Римма Глебова - Хроники Любви
* * *
Камелия как-то сказала: «Я так боюсь старости. Я ведь одна». «Все боятся. Надо жить сегодняшним днем. Здесь и сейчас». Камелия помолчала. «Я живу больше прошлым днем». Тут я удивилась. Что такого интересного у нее в прошлом, что она им живет? Но спрашивать не решилась. Захочет, сама поделится. Но она делиться не стала. Камелия права, что боится старости. Просто я обязана, как подруга, убедить ее в обратном. Поэтому не рассказываю ей свои «кабинетные», как я их называю, истории. Вроде той, как отец взрослой дочери напивается и бегает по квартире с игрушечным пистолетом маленького внука в руках, крича, что перестреляет всю родню, после чего застрелится сам. А пятилетний внук стал настолько бояться дедушки, что писался ночью в постель. Пришлось мальчика водить к неврологу и детскому психологу, а мне вразумлять дедушку и заодно его дочь. Она так возненавидела отца, что дай ей в руки пистолет — застрелит.
Старость неизбежно «проходит», но пока она здесь, как жить с этим? К примеру, когда мамаша собирает в парках и скверах пустые бутылки, сообщая при этом всем: «Мне жить не на что», а дочь бежит за ней и кричит: «мама, прекрати, у тебя все есть!»
Я, когда выхожу из кабинета, оставляю все там, за дверью. И мгновенно переключаю голову на другие, более близкие мне вещи — на Робика, на мужа. Иногда на Камелию.
Вдруг она стала чаще к нам приходить. И всегда Робик был при ее приходах дома. Словно она следила с ним с улицы — эта минутная странная мысль как возникла, так и пропала. Не хватает мне уподобиться своим клиентам с их чудачествами.
Как-то, вскоре после очередного визита подруги, я выскочила в конце дня из дома за молочными продуктами — Робик обожает их, даже молочный кисель, который я с детства ненавижу, а сын любит, точно, как кот Билан — тот даже пытается по-джентельменски делиться киселем и сметаной с таксой, щедро пододвигая ей свою мисочку, а капризница Жасмин воротит нос.
И тут, боковым зрением я заметила парочку, которая сразу же задвинулась за угол нашего длинного дома. Что-то мне показалось в ней знакомое. И я, обычно не обращающая внимания на посторонних, спряталась за дерево — их у нас во дворе с десяток, и, передвигаясь перебежками от дерева к дереву, увидела их. Боковое зрение меня не обмануло, как и сейчас прямое. Камелия и Карен. Он ей что-то втолковывал, а она, наклонив голову, похоже, отказывалась, как упрямая овца — на нее она была в тот момент очень похожа, несмотря на шляпку. Это зрелище так меня поразило… Камелия ведь никогда с моим мужем не сталкивалась, во всяком случае, у нас дома. Мне даже порой казалось, что она побаивается с ним встретиться, возможно, такой «суровый» имидж я ему невольно создала. А они, по всему видно, знакомы, возможно, даже хорошо, раз так стоят и разговаривают. Я не ревнивая, просто повода не было. И сейчас нельзя сказать, что сразу приревновала. Просто сильно удивилась — это была первая реакция. А вторая — ну и лживая же у меня подруга!
Я аккуратно передвинулась таким же образом обратно и пошла в магазин. Когда возвращалась, их уже не было. И я, чертова психологиня, ни о чем не догадалась. Пока мне не объяснили всё, как неразумной курице…
Вернувшись домой, я увидела Карена в прихожей, переобувающегося в домашние тапочки. То есть, он только пришел, и они, пока я в очереди стояла, всё это время говорили. О чем? Чего не люблю, так это играть в кошки-мышки.
— Оказывается, ты знаком с Камелией… Я вас видела возле нашего дома.
Карен всегда спокойный, его ничем с толку не собьешь, а тут он стоял с одним тапком в руке и молча смотрел на меня. Я занервничала.
— Ты мне что-нибудь скажешь, или нет?
Карен бросил тапок на пол, скинул с ноги другой, надел туфли и схватил с вешалки куртку.
— Я скоро приду, — сказал он. — У меня срочное дело.
Через три часа они пришли вместе. Робик уже был дома и сидел в своей комнате, за чуть приоткрытой дверью — он ждал, когда я позову ужинать, и стучал на компьютере.
Я в изумлении смотрела на Камелию. Кроме того, что она явилась вместе с Кареном, поразил меня и ее вид. Я впервые видела ее красивой. Даже, собираясь в театр, она почти не красилась и ничего особенного не надевала, обычный костюм или платье, и заурядные туфли. Но сейчас… макияж, притом очень качественный. Светло-голубые глаза стали большие и выразительные, губы с блестящей помадой, на скулах чуть заметный, умело тонированный румянец. Новая прическа, так идущая к новому лицу. Нет ни шляпы, ни дымчатых очков. А платье! Куда девалась ее полнота, темно-вишневое, хорошо сшитое платье, преобразило ее фигуру… и черные лодочки на тонких каблуках…
Это была другая женщина. Я ничего не понимала. Но мне Камелия объяснила, и ее слова были резкими, как удары хлыстами. Она ходила по комнате и говорила, а Карен устало сел в кресло и только следил за ее движениями, не вслушиваясь в слова, потому что их суть он знал.
Роберт (так она сказала — не Робик, а Роберт) — её сын. Её и Карена. Они были молодые, еще студенты. Жили вместе два года, снимали комнату. Она забеременела. Когда сказала, Карен заявил, что ему на днях предложили поехать на год стажером за рубеж, в престижный университет, и от этого предложения он отказаться не может. И ребенок сейчас в эту ситуацию не вписывается. Он уехал. Она уже была на четвертом месяце — поздно сказала, не решалась, и ничего сделать было нельзя. Да она бы и не стала, страшили последствия. Институт бросила, беременность была тяжелая, не до учебы. Мальчика она оставила в роддоме, к родителям боялась обратиться, они бы ее осудили и не приняли, жить было бы с ребенком не на что. Сама перебивалась на всяких работах, через года три-четыре встала на ноги, выучилась на банковского служащего, купила в кредит маленькую квартирку. Стала искать сына. Но не нашла, его усыновили. Карена встретила случайно. Вместе с Робертом. Роберт почти сразу куда-то убежал, но она его успела рассмотреть… и что-то почувствовала. Роберт ведь и на нее похож, и очень сильно. Пришлось с Кареном поговорить. В частности, про день рождения мальчика и год…
— А меня встретила тоже случайно? — не удержалась я. Больше всего меня потрясло, что Карен бросил беременную девушку. Такой всегда надежный, такой правильный. А еще, что она моего сына называет Робертом, я с самого первого дня только Робиком. А вообще, от всего услышанного можно было сразу в уме повредиться.
— Тебя… Нет, тебя не случайно. Я хотела знать точно, что он мой сын. Я сделала генетическую экспертизу. — Камелия посмотрела на мое лицо и усмехнулась. — Что ты так удивляешься. Это оказалось просто. Пока ты возилась в кухне, я зашла в комнату Роберта и возле компьютера нашла два волоска и состриженный ноготь.
Камелия могла не продолжать, всё стало ясно. Я оглянулась. За дверью сына стояла тишина, смолк перестук клавишей, а когда — я не заметила.
— Тебе лучше уйти, — предложила я. Поколебавшись мгновение, добавила: — И тебе тоже.
— Ты не поняла, — сказала Камелия. — Я хочу, чтобы Роберт жил со мной и с Кареном. Мы его родители. Мы большую квартиру купим. И мы…
Значит, всё у них уже обговорено. Я искала взгляда Карена, но он сидел в той же позе и смотрел в сторону.
Дверь комнаты распахнулась, и на пороге встал Робик. Он смотрел на Камелию. Перевел взгляд на отца. Хмыкнул странно и плотно закрыл за собой дверь.
— Он не пойдет, — пояснила я. — Это невозможно. Он не маленький мальчик.
Больше всего мне хотелось остаться одной, чтобы они ушли, а я могла придти в себя и обо всем подумать. Я была уже на пределе своих возможностей, и вот-вот могла впасть в истерику, но перед ней, перед Камелией — этого мне никак не хотелось.
Наступило молчание. Наконец-то она умолкла. Теперь была моя очередь.
— Значит, ты… бросил беременную женщину… Я не могу в это поверить. Скажи, что это неправда. Что она всю эту белиберду придумала.
— Но ведь теперь ничего не изменить… Робик наш сын. И он может жить с нами, — он не смотрел на меня, видно, ему тоже было непросто. Хорошо же она его обработала.
Камелия подошла к двери Робика. Взялась за ручку…
— Я хочу с ним поговорить, — тихо сказала она. — Он уже взрослый, во всём разберется и поймет.
Она отошла от двери и продолжила: — Он поймет и простит. Я ведь его мама. Даже плохих матерей прощают, даже пьяниц… Я видела по телевизору…
— Ты не в телевизоре, — сказала я. — Но ты можешь обратиться туда и рассказать свою историю.
— Я тебя понимаю, ты не думай… но справедливость в том, что сын должен жить со своими родителями.
— Справедливость?! А я кто?
Повисла гнетущая тишина. Я читала ответ в ее красиво обрисованных глазах: «Ты никто».
— Уйдите, — сквозь зубы сказала я. Хотя мне хотелось прокричать это слово, что есть силы.
Они ушли. Карен УШЕЛ ВМЕСТЕ С НЕЙ. Когда он вернется… А он вернется? Или будет искупать свою вину перед ней… Старая любовь не ржавеет. Придет и Робика заберет. Робик его так любит.
