Катарина Масетти - Не плачь, Тарзан!
«Двое у нее уже есть!»
Не долго думая, я пошел к Шарлотте, только заглянул по дороге в винный магазин и купил бутылку кальвадоса. Шарлотта готовит из него коктейль с кусочками замороженного яблока, корицей и ломтиком лайма. Мне хотелось сидеть на ее уютной террасе, наблюдать, как ночь окутывает город, и потихоньку напиваться, забывая о том, что на свете есть Марианин балкон, уставленный детскими лыжами и колясками.
Шарлотта была дома, но казалась какой-то странной. Она сделала нам по коктейлю. После этого Шарлотта обычно стекает в плетеное кресло и кладет красивую стройную ногу таким образом, что платье как бы случайно обнажает ее, — дальнейший ход событий сомнений не оставляет. Если она не делает этого, значит, у нее опасные дни, а у Шарлотты все под контролем, в опасные дни она любовью не занимается: безобразные следы на ирландских льняных простынях, прошедших холодную глажку, ей ни к чему. Вместо этого она косится в окно напротив — на свой кабинет, вздыхая о том, сколько работы ей предстоит, а я понимаю намек, допиваю коктейль, болтаю о том о сем и убираюсь восвояси.
Но в тот вечер Шарлотта вела себя необычно. Она встала у меня за спиной и принялась массировать мне затылок и плечи так, что я расслабился и развалился на кресле как тряпичная кукла. Она напевала что-то монотонное, и я впал в полугипнотическое состояние, да и коктейль сделал свое дело, к тому же я выпил не один бокал. Тогда Шарлотта заговорила. Я не помню ее слов, но смысл был в том, что скоро ей стукнет сорок и она всерьез хочет изменить свою жизнь. Не помню, как она сформулировала свою мысль, но в конце концов я понял, что она спрашивает, хочу ли я стать отцом ее ребенка.
Я был настолько расслаблен, что у меня непроизвольно вырвалось: «Ни фига себе!», и Шарлотта вздрогнула. Дальше — хуже, я прибавил: «Двое у нее уже есть!» Я поднял голову, болтавшуюся, как пион на тонком стебле, и посмотрел ей в лицо. Она печально улыбнулась мне в мягком свете ароматической свечи, горевшей на сервировочном столике. Я увидел маленькие лучистые морщинки вокруг глаз, которые раньше не замечал. Никогда она не казалась мне такой прекрасной, и я решил сказать ей что-нибудь необыкновенное. Немного подумав, я изрек:
— Шарлотта, ты… ты такая прикольная. Просто прик… прик… прикол… — Я сдался, не сумев достойно завершить комплимент.
Она повернулась так, что ее лицо оказалось в тени, плечи опустились. Однако быстро взяла себя в руки. Рассмеявшись своим хриплым смехом, она сказала:
— Никогда не говори такое женщине, с которой ты спишь. Я себя чувствую так, будто изнасиловала тебя!
— Прости, я не хотел… — пробормотал я и попытался ее приласкать. Но ничего не вышло. Словно между нами упал занавес — не железный, конечно, но уж пластиковый-то наверняка. Мы смотрели друг на друга, разговаривали, но словно сквозь какую-то пелену.
Разумеется, я остался на ночь, и на следующее утро мы занялись любовью, но Шарлотта демонстративно предохранялась. Настоящая леди не сделает мужчину отцом вопреки его воле.
«Мне нужен любовник!»
У Янне миллионы девать некуда, а мне уже три года не хватает денег на зубного врача, но могу я хотя бы переспать с ним? Гибкое тренированное тело, сухие теплые руки и волосатая грудь — вот что он может мне предложить, не унизив! У меня колени подкашиваются, когда он прижимает меня к перилам или к стене, пригвождает своими бедрами так, что хочется только раздвинуть ноги и пропеть: «Белла чао, чао, чао!»[6]
В самый неподходящий момент Белла Чао собственной персоной возникла на пороге, глядя на меня с укоризной и размахивая этой нескончаемой книгой. Может, оно и к лучшему. Только приласкать ее я не смогла. Черти, не получившие своего, разбушевались между ног, казалось, желание бьет из меня через край. Чтобы как-то искупить свою вину, я побыстрее выпроводила Янне и приготовила какао, обычно мы пьем его только по воскресеньям. Не потому, что это дорого, а потому, что оно создает праздничное настроение по сходной цене.
В такие моменты Янне становится мне ближе, чем Мике. И я мысленно предаю его. Потому что связывал нас не секс. В этом плане Мике был таким же непостижимым, беспорядочным и непостоянным, как и во всем остальном. Он принимался возбуждать меня причудливой эротической игрой, о которой прочитал в «Камасутре», а потом вдруг падал передо мной в позе лотоса и начинал медитировать, дабы побороть плотское искушение. Мне хотелось задушить его этим молельным ковриком! А он требовал, чтобы я сидела с ним рядом и усмиряла плоть!
У Мике бывали периоды, когда он просто отказывался от близости. Он спокойно, но решительно избегал моих ласк и засыпал. Это означало, что скоро он впадет в то ужасное состояние и я его потеряю — по крайней мере, на время. Приступы носили волнообразный характер. В конце концов дошло до того, что я не смела к нему приближаться, боясь прогневать его. А вдруг он опять оттолкнет меня? Вдруг скоро приступ?
Но иногда мне выпадало счастье любить настоящего Мике, который все время смотрел мне в глаза, Мике, с которым мы зачали детей, от него зависело это чудо, он улыбался, как бог. Чистое блаженство — правда, не до дрожи в коленках. Мике никогда не прижимал меня к стене. Хотя случалось, он силой овладевал мной в припадке безумия. Такое бывало нечасто, но все-таки. Мне казалось, что на него напали демоны. Я подчинялась, пытаясь думать о том, что теперь он, во всяком случае, далек от сексуального равнодушия, то есть не уходит в себя, глядя в пространство. Самое неприятное случилось, когда Белле было два года, она проснулась оттого, что Мике орал и бил кулаками в стенку. Она пришла в спальню и уставилась на нас огромными глазами. Я попыталась натянуть одеяло, но от нескончаемого напора Мике я дергалась, как припадочная. Белла засунула палец в рот и заплакала, а я лежала, улыбаясь как идиотка, и кричала ей: «Не бойся, малышка, папа шутит!»
Почему бы мне не попробовать с Янне? Если он, конечно, еще вернется. Но зачем ему это надо? Ему обрыдли силиконовые груди? А может, нравится быть Санта-Клаусом за счет моей нищеты?
Да плевать мне на это. Хочу, чтобы он прижал меня к стене, хотя бы еще один раз за всю мою убогую, несчастную жизнь.
«Глава семейства немного устал»
На следующий день я пошла к Йенни, чтобы срочно поделиться историей об эксклюзивном зеленом костюме. Мы были с ней так близки, что происходящее обретало настоящую полноту только после того, как я пропускала его через Йенни. Билли и Беллу я взяла с собой, мы напекли бисквитов и прихватили бутылку сока. Я хотела предложить прогуляться на детскую площадку.
Йенни стояла в дверях с каким-то странным выражением лица и натянуто улыбалась. Я сразу все поняла.
У Йенни был Кенни. Йенни и Кенни — ну и парочка! Он работал официантом и любил допивать бокалы за посетителями, в результате чего доработался до настоящего алкоголизма. На это у него ушло десять лет, а когда они встретились с Йенни, все только начиналось. В трезвом состоянии Кенни довольно приятный, немного задумчивый и лукавый, приветливый и добродушный мужик. Но когда выпьет, становится просто невыносимым, теперь-то мы это знаем. Йенни и раньше догадывалась о его проблеме, но убедила себя, что он образумится, когда почувствует ответственность за семью. Но случилось прямо противоположное — вот это был сюрприз! В тот день, когда Йенни сообщила ему, что ждет Калле, он исчез и вернулся только через три дня. Воняло от него, как от целой пивоварни. Не думаю, что сейчас у него есть работа, — наверно, слоняется целыми днями в каких-нибудь парках, прикорнув на скамейке. Йенни выгнала его, когда ждала Габриеллу, не хватало ей только, чтобы Кенни слонялся по дому и бубнил всякую ерунду. Особого труда это не составило, он редко появлялся на горизонте.
Но в последнее время Кенни что-то зачастил. Он приходил неожиданно и, покачиваясь, стоял на пороге. Со слезами в голосе, сопя как паровоз, говорил, что имеет право видеть своих детей, а потом отталкивал Йенни и вламывался в квартиру. Много раз он засыпал на диване, даже не успев поздороваться с детьми, просто лежал и храпел с открытым ртом. Иногда он просыпался посреди ночи, открывал холодильник и уничтожал все, что попадалось ему под руку, запивая молоком прямо из пакета.
— В следующий раз вызывай полицию! — однажды сказала я Йенни.
— Полицию? — устало переспросила она. — Но ведь он действительно имеет право. Он имеет полное право видеть своих детей минимум два раза в неделю. Здесь мы с ним на равных, у меня нет денег нанимать адвоката, чтобы отсудить у него детей. Раньше это никакой роли не играло, потому что Кенни почти не появлялся. Обычно он падает, как полено, даже «привет» не успевает сказать.
— Он не имеет права врываться к тебе и брать все, что захочется. Это называется нарушением неприкосновенности жилища!
