Майкл Чабон - Вундеркинды
— Послушай, Терри. — Ханна фамильярно подергала Крабтри за рукав, словно они были давними приятелями. — Это тот парень, о котором я тебе говорила. Ты спроси его, что случилось с Джорджем Сандерсом. Джеймс про него все знает.
— Спросить о ком? — пролепетал Джеймс, высвобождая свои побелевшие пальцы из железной хватки Крабтри. Его голос слегка дрожал. Интересно, заметил ли он в глазах моего друга тот безумный охотничий блеск и откровенный зов страсти, который не укрылся от меня. — Мы сегодня смотрели «Дитя гнева», — сообщил Джеймс, — Сандерс там тоже снимался.
— Да, да, мы с Терри как раз обсуждали этот фильм, — вмешалась Ханна. — Терри сказал, что Сандерс покончил с собой, только он не помнит как.
— Большая доза снотворного, 1972 год, — без запинки оттарабанил Джеймс.
— Невероятно! Прошу. — Крабтри подал пальто мисс Словиак. — Даже дату запомнил!
— О, наш Джеймс и не такое может, — воскликнула Ханна. — Правда, Джеймс? — Она с восторгом смотрела на него, словно младшая сестра, которую переполняет гордость за старшего брата и безграничная вера в его способность творить чудеса. Было видно, как старший брат, не желая разочаровывать малышку, напрягает окаменевшие мускулы, изо всех сил пытаясь изобразить на лице ослепительную улыбку. — Джеймс, кто еще покончил с собой? Я имею в виду киноактеров.
— Ты хочешь, чтобы я назвал всех? Это очень длинный список.
— Ну, хотя бы нескольких, самых известных.
Джеймс не стал закатывать глаза к потолку или задумчиво скрести подбородок, он просто открыл рот и приступил к оглашению списка.
— Пир Анжели, 1971, снотворное. Чарлз Бойер, 1978, способ тот же. Чарлз Баттерворт, 1946 — отравление выхлопными газами, считается, что это был несчастный случай, но вы же понимаете… — Он удрученно покачал головой. — У него была депрессия. — Джеймс Лир саркастически хмыкнул, но мне показалось, что это было сделано исключительно ради слушателей. Очевидно, Джеймс со всей серьезностью относился к голливудским самоубийцам, а также к просьбам Ханны Грин. — Дороти Дандридж, 1965, как и все остальные, наглоталась таблеток. Альберт Деккер, 1968, повесился, написав предсмертную записку помадой у себя на животе. Да, абсолютно согласен, нелепый поступок. Алан Лэдд, 1964, вновь снотворное. Кэрол Лэндис, забыл в каком году, но она тоже не была оригинальна — таблетки. Джордж Ривз, играл Супермена в телевизионных постановках, застрелился. Джин Себерг, 1979, снотворное, естественно. Эверетт Слоан, замечательный актер, снотворное. Маргарет Салливан, то же самое. Люп Велез, убойная доза снотворного. Джиг Янг. Этот сначала прикончил жену, потом застрелился сам, 1978 год. Ну, и еще масса имен, но я не уверен, что вы слышали о них. Росс Александр? Сара Блэндик? Мэгги Макнамара? Джи Скала?
— Я и половины не знаю, — сказала Ханна.
— Ты расположил имена в алфавитном порядке, — заметил Крабтри.
Джеймс пожал плечами.
— Ну да, просто мой мозг так устроен.
— Не уверена, — Ханна тронула его за рукав, — думаю, твой мозг устроен гораздо сложнее. Пойдемте, нам пора.
Крабтри двинулся к двери, но перед уходом снова с чувством пожал руку Джеймса. Я покосился на мисс Словиак. Она была явно задета и, очевидно, не настолько пьяна, чтобы не помнить, чем они с Терри занимались в спальне для гостей, и, вполне естественно, полагала, что произошедшее дает ей право рассчитывать на внимание со стороны моего друга, хотя бы до конца сегодняшнего вечера. Она демонстративно не позволила Крабтри взять ее под руку, и вместо этого сама повисла на локте Ханны.
Ханна подозрительно потянула носом.
— Какой знакомый запах. Как называются ваши духи?
— Почему бы тебе не присоединиться к нам после лекции, — сказал Крабтри, одарив Джеймса ласковой улыбкой. — В Хилле есть одно симпатичное местечко, когда я бываю в Питсбурге, мы с Грэди обязательно туда заглядываем.
Джеймс залился краской.
— О, я не знаю… вообще-то я не собирался…
Крабтри кинул на меня выразительный взгляд и произнес с нажимом:
— Возможно, твоему учителю удастся уговорить тебя.
Я неопределенно пожал плечами, и Терри Крабтри, наконец, скрылся за дверью. Однако мгновение спустя на пороге вновь возникла мисс Словиак. Она уже успела подкрасить губы кроваво-красной помадой и причесаться, ее шикарные длинные волосы переливались иссиня-черным блеском, как сталь вороненого пистолета. Мисс Словиак вплотную подошла к Джеймсу.
— Послушай, вундеркинд, ты никого не забыл включить в свой список покойников? — спросила она, уставившись в глаза сопернику.
* * *Когда четырнадцатого января 1954 года Мэрилин Монро выходила замуж за Джо Ди Маджио, — церемония состоялась ровно через неделю после моего третьего дня рождения, — на ней поверх скромного коричневого костюма был надет короткий черный жакет, отороченный мехом горностая. После ее смерти жакет стал просто еще одним предметом, получившим наряду с многочисленными платьями для коктейля, меховыми накидками и черными колготками соответствующий номер в длинной инвентарной описи вещей актрисы. Наследники отдали жакет одной из лучших подруг Мэрилин. Подруга, вероятно не узнав в нем ту самую вещь, в которой счастливая невеста была изображена на всех фотографиях, сделанных в Сан-Франциско много лет назад, частенько отправлялась в симпатичном атласном жакете в свой любимый ресторан «Массо и Фрэнк», где каждую среду проходили грандиозные богемные попойки. В начале семидесятых, когда старая подруга Мэрилин Монро — актриса, которая всю жизнь снималась во второсортных мелодрамах и имя которой уже никто не помнит, кроме безумных киноманов вроде Джеймса Лира, — сама покинула наш бренный мир, жакет с горностаевым воротником, потертостями на локтях и оторванной стеклянной пуговицей был продан вместе с остальными скудными пожитками покойной старлетки на аукционе в Восточном Голливуде. Он попал в руки одного из верных поклонников Мэрилин Монро и таким образом занял достойное место в Царстве Реликвий. Жакет долго путешествовал в замкнутом мире фанатов, исповедующих культ Мэрилин Монро, пока не вышел на более широкую орбиту, оказавшись в руках одного нью-йоркского бейсбольного коллекционера; у него, к примеру, имелось девятнадцать бит, которыми некогда размахивал Джо Ди Маджио, и семь принадлежавших Янки Клипперу [8] бриллиантовых булавок для галстука. Однако поразивший коллекционера финансовый кризис вынудил его продать многострадальный жакет Вальтеру Гаскеллу, который повесил реликвию на специальные плечики с антикоррозийным покрытием и поместил в шкаф с регулятором влажности.
— Это действительно жакет Мэрилин Монро? — спросил Джеймс с почтительной дрожью в голосе. Я понял, что заставило меня предложить Джеймсу Лиру посмотреть эту дурацкую реликвию, — желание стать свидетелем его восторга. Мы стояли в торжественной тишине спальни Вальтера Гаскелла, на ковре перед заветным шкафом была видна дугообразная полоса, похожая на раскрытый веер, — след от тяжелой бронированной двери, которая время от времени открывалась, чтобы впустить хозяина коллекции. Прежде чем нанести визит в свою сокровищницу, Вальтер Гаскелл надевал полосатую бейсбольную форму клуба «Нью-Йорк янки» и, заливаясь слезами, переступал порог шкафа. Слезы струились по его впалым щекам и твердому, словно высеченному из камня подбородку — Вальтер Гаскелл оплакивал свою безвозвратно ушедшую юность. За пять лет, что длился мой роман с Сарой, я так и не смог понять, в чем кроется причина ее недовольства мужем, но это недовольство отличалось такой глубиной и многогранностью форм, что ни один из секретов Вальтера не был для меня тайной. Он установил на дверях шкафа хитрый кодовый замок, но я хорошо знал комбинацию цифр.
— Да, это действительно жакет Мэрилин Монро, — сказал я. — Не стесняйся, если хочешь, можешь его потрогать.
Он бросил на меня неуверенный взгляд и вновь уставился в глубины шкафа. Стены хранилища были обиты толстыми пробковыми панелями, рядом с атласным жакетом выстроилась шеренга из пяти полосатых футболок с большой цифрой «3» на спине и темными пятнами от застарелого пота под мышками.
— Вы уверены, что мы не… что мы имеем право находиться здесь?
— Конечно, — заявил я, в очередной раз с опаской покосившись на дверь спальни. Войдя в комнату, я оставил дверь широко открытой и включил верхний свет, старательно делая вид, что я свой человек в доме и нам с Джеймсом нет никакой необходимости таиться, но малейший шорох, скрип половицы и доносящиеся снизу голоса заставляли меня вздрагивать, сердце то и дело подскакивало в груди и начинало бешено колотиться. — Ты просто говори потише, ладно?
Он вытянул руку и осторожно пощупал двумя пальцами воротник жакета, словно боялся, что от его прикосновения старый пожелтевший мех может рассыпаться в пыль.
