Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург
— Спасибо вам! Вы так добры. До свидания.
— Господь с тобою, сынок, — сказала женщина и перекрестила меня своей сморщенной рукой.
Выйдя из храма в приподнятом настроении, я решил ещё немного прогуляться. Мне почему-то хотелось просто бродить по городу, совсем ни о чём не думая. Гулянье моё затянулось так, что вернулся я уже в девятом часу. Я был так утомлен длительной ходьбой, что почти сразу лег спать.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
На дворе был конец сентября. Я сидел за столиком у окна в маленьком кафе и задумчиво, почти неосознанно, смотрел на сотни дождевых капель, медленно стекавших по стеклу. Сигарета истлела в руке, а пепел падал на стол… В моей голове хаотично бродили мысли, так беспорядочно, что напоминали ворох сухих осенних листьев, поднятых с земли очередным дуновением холодного ветра. Я всё думал о ней: о Кате, которая, наверное, совершенно разочаровалась во мне. А что, по сути, я сделал такого? Подумаешь, приревновал её немного! Хотя и её тоже можно понять. Я ведь ей ни о чём не говорил: ни о том, что она мне очень симпатична, ни о том, что она мне нравится с первой нашей встречи, вообще ни слова в этом духе. Разве только небольшими намёками всегда давал ей это понять, сам не зная, замечает она их или нет. Любовь к ней кипела у меня внутри.
С Катей, нашим корректором, я познакомился в первый рабочий день на новом месте в июне месяце. Она мне приглянулась с самой первой минуты. Среднего роста, с очаровательными густыми русыми волосами, мягко спадавшими на красивые плечи, она вызывала во мне и трепет, и волнение, и вожделение одновременно. Особую выразительность ей придавала ярко выраженная ключичная кость, делая фигуру более утончённой и женственной. Её глубокие зеленовато-коричневые глаза манили меня. Выражение лица почти всегда задумчиво-грустное. Особое внимание я уделял рукам женщины. Для меня это первоочередное. У Кати были тончайшие пальчики, заканчивающиеся чистейшими прелестнейшими ногтями. Улыбка, как солнечное зимнее утро, зубы белые, как только что выпавший снег. Черты лица правильные, пышные губы, тонкая шея… Полный восторг!
До сегодняшнего хмурого сентябрьского дня наши, так сказать, коллегиальные отношения складывались хорошо и даже очень. Естественно, она и не подозревала, что я тайно влюблён в неё. Она, может, и догадывалась, что мне симпатична, но с этого самого дня узнала о моих чувствах к ней наверняка. И произошло это не потому, что я ей об этом сообщил (хотя в скором времени собирался это сделать), а по нелепейшему обстоятельству.
Работал в нашей редакции один молодой человек — некто Тимур Жабин. Весьма омерзительный тип, как оказалось, да ещё и рябой ко всему прочему. Я по своей неопытности поначалу не разглядел его гадкой, мелочной душонки и даже сдружился с ним весьма близко, о чём вскоре пожалел. Однажды, будучи немного подшофе, я имел глупость рассказать ему о своих чувствах к Кате. Обнажая душу Жабину, я и предположить не мог, что он тоже питает чувства к этой особе! В тот самый момент, когда я делился с ним самым сокровенным, он сочувственно кивал головой и даже имел наглость успокаивать меня. Вскоре после моей исповеди Жабин начал на моих глазах заигрывать с Катей, тем самым выставляя меня не в лучшем свете. Поначалу я думал, что он просто шутит или издевается надо мной, но когда эти заигрывания стали частыми и непрекращающимися, я понял, что Жабин и не думает шутить. Но больше всего меня поражало во всей этой ситуации то, что Катя, как мне казалось, отвечает ему взаимностью!
Я в беспамятстве метался по коридорам редакции, наивно думая, будто у этого Жабина и впрямь может всё получиться, и он отберёт у меня последнюю надежду. «Как, — думал я, — такая девушка, как Катерина, такая умная и очаровательная девушка, может выбрать такого мужчину? Неужели она так слепа? Он же не достоин даже её мизинца. А может, он и вообще ни на что не рассчитывает? — вдруг пролетало в моей голове, — а играет эту комедию для того только, чтобы сделать мне больно. Но почему? Что я ему сделал?»
В те моменты, когда Жабин начинал свою комедию, а меня выставлял самым что ни наесть водевильным персонажем, мне попросту хотелось его убить! И в этот дождливый день моё сердце не выдержало более таких издевательств, и я решил принять радикальные меры. В последнее время он особенно издевался и перешёл все мыслимые и немыслимые границы.
Подойдя в очередной раз к Кате, этот в высшей степени идиот сообщил ей, что давно в неё влюблён и что замечает, будто она питает к нему те же чувства! Находясь в ту минуту рядом и, разумеется, услышав этот возмутительный бред, я сорвался. Жабин нарочито произносил слова громко для того, чтобы я их услышал. Катя, в свою очередь, была ошарашена таким нелепым предположением, но при этом держала себя с достоинством.
Итак, я сорвался. Стремглав метнувшись к Жабину (видит Бог, у меня были самые серьёзные намерения; в один момент мне хотелось его ударить, но я сдержался), я, схватив его за плечо, развернул наглое лицо к себе и отчеканил, ничего не соображая:
— Ты, сучий сын! Ты издеваться надо мною вздумал! Мразь! Я перед тобой душу свою раскрыл, а ты, тварь, всё теперь испортить хочешь! Ты просто ублюдок! Я тебе этого не прощу! — Сам того не замечая, я уже тряс его за плечи. — Да я тебя!
— Что? Что здесь такое происходит? Вы оба спятили, что ли? — В недоумении и даже немного испуганная Катя встала из-за стола и попятилась к окну.
— Катюша, успокойся, я тебе сейчас всё объясню! — Как можно спокойней проговорил я и оттолкнул вбок Жабина.
— А тут и объяснять нечего! — ввязался этот мерзавец, — Просто этот Гера в тебя, Катя, по уши…
— Заткнись, я тебе говорю! — взвизгнул я, чувствуя, как земля уходит из-под моих ног.
Я все менее и менее мог себя контролировать.
— Катя, — вырвалось у меня, — не слушай его, послушай меня!
— Ребята, Герман, что это за бред? Что это всё значит? — недоумевая от всего происходящего, вымолвила Катя.
— Говорю же тебе, Гарин в тебя влюблён, он сам мне об этом рассказывал! Правда, Гарин? — внезапно обратился он ко мне, саркастически улыбаясь.
— Герман, что он говорит такое? — уже более мягко, опустив глаза, сказала Катя.
— Да! — крикнул я, обезумев. — Люб-лю! Никогда ранее я не мог себе представить, что смогу сказать такое при всех.
— Вот так-то! Я же тебе говорил, — обратился Жабин к Кате, подойдя чуть ближе к столу. — Но и я тебя, Катенька, тоже люблю, может, и более многих здесь присутствующих.
— Заткнись, я тебе повторяю, — проскрипел я, — ты оскорбляешь не только меня, но и Катю. Она ни в чём не виновата! Мразь ты, а не человек.
— Да что же это за бред, вы все в своём уме вообще или как? Что вы оба здесь себе позволяете!? — Катя уже кричала и даже топнула на нас ногой.
— Катя, успокойся! Дай я тебе сейчас всё объясню. А ты, сука, — обернулся я к Жабину, даже не вздумай раскрывать свою пасть и перебивать меня, или я за себя не ручаюсь! Послушай, однажды по своей глупости, — обратился я к Кате, стоявшей у окна с выпученными глазами, — я рассказал этому человеку всё то, что чувствую к тебе. Нет, нет, ничего не говори, дай я закончу, прошу тебя! Я рассказал ему всё, всё до последней капли, а он, этот урод, после моего откровения начал проявлять к тебе знаки внимания, чего раньше не делал. Это тебе не кажется подозрительным? А мне лично кажется… Он всю эту комедию устроил мне назло, чтобы всё испортить. — Я перевел дух и, набрав в легкие воздуха, продолжил. — Этот… этот Жабин, он болен и очень серьёзно. Нормальный человек на такое не способен! Поверь мне!..
— Теперь я скажу, — перебил Жабин, — он всё врёт, не верь ни одному его слову. Он даже мне один раз признался, что просто хочет тебя поиметь и не более; вот так-то! Поиметь и баста!
— Ах, ах ты, тварь, — выругался я.
— Это правда, Герман? — бледнее и облокотившись на подоконник, сквозь зубы спросила Катя.
— Нет и нет! Быть этого не может! Ничего подобного я не мог сказать! Он брешет!
— А вот и не вру, — заладил Жабин.
— Ну, всё, подонок, ты меня вывел из себя! — я уже хотел было дёрнуться в его сторону.
— Это я подонок?! — возразил этот больной, — это ты подонок! Да ты просто бабник! Ты же просто хотел с ней переспать. Ты что, забыл? Ты же сам мне об этом говорил, а теперь, святоша, клянешься в любви! А Аннушку свою уже забыл? — и он расхохотался, естественно, через силу, просто продолжая играть свою комедию.
Всё дальнейшее произошло, как в тумане. Контроль над разумом был потерян. И, только он успел закончить фразу, я молнией подлетел к нему, схватил левой рукой за плечо, а правой, что есть мочи, ударил кулаком по лицу.
Мне в лицо брызнула его алая кровь, и в ту же секунду он ослаб и рухнул ничком на пол. Мужчины, находившиеся в кабинете, тотчас повставали со своих кресел. Катя, увидев эту картину, вскрикнула, а потом даже взвизгнула. Наступила гробовая тишина. Жабин, корчась от боли, копошился на полу, а я, белее белого листа с дрожавшими руками стоял над ним, смотря при этом на Катю.
