки филиал — на «гребной базе». На мой вопрос, как туда добраться, разочарованная хозяйка подтвердила, противореча сама себе, что действительно филиал есть где-то за Гагарина: ей явно было досадно терять постояльца. Я не стал подобно Чичикову укорять ее: мол, знала, да не сказала, — она бы подобно Селифану ответила бы: так уж получилось у нас с вами, барин, знала да не сказала…
«Гребная база» оказалась двумя деревянными оштукатуренными хоромами в конце одной из самых старых осташковских улиц — Евстафьевской, на берегу озера. Водитель старого рафика, нанятый за тот же червонец, высадил меня перед железными решетчатыми воротами, наглухо запертыми. В глубине двора светил сквозь пургу фонарь. Я нашел кнопку звонка. Из-за угла с лаем выскочили две здоровенные овчарки, за ними не сразу показался мужик в валенках, телогрейке, шапке, с рыжей бородой, но без велосипеда. Он, осведомившись о моей нужде, отпер калитку, прихватив за ошейник рвущуюся кровожадно к моим штанам серую с рыжим подпалом суку, и махнул рукой — туда, мол. В доме слева на обитой изнутри вагонкой веранде горел свет. Я постучал.
Встретила меня гренадерских размеров женщина в спортивных штанах и майке — на веранде было даже жарко. Другая, пониже ростом, в юбке, тут же лепила пельмени. Обе, выяснив, что мне надо и кто я, стали само радушие. Гренадерша пошла показывать апартаменты: здесь вот один «люкс», две спальни, гостиная, джакузи, три цветных телевизора, а здесь второй. Здесь сауна. «Но вам-то одному люкс не нужен, так у нас есть и еще два номера подешевле, за бильярдной». Она накинула шубу на мощные плечи, мы пересекли двор и вошли во второе деревянное строение. Комната, что мне показали, была мала, но уютна, тоже с телевизором, но черно-белым. «Душ, я скажу истопнику, что б сейчас вам согрел. А потом — милости просим на пельмени». Я поблагодарил, сообразив, что и водочка припасена у меня в багаже…
Проснувшись, я вспомнил, что за дивный сон мне снился: сказочный какой-то постоялый двор, старорежимный истопник с рыжей бородой лопатой, милейшие хозяйки, пельмени, байки… Сквозь занавесь на окне низко било солнце, я отдернул ее. Снегопад стих. Прямо передо мной темнела вода не замершего еще озерного затона, на берегу вверх истертыми днищами одна на другой лежали старые лодки. Напротив — из плотно пригнанных стоймя темных сырых досок забор, переходящий в стену сарая, и стена эта уходила в воду. И прямо в воду же отворялась в этой стене дверца, — российская Венеция. За забором дом под шифером, косо направо виднелись голая береза и кусок улицы с такими же коренастыми домами за такими же глухими оградами. Слева плыл от берега кургузый пароход. Декорация к Островскому да и только. Я припомнил, о чем вчера говорил с хозяйками.
РазговорыГренадерша, беженка из Казахстана, была сурова и справедлива: в городе уголовный беспредел, милиция куплена, безработная молодежь — наркоманы и отморозки. У кого есть работа? Только у тех, кто на военных заводах, на «Луче» или на «Звезде», что на острове Горомля, немецкие пленные строили, видишь — туда от нас корабли и ходят, везут горючее. Ну, на скотобойне в Америке иногда платят, это район такой. На кожевенном заводе было занято 6000 человек, при том, что в городе живет 26 000, две трети сократили, остальные не получают зарплату больше года.
— Мой муж год и два месяца не получает, — уточнила вторая, по имени, как оказалось, Надежда. Она оказалась здешней поварихой и прачкой: она весь вечер так и продолжала стоя лепить свои пельмени. — Осенью поехал на велосипеде за тридцать километров клюкву собирать. Пока был на болоте, велосипед из кустов украли. Шел домой пешком с двадцати килограммовым мешком. А на базаре перекупщики ему только сто рублей дали. Приходит домой и говорит: давай я лучше уйду от вас, а у нас двое сыновей школьников, не могу я больше так, без зарплаты. И плачет…
— Кто главный в городе? — спрашиваю хозяйку. Азербайджанские бандиты. Недавно вот свои же убили авторитета Махмуда. Такой красавец был, и какой справедливый; если у бабки на базаре кошелек украдут, то в милицию она и не подумает обратиться, а бухнется на колени перед Махмудом, он найдет и вернет. А сейчас из лагеря вернулся его брат Максуд, ищет, кто убил, пойдут разборки. Армяне же держат только один маленький рынок, ресторан, несколько магазинов. Есть ли свои, русские, бандиты? Сколько угодно, но эти не организованы: сами по себе грабят по дорогам и в городе, насилуют. А воруют все, но больше по мелочи, заготовки да картошку у соседа из погреба…
Прежде, в слепцовские времена, Осташков славился раками, снетком и маринованными налимами. В наши дни раков, как и налимов, сделалось мало, им нужна чистая вода, зато далеко за пределами окрестностей гуляет слух о невероятном обилии в озере угрей. Отчасти это соответствует действительности: угорь ходит косяком в озерных глубинах, прижившись здесь и сделавшись пресноводным. Как это у него вышло, равно как и история того, кто и зачем некогда запустил в здешние воды малька этой змеевидной рыбы, нам неведомо. Частные браконьеры вовсю ловят его на переметы, официальные — сетями.
