Владимир Крупин - Во всю ивановскую (сборник рассказов)

— Какая там радость, хотя бы покой, да и он мне только снится, я вся как струна, я постоянно в тревоге за него, в напряжении.

— Чего боишься, то и случается. Нечего бояться. Готовь еду, детей воспитывай, рубахи стирай — в этом есть огромный жизненный смысл. Когда в его усталости ты утешаешь его…

— Он этого не ценит.

— Ошибаешься. Ты ждешь, что он явно оценит, явно это покажет, но есть же благодарность сердца.

— Увидеть бы хоть раз.

— Только на вскрытии. Самое прочное, что есть в любви, теплота сердца, хотя выражать ее мешает рассудок. Ну, будем ссориться?

— Неужели он сейчас ведет с ней такие же разговоры?

— Непременно! А так как он начитаннее меня, то читает ей стихи Василия Федорова: «До всенародного признанья пути заведомо трудны. Поэт обязан быть в изгнанье хотя б у собственной жены».

— Я просто поражаюсь, насколько он жесток. Иногда я ужасаюсь, что я и сама служу объектом его наблюдений. Ты сейчас скажешь, что самая доступная натурщица — это жена, знаю. Но он не рисует, он использует меня как доказательство своей концепции.

— Прочти маленький рассказ Нормана Мейлера «Записная книжка». Он тебе его пересказывал?

— Нет.

— Странно. Рассказ этот многое объясняет. От писателя, не выдержав всего того, на что ты жалуешься, уходит жена. Все ему разгневанно высказывает. Он слушает, смотрит и думает, что какой бы прекрасный мог выйти рассказ — от черствого, не понимающего женскую душу человека уходит жена. Какие у нее слова, думает он, их можно найти только в минуту страсти, надо запомнить, думает он, надо записать, а то забуду. Он даже не понимает, что жена уходит всерьез, он и тут поглощен своей проклятой работой. Видишь. Так что, если ты и выкидывала какие номера, он не принимал их за настоящие, хотя переживал страшно.

— Ничего, я однажды проучу его как следует.

— Не смей! Писательство есть обреченность, а писательская жена — жертва. Счастье ее в полной растворенности в деле мужа. Только так. Это единственное. Уверяю, что он работал бы в два раза больше, если бы ты больше думала, как ему помочь. А помогают не обиженным молчанием, не истериками, а ласковостью и добротой. Помни Анну Григорьевну.

— Да что вы все — Анна Григорьевна! Стояла она у плиты? Душили ее в автобусах, электричках?

— Вспомни тогда Гоголя — обращение его к русской жене: гоните мужа к его делу, делайте все, чтобы он как можно больше свершал пользы для отечества.

— А ты уверен, что мой муж свершает пользу для отечества?

— По крайней мере старается.

— Я и делаю все для этого. «во

— Если б ты делала все, так бы не говорила, а подумала бы, что делаешь мало.

— Мало! — взвилась женщина. — Да я нахожу в себе силы прощать его, да другая бы…

— Ну, ну, ну, какая другая, ты ж не терпишь сравнений с другими. А другой бы на его месте давно бы не стерпел напрасных упреков.

— Напрасных! — Она даже уперла руки в бока, собираясь наступать. — Равнодушие, глухота, постоянные отъезды! Я нахожу силы прощать его! Он ценит? Не ценит совершенно. Какие еще жертвы потребует его милость?

— Какие бы ни было, нельзя ждать награды. Жертве уже одно сознание, что она принесена во имя любви, помогает быть счастливой.

Женщина не слушала меня, и легко было представить, каково ее мужу, если меня, любимого, ни во что не ставят с моими доводами. Она продолжала:

— Кто еще будет так прощать его выпивки, равнодушие к семье, а давно ли мы выкарабкались из нищеты, чулки не на что было купить?

— Для творческого человека время денежных трудностей неизбежно.

— Пусть так. Я душу ему не мотала, не тыкала тем, что другие питаются с рынка и не стоят в очередях по полдня.

— Ты прямо гордишься тем, что прощаешь за то, что он сам себе простить не может. Это жестокость, а не подвиг прощения.

— Он пишет одно, а живет по-другому.

— Пример?

— Ругал в статье пьянство, получил огромную почту… И уверял меня, что не может вынести всего ужаса, который открылся ему.

— Он, думаю, и писал статью, чтоб и себя избавить от болезни, и кто лучше знает болезнь, как не переболевший, а почта, могу себе представить эти искалеченные судьбы, о которых он читал, они же на душу его ложились, те, кто исповедовался в письмах, уже получали облегчение. За счет чего? За счет того, что он взял их на свою душу, отяготил ее. А им стало легче. А ему как избавиться от тяжести? Ты поняла это? Нет, ты только и видела, что человек выпил. Эту тему давай закроем, а то он у тебя запьет только из-за тебя. Милая, мне самому многое неясно, но знаю по опыту — нельзя выяснять отношения. Это их ухудшит.

— Все, договорились до точки. Спокойной ночи.

Утром мы пошли в армянскую деревню за яблоками. Это, скорее, был просто предлог, женщина мечтала о прогулке. Как и не было вечернего и ночного разговора, женщина была веселой, даже пела, что случалось с ней не чаще раза в месяц.

— Вот тебе мое наблюдение, — весело говорила она. — На пляже уединяются млн влюбленные, или одиночки. А лишенные любви…

— Лучше скажи — не любящие.

— Пусть так. Они не переносят ни одиночества, ни зрелища чужого счастья. Тебе это пригодится?

— На тот случай, когда из-за пустяка разойдемся по разным комнатам?

— Хорош пустяк. Это ведь ты вчера завел разговор.

— Нет, все из-за тебя, ты не находила отводов на мои доводы и, чтоб не сознаваться в этом, выдумала обиду. Это в основном женская болезнь — никогда не чувствовать себя виноватой. А так как вина есть, то совесть действует на нервы, и начинается неврастения.

— Тем более надо ему сказать: разве можно жить с неврастеничкой? Кстати, он все делает для того, чтобы загнать меня в психиатричку.

— Успокойся, там очередь на пять лет — неврастенией сейчас больна половина женщин и треть мужчин. Считается, что признаться в этом стыдно, хотя лечат же грипп, а он более некрасив в проявлениях — сопли, красный нос, глаза слезятся, горло хрипит… Ладно, сдаюсь. Итак, почему, милая, вы с мужем похожи на журавля и цаплю, которые все ходят друг к другу, но никак не сойдутся, так как никто не хочет смирить гордыню?

— Инициатива должна исходить от мужчины.

— Да. До женитьбы. Но если она произошла и жена и муж стали «едина плоть», то тут должно быть равенство. Ты все ждешь, когда он тебя приласкает, да позовет, а ты еще поломаешься, да еще все ему выкоришь под видом того, что он с тобой не разговаривает и тебе негде поговорить, кроме как в уединении. Он не железный, он тоже тепла хочет. Чем больше отдашь, тем больше получишь — не нами сказано.

— Как осточертело твое начетничество. Смотри, как хорошо в лесу, как смешно — прямо на тропе растут грибы, и все время тянется этот мандариновый сад, и на каждом дереве по сотне мандаринов. Под персиковым деревом лежат свиньи, и персики падают им прямо перед мордой. Идем сквозь тоннель из голубых виноградных гроздьев… чудо!

— Благословенный край, в газетах которого без конца печатается о семейных драмах, хроника из зала суда, о кражах и ограблениях… Ты сказала о наблюдениях на пляже, а вот наблюдение коридорной, Лейлы, только я не знаю, абхазка она или грузинка. Считает, что все белые женщины с Севера развратны и едут к ним развращать их мужчин.

— Их и развращать нечего, им только покажи светлые волосы и полноту. Ты когда ходишь со мной по рынку, с меня спрашивают гораздо дороже, а когда я одна покупаю, дают почти даром, правда, требуют свидания.

— Ты говоришь, чтоб я возревновал?

— От тебя дождешься. У тебя сейчас у самого жена ушла в горы с любовником, хотя у нее слабенькое сердце, — поддела она. — У меня тоже не из сильных, но какова любовь! Ты даже не интересуешься, как я переношу высоту.

— Я вижу, что хорошо. Посидим?

— Новая теория?

— Да. Выстраданная по твоей милости.

— Излагай. Только учти, я могу не слушать. Здесь и так хорошо.

— Теория выстрадана веками, она гласит: женщина, знай свое место. В данном случае вот твое место. — Я подстелил ей куртку, которую тащил в руках. — Но почему же женщины занимают несвойственное нм место?

— Я встану с этого места.

— Сиди. Почему ты считаешь себя несчастной, когда ты счастлива?

— Ого!

— Не ого, матушка, а именно счастлива!

— Сейчас — да. Но с ним, какой он бывает, увольте!

— Бывает. Сама сказала — бывает. Значит, не все же время. Дети, тревога за них постоянна, но вот обнял за шею сын, вот подошла и спросила совета дочь — разве не теплеет в груди?

— Но вот подошел он и подбросил туда ледышку.

— Зато тепло ощутилось сильнее. Подожди, не сбивай. Почему так необыкновенно возвеличена женщина в искусстве? Бумаги, холста, мрамора, кинопленки затрачено на мужчин меньше, чем на женщин. Публика так воспитана, что покажи ей фильм без женщин, — будет смотреть? Вопрос: кто движет прогресс, науку, искусство? Мужчины.