Александр Громов - Сборник " "
Рудная жилка оказалась беднее металлом, чем ожидал Девятый, но все же он поступил правильно, обосновавшись здесь. Другие обнаруженные им аномалии располагались далеко, возле гор и в самих горах, почти на границе его участка. Основную работу лучше всего начать отсюда, с середины, и, накопив необходимое число зауряд-очистителей, концентрически расширять зону очистки до прямого контакта с зонами Восьмого, Десятого и Тридцать Четвертого. До сих пор не было оснований отказываться от отработанной методики.
Вчера небольшая группа местных животных, передвигающихся на задних конечностях, проявила интерес к его работе. Он пугнул их больше для порядка, чем из осторожности, – вряд ли подобные создания сумели бы ему помешать. Сегодня их пришло много больше и пришлось обратить на них внимание. Девятый и не подумал докладывать о происшествии на «Основу Основ» – слишком мелким был инцидент. Разумеется, эти животные не смогли бы причинить никакого вреда автоном-очистителю его класса, однако все говорило о том, что они пытались неуклюже атаковать вторгшегося на их территорию чужака и даже привели для этой цели более крупных животных, очевидно находящихся с ними в симбиозе. Примитивная планета, примитивная тупая жизнь, – явно не тот мир, где биосфера способна оказать активное сопротивление очистке. Более высокоорганизованным существам хватило бы одного наглядного урока, чтобы извлечь выводы, – этим, возможно, будет мало и двух.
Во время нападения Девятый ни на секунду не прерывал своей работы. Столь убогими тварями следует заниматься лишь в рамках общего плана очистки, специального внимания они не заслуживали.
Прошел день и два. Малая часть уцелевших охотников еще оставалась в деревне без всякого дела – собирались кучками, растерянно молчали, с недоумением заглядывая друг другу в глаза, веря и не веря в случившееся. Большинство ушло домой, к семьям. Женщины бегали из дома в дом, спорили о чем-то, но больше молчали, вздыхая. Хранительница не показывалась – говорили, что она с двумя младшими хранительницами перебирает древние тексты, ищет ответ.
Погибших успели оплакать, поэты сложили поминальные песни. Обожженных лечили травами и мазями, но серьезно пострадавших среди них оказалось немного. Пряча глаза, старались скрыть очевидное: уйти от огня удалось лишь тем, кто с первых секунд заразился паникой и вдобавок имел достаточно длинные ноги, – тугодумы и тяжелораненые были обречены. Умнейший, и прежде не пряник, стал раздражителен и либо обрывал на полуслове тех, кто приставал с вопросами, либо начинал говорить так брюзгливо и путано, что люди расходились сами. Авторитет его пошатнулся: выяснилось, что он убеждал Линдора отказаться от немедленного нападения на Железного Зверя и не сумел убедить.
В атаке на Зверя погибло более трехсот охотников – их обугленные скорчившиеся тела остались лежать на Круглой пустоши, без погребения. Круглая пустошь осталась круглой, но за счет выгоревшего леса увеличилась по меньшей мере втрое. Приблизиться к ней было невозможно: Леон сам, кое-как подлечив ожоги, ходил в очередь с другими охотниками в дальний дозор – Железный Зверь оставался на месте, только детенышей вокруг него стало еще больше. Может быть, он вообще не способен ходить, а умеет лишь ворочаться и плодить потомство?
К вечеру первого дня нашли Линдора. Ему отожгло ноги, и он на руках полз по лесу до тех пор, пока не приблизился настолько, что его мысленный крик о помощи был услышан шептунами. Дела его были плохи. Старый Титир, лучший знахарь деревни, указав на багровую кайму выше ожогов, покачал головой и пробурчал, что ноги сохранить не удастся.
Послали сказать жене. В рот Линдору для восприимчивости влили грибного сока, и Парис зашептал раненого. Старый Титир, возглавляя ораву молодых, но уже умелых учеников, распоряжался ампутацией. Мясо и жилы отделяли сухим листом кость-дерева; таким же листом, но с насечками пилили кость.
Зашептали кровь, наложили повязки. Безногого Линдора отнесли на площадь и положили на сонный лишайник. Линдор бредил, дергался, ему и во сне было больно. Парис, прослушивая его сны, качал головой. Боль была везде, она расползалась, вцепляясь мертвой хваткой в людей, настигала самых проворных, нависала над Простором, и не было от нее защиты, потому что любая защита тоже была – Боль…
Леон рискнул приблизиться к Филисе.
– Ты не переживай, – с трудом сказал он. – Жаль, что так получилось, что он… что мы… – Он вдруг нашелся: – Линдор поправится. Он учителем станет, хорошим учителем.
– Я не переживаю, – деревянным голосом ответила Филиса.
Больше она разговаривать не захотела. Леон отошел. Против воли подумалось о том, что теперь, наверно, всё, с чем он уже почти смирился, может повернуться по-другому. Леон безуспешно гнал от себя запретные мысли. Захочет ли безногий Линдор взять за себя вторую жену? Скорее уж его жене не мешало бы взять второго мужа. А Филиса – согласна ли она по-прежнему стать женой Линдора?..
Пронзительный окрик Хлои вернул его к реальности.
К полудню стало ясно, что Линдор умрет. Он почти перестал бредить, кожа раненого из бескровно-бледной сделалась серой, с синевой, глаза ввалились, дыхание стало тяжелым и хриплым. Титир распорядился снять умирающего с сонного лишайника и перенести в дом. Если человек перед смертью захочет оставить живущим несколько прощальных слов, лишить его этой возможности не вправе ни знахарь, ни Хранительница, ни сам Великий Нимб.
Линдор умер не так, как ожидалось. Вечером того же дня над деревней со стороны восхода появился один из детенышей Зверя, сделал круг и медленно уплыл к востоку. Люди почти безразлично проводили его взглядами. Умнейший метался от дома к дому, от человека к человеку, кричал в самые уши, хватал за плечи, тряс – все было без толку. Деревня впала в странное оцепенение. Казалось, люди ждут чего-то очень важного, мучительно пытаясь понять – чего? Не бегали дети, не судачили, собираясь в проулках, женщины, замолчали младенцы в колыбелях. Собаки и те перестали лаять. Один пьяный Кирейн, валявшийся у родника на Злачной поляне, полдня пытался начать какую-то песню, но что это была за песня – никто не понял и понять не пытался. Пьяницу лишь оттащили подальше от родника, чтобы нечаянно не захлебнулся, и оставили в покое.
Проходя мимо Леона, Умнейший толкнул его ногой.
– Сидишь? Ну и сиди, жди. Тьфу на вас. Сколько ни говори дитяте, что стенка твердая, а он, пока лоб не расшибет, не поверит. Надоело! Ухожу! Пойдешь со мной?
– Куда? – вяло спросил Леон, через силу подняв голову. Он не улавливал смысла в словах Умнейшего, он едва уловил сами слова. Вздорный и нелепый старикан с птичьим гнездом на голове, хуже Париса, пусть он уйдет…
– Все равно куда. Нельзя здесь оставаться. Сами поймете, когда уже поздно будет. Пойдешь?
Леон покачал головой.
– Это куда «пойдешь»? – Хлоя была тут как тут, но перед Умнейшим все же немного робела и обращалась только к Леону, иначе несдобровать бы Умнейшему. – Я тебе уйду! Ты у меня, дрянь, уйдешь! Ишь чего удумал! – Леон всем своим видом показывал обратное, зная по опыту, что мало кто способен заставить Хлою замолчать. – Да ты на меня глазами не зыркай, ты лучше на себя погляди, бездельник, – кому ты, драконий хвост, нужен, если собственной жене от тебя ни прибытка, ни удовольствия? Другой бы муж еще в первый день с Хранительницей насчет стекла переговорил, чтобы в Город послали, а этому хоть бы хны. Вижу, куда ты смотришь! Только попробуй у меня еще раз подойти к этой девке, вот только попробуй – Хранительница тебе покажет, кто ты такой есть, а я добавлю…
Умнейший, только и пробурчав под нос непонятное: «Не женщина – лесопилка», отступил с озадаченным видом, ковыряя в ухе, заросшем седым волосом. Леон покорно страдал. Эта толстая нелюбимая женщина чего-то от него хочет. Глупая, она пытается сделать ему еще хуже, чем есть, она как враг. Но ведь не бывает хуже, чем есть. Разве это можно – убивать?..
Леон внезапно понял, и это было словно озарение, словно ослепительная вспышка. Враг! Точно. Что-то напрочь забытое из дошкольного курса для малышей. Когда-то юные и неразумные люди, спустившись с Великого Нимба, выдумывали себе врага и, сражаясь с ним, сами превращали себя во врагов врага… Кажется, так. Кажется, это было очень давно, и люди тогда любили неживое. Или нет, я путаю? Наверно, сражаться – значит охотиться друг на друга, как Железный Зверь охотился на нас…
Леон стиснул виски ладонями – звенело в ушах, вопли Хлои мешали думать. Враг. То самое имя. Враг – это тот, с кем надо сражаться, иначе умрешь. Железный Зверь – Враг, значит, и мы ему враги. Или нет? Нельзя принимать скоропалительных решений, надо спросить Хранительницу, обдумать…
Хлоя еще продолжала кричать на мужа, когда в небе над деревней вновь появился детеныш Зверя. Он двигался совершенно бесшумно. На этот раз сверкающий на солнце, словно вычерченный циркулем диск шел гораздо ниже, чем в первый раз, почти цепляя верхушки деревьев, и вынырнул из-за кромки леса совершенно неожиданно. Одно мгновение казалось, что он и теперь пройдет мимо деревни, – но только одно мгновение.
