Роберт Уилсон - Моя жизнь после смерти
Конечно, ещё задолго до "Гражданина Кейна", до радиопостановки об интервентах с Марса и пьесы о Джоне Брауне, задолго до того, как Орсон вышел из пелёнок, Джеймс Джойс написал "Улисс" — классическое литературное произведение двадцатого века, как говорят все эксперты (и на сей раз я с ними согласен). В этом произведении за поверхностным «реализмом» скрывается тысяча дьявольских заморочек, и критикам понадобилось семьдесят лет, чтобы понять, что в словах каждого "рассказчика, которые первоначально казались "объективной истиной", присутствует элемент квантовой неопределённости. В сущности, некоторые вещи, которые наверняка казались безусловной истиной не очень глупым читателям в первые сорок — пятьдесят лет (например, неудержимая половая распущенность Молли Блум), — теперь вовсе не кажутся истинными.
Сейчас по общепринятому мнению у Малли был максимум один любовник до свадьбы и один после. Хотя некоторые считают, что возможно, после свадьбы их было два. «История» всех её остальных сексуальных похождений оказывается лишь мазохистской фантазией м-ра Блума и гнусными дублинскими сплетнями. Первые читатели верили в это нагромождение лжи и слухов даже после того, как Конан-Дойл показал, насколько легко писатель может дурачить читателей. Они верили, потому что тогда никто не думал, что «серьёзный» писатель будет играть с ними в Холмса и Ватсона.
Точно так же почти шестьдесят лет читателей интересовало, почему на следующее утро Блум попросил Молли подать ему завтрак в постель — в противоположность их традиционному ритуалу, — но при этом никто не поинтересовался, действительно ли Блум просил её об этом. Наконец, в книге "Голоса Джойса" Хью Кеннер выдвигает весьма правдоподобную версию, согласно которой Блум вообще не просил никакого завтрака. Блум, заснув на ходу, увидел сон о Синдбаде и яйце Ока (конец главы 17) и начал разговаривать во сне; Молли услышала что-то вроде «постель» и «яйца» и подумала, что он хотел, чтобы она подала ему наутро яйца в постель. На мой взгляд, в этом гораздо больше смысла, чем в теориях, согласно которым Блум на самом деле просил принести ему яйца в постель, а Учёные Мужи, читающие текст этой главы от автора, якобы «забыли» упомянуть об этом странном факте.
Канонический постмодернизм Джойса, или репутация первого ирландского слона в посудной лавке, наиболее отчётливо проявляется в том, что он хранил молчание сфинкса на протяжении всех тех лет, когда комментаторы и учёные пытались интерпретировать эпизод "просьбы о завтраке", которую на самом деле Блум никогда не высказывал. Он удачно подбросил эту и Бог его знает сколько других шуток "на пятьсот лет вперёд для кандидатов на получение учёных степеней", которые, как он рассчитывал, будут ломать головы над текстом его романа.
Но в играх, которые разыграл Джеймс Джойс, — и играх, разыгрываемых Уэллсом и М. Эшером, Борджесом и Пинчоном, а также многими современными постмодернистами (столь же остроумных, как игры Дойла), — была и серьёзная сторона. Эта сторона есть и в передовых исследованиях на стыке наук и философии, которые встречаются с проблемой неопределённости. Большинству постмодернистских авторов, как большинству учёных (за исключением Гросса и Левитта) и современных философов, Окончательный Ответ кажется невозможным. Следовательно, сейчас любой постмодернистский художник предлагает нам не решение проблемы, а проблему как загадку, над разгадкой которой каждый из нас должен потрудиться, пока она нас продолжает интриговать (или раздражать).
Вы знаете подлинный характер, нравственную несостоятельность Чарльза Фостера Кейна? Ещё раз посмотрите короткий яркий эпизод, в котором он уступает свою корпорацию банкиру Стэнфорду, и послушайте, как он рассказывает о своих настоящих мечтах словами, а потом выражает их языком тела; после этого вы вряд ли будете уверены, что знаете Кейна.
А вдруг марсиане действительно приземлялись в 1938 году и сфальсифицировали все документы об Орсоне Уэллсе и обо всём остальном, чтобы поддержать миф, будто «высадки» никогда в действительности не было, а была мистификация, ловко разыгранная Орсоном на основе монтажа сенсационных сообщений? Этот тезис появляется в эксцентричном триллере "Buckeroo Banzai", шутливой попытке заставить нас поверить в одну из лучших шуток Орсона Уэллса.
Какой окончательный диагноз ставит уэллсовский фильм "Печать зла" Хэнку Куинлану, трагическому монстру, столь же гротескному, сколь пугающему, такому же жалкому, как любая «тварь» из фильма ужасов, но при этом ещё и человеку, как мы? Таня — «мадам» публичного дома, женщина, которая хорошо разбирается в людях, формулирует это так: "Он был человеком, вот и всё. А какое имеет значение, что говорят о людях?"
Этот вердикт, или постмодернистский символический приговор. Завершает единственный по-настоящему страшный из написанных Уэллсом «боевик», который в то же время больше всех прочих его работ смахивает на грубый фарс и клоунаду (фактически, что-то среднее между вульгарными клоунами и комиками-"подсадками" Шекспира). Это представление, в котором классический ужас идёт рука об руку с классической пародией, демонстрирует непринуждённое мастерство, с каким Орсон всегда показывал фокус извлечения кролика из цилиндра, обучившись ему в двенадцать лет.
Если верить истории, рассказанной в "П вместо подделки", — и которой, возможно поэтому никогда не было (или всё же была?) — к Пикассо однажды пришёл торговец произведениями искусства. Этот торговец попросил Пикассо взглянуть на некоторые картины, которые ему предлагают под видом работ Пикассо, и выявить подделки. Пикассо начал любезно раскладывать картины на две стопки, «подлинники» и «подделки». Затем, когда он швырнул один холст к «подделкам», торговец воскликнул: "Нет Пабло, ты что! Это не подделка. Я приходил к тебе в то воскресенье, когда ты писал этот холст".
"Какая разница, — ответил Пабло с достоинством великого мэтра. — Я подделываю Пикассо с такой же лёгкостью, как любого другого проходимца в Европе".
Размышляя над этим эпизодом, подумайте также над правдивой историей, рассказанной проф. Хью Кеннером, человеком, который не замечен в мистификациях читателей: Энди Уорхол (художник, представитель поп-арта, прославился тиражированием картин с изображением консервных банок фирмы "Кэмпбелл суп") всегда держал в кладовке банки с консервами фирмы "Кэмпбелл суп". Если ему нравился гость, он ставил свой автограф на банке и дарил гостю "подлинного Уорхола".
Как указывает Кеннер, следующий закономерный шаг в этом превращении искусства в магику произошёл бы тогда, когда Уорхол подал бы в суд на "Кэмпбелл суп" за изготовление дешёвой подделки Уорхола.
Повторю и одну из моих собственных гипотез в отношении Уорхола. Интересно, если бы Уорхол нашёл доллар, вставил его в рамку, и какая-нибудь галерея выставила его как «фаунд-арт», осталась бы его цена такой же, как у исходной однодолларовой купюры? Стали бы над ним колдовать своей волшебной палочкой чародеи из Федерального резервного банка, превращая его в «реальные» деньги (бумажки, освящённые волшебной палочкой банкиров федерального банка)? Или же мафия напечатала бы его в подвале, превращая в «фальшивые» деньги (бумажки, не освящённые волшебной палочкой банкиров федерального банка)? Или же его цена в галерее полностью зависела бы от текущей рыночной цены на Уорхола? (В любом случае, «фаунд-арт» наверняка оценивался бы не в один доллар… Вы когда-нибудь задумывались об этом?).
В этой связи обратим внимание на полемику, разгоревшуюся между Эльмиром и Жужей Гбор. Когда журнал "Лук" потряс мир искусства сенсационным сообщением, что "единственным творцом" многочисленных подделок, в авторстве которых ранее подозревался некий таинственных комитет преступных гениев, был Эльмир, Жужа, никогда не отличавшаяся особой скромностью и всегда стремившаяся быть на виду, заявила, что однажды приобрела у Эльмира две картины, якобы принадлежавшие кисти Дуфи. Эльмир сразу же выступил с опровержением: "Это абсурдное заявление. Можете ли вы представить, что она в состоянии купить даже одного Дуфи?"
По словам Эльмира, их с Жужей связывала лишь одна коммерческая сделка: до того, как стать богатой и знаменитой, она была натурщицей и позировала ему как обнажённая модель. Жужа немедленно опровергла возмутительную ложь Эльмира. "Все венгры лживы", — решительно заявила она, освежив в нашей памяти знаменитый логический парадокс о "Лжеце, Который Утверждал, Что Лжёт", поскольку она, как и Эльмир, была родом из Венгрии… И даже в фильм "П вместо подделки" Уэллс не забывает ввести классическую венгерскую шутку: "Как приготовить венгерский суп с цыплёнком? Первым делом, украсть цыплёнка…"
