Анхелес Мастретта - Любовный недуг
Они были похожи. Сальвадор тоже оставался равнодушным к вещам, он был неугомонным, немногословным, но выразительным, уклончивым и улыбчивым, человеком богатой фантазии и строгого воспитания.
В тот вечер, пока Даниэль оставался с Эмилией и со своими воспоминаниями, пытаясь обрести уверенность в том, что у него теперь есть точка опоры, делающая его в то же время более уязвимым, Сальвадор открыл для себя Соль Гарсия. Он увидел ее в полутьме зала после концерта, когда она вскочила со своего места с криком «Да здравствует!». Потом, когда на сцене зажегся свет, он посмотрел на нее несколько секунд и почувствовал, что за всю свою жизнь не видел более светлого человека.
После речи Даниэля лампа, зажженная в зале, осветила ее всю, и он счел чем-то очень естественным подойти к ней.
– Меня зовут Сальвадор Куэнка, – сказал он, протягивая ей руку. – А вас?
– Соледад Гарсия-и-Гарсия, – ответила Соль, улыбнувшись ему своей прекрасной улыбкой. – Ты брат Даниэля?
– Он мой брат, – сказал Сальвадор.
– А мы с Эмилией как сестры, – объяснила Соль.
– Почему вы как сестры? – спросил Сальвадор.
– Потому что нам так хочется, – сказала Соль.
– Думаю, что это самое законное основание, – признал Сальвадор. – А где ты живешь, на небе?[20]
– Здесь, в Пуэбле, – сказала Соль.
– Почему я тебя раньше не видел?
– Я живу в другой Пуэбле, – объяснила она.
– В какой же? – спросил Сальвадор и жестом пригласил ее присесть в кресло.
Тут Милагрос Вейтиа, у которой внутри прятался особый магнит, втягивающий ее в центр самых сложных ситуаций, подошла и посоветовала Соль самой задавать вопросы.
– А где живешь ты? – спросила Соль, довольная, что не пришлось объяснять, в каком мире живет она.
– В Чикаго. Даниэль уже сообщил об этом всем, он не может долго хранить секреты, – ответил Сальвадор и принялся рассказывать, как трудно им было возвращаться на родину, как ненадолго они могут здесь остаться, каким он видел положение в стране, как нужна организация, которая объединила бы всех недовольных диктатурой, а также обо всех своих ближайших планах.
Соль слушала его так жадно, что Сальвадору захотелось рассказать ей обо всем, чем он занимался помимо учебы. В конце концов он даже рассказал ей, как у него заплетается язык в присутствии других людей, и даже о своих честолюбивых планах на будущее, когда покончат с диктатурой и когда такие люди, как он, смогут жить со спокойной совестью и с большей уверенностью в завтрашнем дне.
Доктор Куэнка напомнил ему, что они должны идти на собрание в дом Ахиллеса Сердана. Сальвадору очень не хотелось расставаться со своей слушательницей. Он протянул свою крепкую руку и в обмен получил нежную ручку Соль и молчаливый взгляд ее ясных глаз. Она была робкой от природы, но никогда еще не чувствовала себя настолько неспособной произнести хоть слово.
– Меня все зовут просто Соль, – сказала она наконец. – Соль и один раз Гарсия.
– Большое спасибо, донья Соль. Только не заводите себе двух мужей.[21] – попросил Сальвадор на прощание, улыбнувшись ей уголком губ, как все Куэнка.
Когда родилась Соль, ее родители так долго и с таким количеством знакомых обсуждали, как ее назвать, что к моменту крестин все еще не смогли прийти к согласию, и, чтобы избежать конфликтов между собой и обид со стороны остальных родственников, они вручили приходскому священнику список имен, которые с торжественной безответственностью тот выплеснул на ее голову вместе со святой водой из купели.
Таким образом, невинное дитя стали звать Мария де ла Соледад Касильда де ла Вирхен де Гуадалупе де лос Сантос Корасонес де Хесус-и-де Мария.
Это доставило удовольствие ее отцу, считавшему имя Соледад звучным и неотразимым, достойным их дочери; ее бабушке по материнской линии, настаивавшей на том, чтобы девочку назвали тем же суровым именем, которое носила она сама; ее матери, которая, как всякая истинная мексиканка, подвергающаяся опасностям в настоящем и испытывающая страх перед будущим, по любому поводу просила о помощи ласковую и молчаливую Святую Деву Гуадалупе, а также и ее бабушке по отцовской линии, которая не особенно увлекалась общением со святыми, потому что считала глупым просить что-нибудь у людей, может быть и очень заслуженных, но отнюдь не обладавших властью, данной пресветлым Деве Марии и Иисусу, входившими, как всем должно быть известно, в правящую верхушку. Не зря ведь Иисус является членом Святой Троицы, а Мария – Его Матерью.
В результате девочка выросла с двумя именами. Тем, что дал ей отец, и тем, что дала ей мать, всегда хотевшая угодить всем, включая те две половины, на которые она всегда мысленно делила весь мир: Мария Хосе назвала она ее, когда впервые взяла на руки, возвращаясь с обряда крещения, и продолжала звать до того момента, когда девочке исполнилось семь лет и ее повели в школу, где она впервые узнала о записи в ее свидетельстве о крещении. Так она осталась один на один с тем, что ее зовут Соледад,[22] и со строгими монахинями, звавшими ее именно так.
Тогда Эвелия Гарсия де Гарсия, ее мать, которая, благодаря терпению Хосефы, оставалась ее подругой скорее в память о детстве, когда они любили друг друга, чем по сходству характеров и наличию общих интересов, начала брать ее с собой в гости к Саури. Эмилия была первой, кто начал звать ее Соль.
Она никогда об этом не забудет. Она сидела рядом с матерью в одном из мягких кресел, которыми Хосефа обставила гостиную наперекор всем законам традиционной элегантности, но исключительно ради покоя и отдыха постоянных посетителей, когда из сада пришла девочка, краснощекая и сияющая, на два года моложе, но с первого дня взявшая ее под свое покровительство.
– Пригласи Соледад поиграть с тобой, – попросила ее Хосефа, когда она вошла.
– Пошли, Соль. Я покажу тебе свои сокровища, – сказала Эмилия без всяких церемоний.
Они подружились с этого дня и росли вместе, сознавая, что у каждой из них есть то, чего не хватает другой, и что чувствовать себя совершенными они могут, только будучи вместе. Со временем они так много переняли друг у друга, что их несхожесть перестала быть такой уж заметной. Только они знали, что в чрезвычайных обстоятельствах каждая из них опять становилась самой собой.
Поэтому, когда Сальвадор покинул ее после этого странного разговора, во время которого оба не знали, что сказать, а вслед за ним пробежал Даниэль, Соль пошла искать подругу и угадала, не бывая раньше никогда в этом доме, что найдет ее в саду.
Эмилия так и сидела у пруда. Начался мелкий дождик.
– Ты плачешь? – спросила Соль, склонившись к ее лицу.
– Сейчас уже перестану, – сказала Эмилия, достав из кармана тонкий голландский носовой платок. Потом она обняла подругу. Соль ничего не сказала, и они посидели обнявшись, потом обе начали раскачиваться из стороны в сторону.
Эмилия к тому времени перестала плакать и насвистывала песенку в такт их танцу двух обнявшихся медведей.
– Я познакомилась с Сальвадором, – сказала Соль.
– Он тебе понравился? – спросила Эмилия, оборвав свою музыку.
– Да, – ответила ей Соль.
– Бедняжка, – сказала Эмилия и опять стала насвистывать песенку с той же ноты.
Так их и нашла Хосефа Саури: они сидели в обнимку и свистели. Хосефа с Милагрос только закончили приводить в порядок дом Куэнки.
– Вы совсем промокли, – сказала она.
– То, что снаружи, не имеет значения, тетя Хосефа, – ответила Соль, которая знала о ссоре матери и дочери и старалась их примирить.
– Бедненькие мои. Пошли, посмотрим, сможем ли мы сегодня заснуть.
– Никто не спит, если возложил на свои плечи мечту о революции, – сказала Милагрос Вейтиа, подходя к ним.
– Тебе Соль уже сказала, что сразила наповал Сальвадора? – спросила она у Эмилии.
– Она не способна, – ответила та.
– Но я сама это видела.
– Она не способна рассказать об этом, – уточнила Эмилия.
А как он тебе? – заинтересовалась Хосефа. – Твоя мама скажет, что он очень плохая партия.
– В таком случае как ты считаешь, какого я о нем мнения?
– Идеальный мужчина, – сказала Эмилия.
– Почти. К счастью, он вернется так нескоро, что к тому времени я уже буду замужем.
– За кем? – спросила Эмилия.
– За кем-нибудь, – ответила Соль тем тоном, каким она говорила о несбыточных замыслах своей матери.
– Это если ты захочешь, – сказала Милагрос Вейтиа.
– Я захочу, – ответила ей Соль, словно была ясновидящей.
– А пока что пойдемте, или тебя больше не отпустят с нами, – попросила Хосефа, глядя на часы «Ватербари», чей маятник раскачивался в гостиной дома Куэнки.
Добродушная, но не слишком умная, как ее характеризовала Милагрос Вейтиа, Эвелия Гарсия и ее безупречный, но вспыльчивый, как о нем отзывалась сама Эвелия, муж ждали свою дочь у дверей дома на площади Пласуэла-дель-Кармен.
