Olga Koreneva - Пуля для тантриста. Экстремальный роман
- Верно, можно петухов разводить, бойцовых. Мне один абрек рассказывал, петухи…
- Дались тебе петухи, - разозлился Дима. – Я бы, значит, рэкетом бы занялся. Ну, скажем, кто-то кому-то долг не отдает, а ты приходишь и…
Сосед вдруг осекся и уставился на ворох газет.
- Чо у тя, полтергейст что ли?
Широкие листы прессы крошились и сыпались на пол. Из-под них выполз рыжий помпон и двинулся к горшкам с кактусами.
- Хомяк Миша. Сосед Дима, - представил их друг другу Солнышкин. – Миша любит грызть политику, - пояснил он.
Тут из зеленых недр аквариума вынырнула лягушка и уперлась немигающим взглядом в безработного инженера-подводника. Дима, в свою очередь, уставился на лягушку. Что-то общее в них почудилось Леониду. Может, пристрастие обоих к влаге, а может, еще что-то на глубинном, подсознательном уровне, неведомое Солнышкину.
- Теперь только петуха завести осталось, - сострил Дима.
Лягушка одобрительно пискнула (а может, неодобрительно, жертвенно, или еще как-нибудь, кто ее разберет), и скрылась в густой ряске.
День был мутный и сырой, как вода в аквариуме. И зеленый, как пустые бутылки – их много под диваном, теперь стало больше. Сосед уплелся восвояси. А Солнышкин продышаться пошел на улицу.
Во дворе за углом магазина звучала музыка из потрепанной иномарки, которая подпрыгивала и скрипела, словно танцевала. Леонида так удивила танцующая машина, что он подошел ближе и заглянул в окно. За рулем никого не было, зато над задним сиденьем торчали тонкие бледные девичьи ножки в симпатичных синяках, и тоже ритмично дергались в танце. Солнышкин долго любовался на это явление, потом надоело, и он принялся гулять по газонам и орошать деревья. Деревья эти, длинные и тощие, как Дима, глазели на узловатого мужика печально-неопохмеленного вида. У него Леонид спросил:
- Мужик, тебе кто-нибудь должен?
- Чего-о! – взъерепенился тот.
- Долги неотданные есть? Я кооператор по рэкету, выбиватель долгов.
Легкий ветерок качнул ветки, нежно прокаркала ворона в ответ на зависший вопрос Солнышкина, слабый свет фонаря высветил в траве смятые женские трусики и презерватив.
- Товарищ выбиватель, пожалуйста, послушайте! – вдруг выскочил из вечерней хмари, как черт из табакерки, тщедушный мужчинка. – Мне должен знакомый, давно должен, и опять не отдал, поганец. Вы не подумайте чего, товарищ рэкетир, я не жмот, а он, поганец, вон в том подъезде живет, седьмой этаж, квартира слева…
- Короче, гони полтинник, и идем.
- И я, е, пригожусь, е, - примазался печальный.
Потом они дружно закусывали в квартире должника, который, поняв, что к чему (очень понятливый оказался), проявил гостеприимство. Пропив долг и рэкетную пятидесятку, задушевно беседовали о политике.
- Я сперва за коммуняков был, а нынче я за демократов. А ты? – все приставал печальный к Солнышкину.
- М-м… - Мялся Леонид. – Да разве это не одно и то же?
- Ну ты даешь! – вскричали новые друзья. – Это же разные лагеря! Коммунисты, к примеру, всадили пулю в затылок родины, а демократы ее добили, то есть, тьфу, ты нас совсем запутал...
- Ну вот я и говорю, одно и то же. Получается, страна теперь – труп, а мы все – трупные черви в ней.
- Нет, слушай сюда. Коммунисты, значит, партократическая мафия, а демократы – другая, рыночная, это, ну, за рыночную экономику они.
- Словом, демократическая мафия. Понял, - резюмировал Солнышкин.
- Что-о?! – возмутились все. - Поганец, ты нас сбил с панталыку!
- Побьем его, побьем, это не рэкетир, а долбо… - закричали они и набросились на Леонида.
Солнышкин яростно отбивался и вопил:
- За что, братцы! Ведь хорошо сидели, я вам праздник же устроил, столько выпивки…
- Вот на свои шиши бы и праздновал, поганец, е…
Поздно вечером избитый Леонид в полубеспамятстве всплыл в центре города. Почему-то город не спал, а весело светился кострами. По улицам катались танки, возбужденный народ строил баррикады, похожие на снежные крепости в детском парке. Бодрая старушка напоила Солнышкина крепким кофе из термоса и накормила пирожками. Прохожие, ни о чем не расспрашивая, мимоходом проявляли заботу о Леониде, оттирали кровоподтеки на лице, подкармливали бутербродами. Потом вместе со всеми Солнышкин залез на баррикаду и что-то заорал. Было холодно и радостно, как в Новый Год. Только не было снега и Деда Мороза – ведь лето еще не завершилось. Люди передавали друг дружке флягу со спиртом, отхлебывая понемногу. А Леонид выдул все до дна и свалился с баррикады. Над головой летали бутылки и взрывались как хлопушки, в ушах шумело, в глазах троилось, он принялся было считать человечков с человечками (это оттаскивали и грузили раненых, догадался он потом), но тут его самого подняли и куда-то поволокли… Потом он выпивал с кем-то в бане… Потом летел в самолете… А когда в Прибалтике на таможне его спрашивали, он почему-то отвечал одно и то же:
- С легким паром, Валерий Васильевич…
- Кто такой Валерий Васильевич? Куда вы хотели попасть, переходя границу? – строго вопрошали люди в нерусской форме.
Леониду трудно было ответить на эти, как он полагал, бессмысленные вопросы. В конце концов он скромно сказал, что пробирался через границу к своим, на Кубу, а Валерий Васильевич, это, наверно, какой-нибудь кубинец, или типа того.
- Не морочьте нам голову! – орали выведенные из себя военные люди. – Куба дружественная страна, и пробираться туда незачем.
- Разве? – удивился Солнышкин. – А я вроде в прессе читал, что будто уже и не дружественная, а наоборот… Или это не я читал, то есть, я не читал…
Допрашивающие переглянулись и стали переговариваться на непонятном языке. Солнышкин понял: совещаются, дружественная еще Куба, или уже недружественная. Они схватились за телефоны, повытаскивали из карманов мобильники, а про Леонида забыли. Впрочем, встревожил их, возможно, вовсе не его нелепый ответ, а что-то совсем другое, скорее всего, бумажка, которую в тот момент принесла секретарша. Солнышкин заскучал, и ушел.
На улице он заблудился. На его расспросы, как выйти из города, никто не отвечал. Все спешили. В конце-концов, на автобусе-экспрессе он покинул город.
На попутках Леонид долго добирался домой, но попал в Сибирь, туда, где скважины бурили. Там он устроился вахтером. Ему выдали спецовку и паек. И Солнышкин стал зарабатывать деньги на дальнейший проезд...
Летели дни, а может, недели или месяцы. Как всегда, Солнышкин ощущал себя вне времени. У него были, конечно, точки отсчета: детсад, школа, армия… А дальше он не знал, с чего остчитывать. Дата рождения в паспорте давно затерлась – от частого перелистывания документа кадровиками при очередном приеме на работу. Свидетельство о рождении пропил еще его папа (царствие ему небесное). А дни рождения Солнышкин не отмечал. Поэтому точно не помнил, когда перевалило ему за двадцать - до того, как он стал дембелем, или после, но в общем где-то в том периоде, примерно… И вот вторглась в судьбу новая точка отсчета. А было это так…
Леонид дремал за своим вахтерским столиком, и грезились ему пальмы, на которых росли «сникерсы» и «баунти», и видел он жаркие воды океана, из которых выныривали голые смуглянки с большими сиськами и мускулистыми задами, они манили его, возлежавшего под пальмой на мягким, словно подогретая перина, песке, они звали его для райского наслаждения. Но ему лень было вставать, и он сказал, что примет наслаждение от той, какая первая слазает на пальму и нарвет ему сникерсов и коньячных кокосов. И девушки с криками выскочили из воды и помчались к пальмам… Только кричали они как-то странно, по-мужски, сиплыми пропитыми голосами, и матюгались очень уж знакомо… Солнышкин очнулся. Крики раздавались за окнами. Там, вдали, возле свежей скважины бурильщики метались и вопили. Леонид направился туда, к толпе возле дыры в земле. Пробившись к самому месту действия, он напряженно вгляделся в глубину, из которой вырывался вой, скрежет, а на дне в огне и гари что-то мельтишило.
- Это Ад! – резюмировал один из бурильщиков. – Там грешников жарят.
Солнышкин возразил, что Ада не существует, а есть астральная плоскость, куда отправляется духовная суть человека после разрушения его физической сути, а у низко развитых людей с преступными или стяжательскими наклонностями духовная суть пребывает в мучительной астральной плоскости, своеобразной камере пыток для души, вплоть до следующей инкарнации в уродливом теле, то есть люди с уродливой душой будут затем рождены в уродливом теле, и наоборот…
Но развить свою мысль до конца Леонид не успел. Как раз в тот момент, когда он хотел перейти к самому зерну проблемы «Ада», вдруг из скважины выметнулось темное крылатое существо с человечьим лицом, дико зыркнуло на всех, и с воем ухнуло обратно на дно. Бурильщики отшатнулись. Леонид тоже отскочил, но не в ту сторону, и рухнул прямо в пылающую бездну. Так быстро, что даже не успел испугаться.
