Пол Остер - Книга иллюзий
И вновь я не позволил себе увлечься. Мой ответ получился кратким, официальным, пожалуй, даже немного грубым, но, прежде чем на что-то решиться, я должен был точно знать, что ей можно доверять. Хочется вам верить, писал я, но мне нужны доказательства. В Нью-Мексико путь неблизкий, и сначала я должен убедиться, что ваши слова заслуживают доверия и Гектор Манн в самом деле жив. Как только мои сомнения рассеются, я отправлюсь на ранчо. Однако должен вас предупредить: я не летаю самолетом. Искренне ваш, Д. 3.
Было совершенно очевидно, что она ответит – если я ее не спугнул. В последнем случае это было бы равносильно молчаливому признанию обмана, и на том все закончится. Вряд ли это было так, но, что бы там она ни задумала, скоро я узнаю правду. Тон ее второго письма был настойчивый, можно сказать, просящий, и если она действительно та, за кого себя выдает, она не станет терять время. Молчание будет означать, что я ее поймал на блефе; если же она откликнется, в чем я уже не сомневался, ответ придет быстро. Второе письмо пришло через девять дней. При том же раскладе (без задержек в дороге, без путаницы на почте) следующее, по моему расчету, должно было прийти еще быстрее.
Я старался оставаться спокойным и делать свое рутинное дело, выдавая каждый день положенную порцию «Мемуаров», но у меня плохо получалось. Я был слишком рассеян, слишком взвинчен, чтобы уделять Шатобриану необходимое внимание, и после нескольких безуспешных попыток выполнить свою дневную норму объявил мораторий. На следующее утро, как только рассвело, я залез в чулан при пустовавшей спальне и извлек оттуда весь посвященный Гектору архив, который по завершении работы я упаковал в картонные коробки. Всего их было шесть. Пять из них содержали мои записи, наброски и несколько редакций рукописи; в шестой было самое ценное: вырезки из газет, фотографии, микрофильмы, ксерокопии статей, выдержки из по желтевшей светской хроники, – все, что я сумел добыть из материалов, имевших хоть какое-то отношение к Гектору Манну. Прошло немало времени с тех пор, как я все это штудировал, и чтобы себя чем-то занять в ожидании вестей от Фриды Спеллинг, я перенес коробку в кабинет и остаток недели посвятил разбору архива. Вряд ли я рассчитывал открыть для себя что-то новое, просто многое успело как-то подзабыться, и архив заслуживал того, чтобы заглянуть в него еще раз. Большая часть информации, которую мне удалось собрать, не заслуживала доверия: таблоидные статьи, сплетни из журнальчиков для киноманов, куцые репортажи, изобилующие гиперболами, ошибочными предположениями и откровенным враньем. Впрочем, большого вреда от чтения такой макулатуры я не видел – главное при этом помнить, что нельзя верить ни одному слову.
Между августом двадцать седьмого и октябрем двадцать восьмого о Гекторе вышло четыре биографических статьи. Первая появилась в ежемесячном «Бюллетене», рекламном издании новоиспеченной киностудии Ханта «Калейдоскоп пикчерз». По сути, это был пресс-релиз, анонсирующий подписание контракта с Гектором, а поскольку на тот момент о нем мало что было известно, студия могла сочинить любую историю, которая бы ее устраивала. В Голливуде, в связи с недавней смертью Рудольфа Валентине, заканчивалась эпоха Итальянского Любовника, когда темноволосые экзотические иностранцы собирали толпы зрителей, и студия на хвосте этой моды подавала Гектора как сеньора Фарсёра, латиноамериканского сердцееда с комическим уклоном. В порядке рекламы они сфабриковали впечатляющий послужной список, сочинили целую историю, которая якобы предшествовала его появлению в Калифорнии: выступления в мюзик-холлах Буэнос-Айреса, аншлаговые водевильные турне по Аргентине и Бразилии, мексиканские фильмы, имевшие бешеный успех. Подавая Гектора как состоявшуюся звезду, Хант создавал себе репутацию человека, умеющего переманивать таланты. Не новичок в шоу-бизнесе, а проницательный и предприимчивый студийный босс, обскакавший конкурентов в борьбе за известного иностранного артиста, которого он представляет американской публике. Красивая ложь, и за руку не поймаешь. Кто там знает, что происходит в других странах! Если уж выбирать между реальностью и фантазией, то первым делом надо отбросить скучные факты.
Спустя полгода статья в февральском номере «Фотоплей» предложила взглянуть на прошлое Гектора более трезвым взглядом. К тому времени уже вышло несколько его картин, и, по мере того как интерес к его работам повсюду возрастал, потребность в сочинении его доголливудской биографии явно шла на убыль. По первому же абзацу Бриджит О’Фаллон, штатного репортера, в частности по ее словам о пронзительном взгляде Гектора и еголегком мускулистом теле, сразу становится ясно, что единственная цель автора – наговорить побольше комплиментов. Очарованная его испанским акцентом и приятно удивленная бойким английским, она спрашивает о происхождении немецкой фамилии. Это есть просто, отвечает Гектор. Мои родитель из Германия, как тоже и я. Когда я маленький, мы все переезжать в Аргентину. Дома мы говорим немецкий, в школе я говорю испанский. Английский уже потом, в Америка. Еще не так хороший. Мисс О’Фаллон спрашивает, давно ли он здесь, на что следует ответ: три года. Это, разумеется, противоречит информации из «Бюллютеня», а когда Гектор начинает перечислять, кем он успел поработать в Калифорнии (официант, агент по продаже пылесосов, землекоп), – о том, что он вообще из мира шоу-бизнеса, нет и помину. Вот вам и блестящая артистическая карьера, сделавшая его кумиром в каждом аргентинском доме.
Конечно, можно отмахнуться от ухищрений рекламщиков Ханта, которых меньше всего интересовало истинное положение дел, но кто сказал, что версия «Фотоплея» более точна или правдоподобна? В мартовском выпуске «Пикчер-гоуэр» журналист по имени Рэндалл Симмс, описывая свою встречу с Гектором на съемочной площадке фильма «Танго с осложнениями», поражен, что этот аргентинский король смеха говорит на безукоризненном английском, без всякого акцента. Если бы вы не знали, откуда он родом, вы бы поставили сто против одного, что он вырос в Сандаски, Огайо. Симмс делает Гектору комплимент, но его слова порождают массу тревожных вопросов относительно корней нашего героя. Даже если принять как факт, что его детские годы прошли в Аргентине, он должен был приехать в Америку гораздо раньше, чем это следует из других статей. Ниже Симмс цитирует Гектора: Я был дрянным мальчишкой. Родители выгнали меня, когда мне было шестнадцать, и я ушел без оглядки Я двинул на север и в конце концов очутился Америке. У меня всегда была одна мечта – стать кинозвездой. Человек, произносящий эти слова, не имеет ничего общего с тем, у кого месяцем раньше брала интервью Бриджит О’Фаллон. Был ли тот жуткий английский одним из его трюков, на который попался «Фотоплей», или Симмс намеренно исказил картину – быть может, подчеркивая его свободное владение английским, журналист хотел поднять акции Гектора как будущего актера звукового кино в глазах продюсеров? Возможно, они сговорились или, другой вариант, некто третий заплатил Симмсу – например, Хант, испытывавший серьезные финансовые затруднения. Что, если Хант пытался поднять рыночную стоимость Гектора в расчете продать его услуги другой кино студии? Этого мы никогда не узнаем. Ясно одно, какими бы мотивами ни руководствовался Симмс и как бы неточно О’Фаллон ни изложила речь Гектора, эти две статьи противоречат друг другу, сколько бы мы ни пытались все списать на грехи журналистов.
Последнее интервью Гектора появилось в октябрьском номере «Пикчерплей». Если верить тому, что он сказал Б. Т. Баркеру – по крайней мере это подано как его собственные слова, – похоже, наш персонаж постарался еще больше запутать свою биографию. На этот раз его семья происходит из города Станислав на восточной окраине Австро-Венгерской империи, а родной язык Гектора – польский, а вовсе не немецкий. Ему два года, когда родители переезжают в Вену, через шесть месяцев они перебираются в Америку, там они три года живут в Нью-Йорке, потом год на Среднем Западе, а затем, бросив все на кон, поселяются в Буэнос-Айресе. Баркер, прервав рассказ, спрашивает, где именно на Среднем Западе они жили, и Гектор спокойно отвечает: Сандаски, Огайо. Что возвращает нас к статье Рэндалла Симмса в «Пикчер-гоуэре» шестимесячной давности, – но там, мы помним, это была просто журналистская метафора, некий собирательный образ американской глубинки. Теперь Гектор присваивает себе этот город и вставляет в свою биографию – возможно, ему просто понравилась грубоватая музыка словосочетания: Сан-дас-ки, О-гай-о. Тут и приятная для уха звучность и отменные трехдольные синкопы – в этом есть сила и чеканность удачной поэтической фразы. Его отец, гражданский инженер, продолжает Гектор, строил мосты. Его мать, самая красивая женщина на свете, была танцовщицей, певицей и художницей. Гектор, который их обожал, был примерным, набожным мальчиком (в отличие от дрянного мальчишки в изложении Симмса), и до их трагической смерти, – лодка перевернулась, – то есть до четырнадцати лет, он собирался идти по стопам отца. Неожиданная потеря родителей все изменила. Теперь он жил одной мечтой – вернуться в Америку и начать там новую жизнь, но прежде должна была случиться длинная цепочка самых невероятных событий. Теперь, когда он здесь, нет никаких сомнений, что его вела судьба.
