Владимир Ионов - …А родись счастливой
— Вполне возможно. А что?
— Наверно, он мог бы угостить нас завтраком, а то я со вчерашнего дня, кроме чая в вагоне, ничего не успела, а теперь даже и не на что — столько с меня взяли за эти покои.
— Сейчас попробуем вызвать, — потянулся он к телефону. — Только вы ведь не совсем в форме.
— В смысле?
— А это… — Вячеслав Кириллович поводил пальцем, как бы раздвигая ей ворот.
— А что? Меня сразу будут принимать по описи? — спросила Люба, чувствуя, что краснеет.
— Минуту! — поднял он палец. — Юра? А Юрий Александрович далеко?.. Это генерал Панков, пусть он возьмёт трубку… А ты опись с собой возишь? — спросил он Любу, прикрыв ладонью трубку. Но трубка отозвалась, и он снова вскинул палец. — Привет! А ты чего? И прямой теперь на холуя переключаешь? У тебя кошелёк с собой?.. Тогда выдвигайся ко мне, я заказываю завтрак на троих. Приехала Люба Сокольникова… Помнишь? Я тебе её однажды показывал… Этого, друже, не забывают!.. Ну вот, а теперь прекрасная молодая вдова хочет познакомиться с вдовствующим генералом… Не клевещи на себя. Ждём. Мы в люксе на пятом.
— Ну вот, не пройдёт и получаса… — бросив трубку, развёл в улыбке фарфоровые щёки Вячеслав Кириллович. — Так, я насчёт описи… Ты её с собой возишь или, пока суть да дело, мы её составим?
Люба вскинула на него глаза. Суетлив и нахален отставной генерал, как черноусые с рынка. И такой же, наверно, бесцеремонный. Скажи «нет» — выкинет из гостиницы ещё легче, чем устроил в номер, и что тогда делать? Ночевать на вокзале? Или идти к овощному рынку и продаваться тем же черноусым за ночлег?
— Я умираю с голодухи, генерал, — нашлась она, на что перевести разговор, — и если мне не дадут сейчас хотя бы чаю, опись вам выдадут вместе с телом уже из морга.
— Виноват, сейчас исправлюсь. — Вячеслав Кириллович позвонил в ресторан, распорядился приготовить и доставить в номер «приличный» завтрак на троих, потом, вальяжно развалившись в кресле, оглядел Любу с интересом, будто только что увидел. — А тебе пойдёт быть генеральшей! Представляю вас вместе. Он такой кубарик, ты — вся, как струнка. Появитесь где вместе — все глаза будут ваши. Но вот это ты зря допустила. — Он снова как бы раздвинул пальцами ворот её платья. — Юрке это не понравится.
— Но «это» можно не показывать. Надеюсь, я не сегодня выхожу за него замуж?
— А чего тянуть? Или у тебя какие-то свои планы? Сама же говоришь, что на мели и надо как-то закрепляться.
— А вдруг я ему не понравлюсь или он — мне?
— Это ты про что? Про любовь что ли?
— Нет, про чай с сахаром! — напомнила Люба. — Меня уже ноги не держат.
— Такие ноги и не держат!? — Вячеслав Кириллович резко нагнулся, поймал Любу за ногу выше колена, прижался лицом к её паху. — Такие ноги! — пробормотал он, прихватывая губами платье.
Люба запустила пальцы в его седую и подсинённую шевелюру, довольно густую ещё на висках, и, борясь с желанием выкрутить из неё хороший клок, мягко, но настойчиво отвела голову от паха.
— Хотите, чтобы ещё синяки были? Или эти ваш приятель переживёт?
— А мы его вообще сюда не пустим, а? Нет нас. Нет и всё, — заговорил он другим, сбившимся с ровного тона голосом и завертел головой, пытаясь снова дотянуться лицом до платья.
«И тебя прорвало, задышал! Только на кой ты мне сдался, поганец старый!» — подумала она, выгибаясь телом и выскальзывая из холодных рук, лапающих её уже за голые ноги.
— А дежурная? — спросила Люба. — Она же скажет вашему знакомому, что мы никуда не уходили.
— Эта поймёт и попросит подъехать через часок. Она у меня толковая, — пролепетал Вячеслав Кириллович, хватаясь то за скользящее в руках платье, то за упругие, дёргающиеся ноги. Но, лепеча такое, не подумал отставной генерал, что сам же даёт ей повод выкрутиться.
— Поймёт, что мы тут закрылись? Только этого мне и не хватало, чтобы про меня так думали! — прошептала она обиженно и резко, так, что затрещали швы платья, вырвалась из рук, заметалась по просторному номеру ища, куда бы спрятаться.
— Остановись, дура! Никто тебя больше не тронет, — услышала она совершенно спокойный голос директора. — Думаешь, насиловать тебя будут?
— Думаю.
— Зря думаешь. У меня здесь хватает и доброволиц. Возможно, не с такими ногами, как у тебя, зато с хорошей школой.
— Чего же вы тогда ко мне?..
— Да избави меня, бог! Пошутил. А потом подумалось, что ты и сама хотела бы рассчитаться со мной за номер…
— Я в кассу за него всё внесла. — И Люба больше не выдержала тона напуганной простушки, усмехнулась.
Он уловил это и понял, что его сейчас просто переиграли. Как-то странно клацнул зубами со злости, торопливо выхватил из кармана платок, прикрыл им рот, пережёвывая что-то. Пережевал и раздвинул в усмешке щёки, открыв ряд белейших зубов.
«Вставные они у него!» — обмерла она от догадки.
Глава 14
Вячеслав Кириллович, видимо, ошибся, когда сказал приятелю, что где-то показывал ему Любу. Иначе тот не был бы так ошарашен её броской молодостью и красотой.
Невысокого роста, по-генеральски плотный, но неухоженный — в затёртом кителе и серой от неумелых стирок рубашке — Юрий Александрович всё делал с опасливой оглядкой на Любу, говорил с перехватом в горле и непрерывно откашливался в кулак. А откашлявшись, лез пятернёй в седые с желтизной волосы, будто вытирал об них ладонь.
Любе он показался старым, усталым и настолько заброшенным, что поначалу она чуть, было, не фыркнула, мол, ну и жениха бог дал! А потом ей даже жалко его стало и стыдно за себя — он же вдовец и, может, нет никого, и здоровье, наверно, неважное. Она пыталась изобразить радушную хозяйку, но поскольку никогда не была ею, а, наоборот, привыкла, чтобы мужчины ухаживали за ней, стала, как бывало маман, похихикивая, накидывать гостю в тарелку по куску ото всех блюд. Получалось не совсем ловко и красиво. Юрий Александрович стеснялся, норовил отодвинуть тарелку, а Люба — сама ещё совершенно голодная — не улавливала его движения и прокидывалась даже мимо. Кончилось это тем, что Вячеслав Кириллович насильно усадил её и взял стол в свои руки.
— Ты как насчёт этого? — спросил он приятеля, кивнув на охлаждённую до сизой изморози бутылку «Столичной».
Юрий Александрович метнул на Любу круглые, выпуклые глаза, кашлянул, оправил волосы и сам спросил Панкова:
— А ты как?
— Я приму. За ваше счастье.
— Какое там счастье? — снова ёрзнул глазами Юрий Александрович. — Мне на службу надо вернуться. Министр там шумит сегодня, как бы ни нагрянул в управление.
— Ничего, мы по малой и заедим валидолом.
Люба выпивать отказалась вообще, даже шампанского, что стояло в мельхиоровом ведёрке со льдом. Если бы предлагал не Вячеслав Кириллович, она, может, и согласилась бы на бокал, но из его рук не хотела — хватит с неё его благодеяний. А Юрий Александрович то ли не решался, то ли не догадывался поухаживать за дамой. По его замороченному виду этого не поймёшь. Она с голодухи напустилась на бутерброды с розовой, чуть припахивающей рыбой, потом наткнулась на сациви и увлеклась им.
Мужчины, чуть приподняв друг перед другом рюмки, выпили торопливо и, прихватив чего-то с кончика вилки, тут же приняли по второй и, только когда было налито ещё, Вячеслав Кириллович встал из-за стола, картинно выхватил из ведёрка чёрную мокрую бутыль с серебряной головой, укутал её салфеткой, не спрашивая ничьего желания, мастерски, двумя движениями открыл шампанское, разлил по бокалам и поднял свой.
И Люба, и Юрий Александрович догадались, о чём сейчас пойдёт речь, и тоже встали. Она высоко вскинула голову, тряхнув волосами, зажгла глаза любопытством. Он опасливо посмотрел на неё, отвернулся и сказал о другом:
— Накачаешь ты меня сейчас под министра.
— Министры, Юра, приходят и уходят, теперь, как видишь, даже быстрей, чем надо, а жизнь у человека одна, и он имеет право на счастье в ней. А ты, возможно, даже больше, чем кто-то иной. Думаю, что ты его скоро обретёшь. Хлопотное, но прекрасное счастье. Завидую тебе и не отдал бы, но ты сам знаешь мои обстоятельства…
Вячеслав Кириллович примолк, опустив глаза в глубину тяжёлого бокала и, видимо, переживая свои, неизвестные Любе «обстоятельства». Она заинтересованно подождала, что он скажет дальше и окончательно ли он решил «отдать» её или ещё передумает, но хозяин затянул паузу. Люба глянула на знающего «обстоятельства» Юрия Александровича. Тот, однако, опять открыто не отозвался на её взгляд, а лишь дрогнул глазами.
— Могу я знать, о чём идёт речь? — спросила она, развернув к Вячеславу Кирилловичу только бёдра, и чуть откинула голову к его приятелю, мол, вот вам, мужички: я — вся внимание к тому и другому.
— Я говорю о счастье, которое ждёт Юрку, — отозвался Вячеслав Кириллович. — И сожалею, что оно, увы, не для меня. А Юрка честный служака, добрый парень, будет тебе… — подбирая слово повернее, он вволю прогулялся глазами по преподанным на это бёдрам. — Будет тебе надёжным, скажем так — телохранителем.
