Кристофер Харт - Спаси меня
— Бедненький ты наш.
— Поверь, довольно мучительно оглядываться на каждую встречную симпатяжку. Без этого было бы гораздо спокойнее. И не в пример безопаснее. Ты только представь, сколько аварий происходит на дорогах из-за зазевавшихся водителей.
— Так ты на всех оборачиваешься?
— Скажем, временами. Парни заглядываются на девчонок, это вполне…
— Естественно, — хором заканчивают собеседницы.
Я улыбаюсь.
— Только не надо думать, будто я хожу по улицам и выкручиваю шею во всех направлениях, старательно пялясь по сторонам, дабы ни одна аппетитная попка в радиусе километра не осталась незамеченной. Так само выходит. — Я пожимаю плечами.
— Вот именно, ты же мужчина.
— Поверьте, я далек от старомодного донжуанства.
— А к чему близок? К новоиспеченному жигольству? — подкалывает Кэт.
Я игнорирую издевки.
— Ведь ты небось и сама не прочь полюбоваться каким-нибудь ладно сбитым парнишкой.
Сестры хихикают.
— Но не все же время, — говорит Кэт.
— Ах да, вы держите себя в узде: бьете по рукам и отводите взгляд.
В таком духе проходит наше утро: мы неторопливо попиваем кофе и обмениваемся недоверчивыми взглядами. Пока, думается мне, в этой рядовой, но, возможно, значимой схватке на извечном поле брани двух полов я держусь молодцом. Парочку ударов, может, и пропустил, но это чепуха, ссадины. Главное — честь гвардии джентльменов не задета, наш стяг гордо реет над головами. Счет у нас, пожалуй, равный, и я уверенно удерживаю позиции. А противник тем временем пытается вычислить, насколько крепки мои оборонительные сооружения, берет свои стерильные бинокли «противосамцовского видения» и внимательно изучает ощетинившиеся оружием укрепления, ищет бреши в земляных насыпях и окопах, чтобы при удобном случае предпринять массированную лобовую атаку.
Пока мои собеседницы пребывают в растерянности, я решаю прибегнуть к обманной тактике и переключить их внимание на отвлеченный вопрос, тем самым отводя угрозу от стратегически важного объекта — себя, и предпринимаю отважную вылазку в трудную для понимания область эзотерического факта. Это хорошо зарекомендовавший себя прием на случай, если ты оказался в одиночном окопе под жесточайшим пулеметным огнем вражеского батальона Неустрашимых Защитниц Курятника из полка Несущих Ужас.
— Вы только подумайте — какие черви! — говорю я.
Кэт бряцает по столу чашкой, обводит взглядом кухню и устремляет на меня непонимающий взор.
— Какие черви? — вопрошает она, и ее голос медленно окрашивается в мрачные саркастические тона.
— Вот, в газете, заметка о червях. Ученые провели специальные исследования…
— Да? Только не говори, пожалуйста, что мальчики-червячки были гораздо счастливее, когда имели как можно больше девочек-червячков. И что девочкам-червячкам для полного счастья нужно только уютное гнездышко, где кишмя кишат детишки, пока их папочка отдыхает где-нибудь с друзьями, попивает червячное пиво и гоняется за девочками-червячками. Да, и не говори, что ученый, который проводил исследования, был мужчиной — толстопузым импотентом лет за сорок, который в своих постельных неудачах винит жену. Как же, она совсем себя запустила — неудивительно, что у него не возникает эрекции. Вот и приходится ломать голову — а не приударить ли за новенькой ассистенткой с пышной прической. Как там ее зовут? Сюси-пуси? И тут по какому-то удивительному совпадению наш ученый муж обнаруживает, что ему действительно стоит попытать счастья с Сюси-пуси, потому что его испытуемые червячки именно так и поступили бы. И значит, супружеская неверность — подсказка самой природы. При этом необходимо напомнить, что все научные исследования строго объективны.
Я так и разинул рот:
— Ого! Не ожидал от тебя такого цинизма.
— Кэт прекрасно разбирается в ученых, — вступается за старшую сестрицу Джесс, дружески похлопывая ту по плечу. — Она у нас встречалась с физиком-ядерщиком.
— Да, мне уже страшно. Но, возвращаясь к червям, как я уже сказал… — Кэт и Джесс в изнеможении мычат. — Да нет же, вы послушайте, это действительно интересно и совсем не то, что вы думаете. Биологи взяли специальных червей — что-то вроде нематод. Так вот, суть эксперимента сводится к следующему: мальчикам-червячкам было, как ты выразилась, гораздо радостнее, и, что немаловажно, жили они дольше, когда поблизости вообще не было девочек-червячков и им не приходилось все время думать о сексе. Улавливаете? Это лишний раз подтверждает мою мысль. Нам, парням, было бы гораздо легче жить, если бы вокруг не сновали женщины и не заманивали нас своими прелестями, запахами и нежными голосами. Мы постоянно находимся под огромным напряжением и поэтому быстрее старимся.
— Почему бы тебе тогда в монахи не податься? — подкалывает Кэт.
— Я не говорю, что от женщин одна только мука и ничего хорошего. Я вовсе так не считаю.
— Ах как вы добры. Кстати, а про девочек-червячков там что-нибудь написано? Их пробовали держать в изолированных, однополых… как это у них называется, червячных фермах?
— Сейчас не припомню, — хмуря лоб, отвечаю я.
— Ничего удивительного. — Кэт настоящий скептик. — Не убедил ты меня своими червячками.
— Знаешь, а мне кажется, я поняла, — вступается за меня Джесс. — Смысл в том, что мы все в какой-то мере черви.
— Я за вас рада, — отвечает Кэт.
Позже девчонки уходят за покупками, а я остаюсь дома и предаюсь безрадостным размышлениям, сидя на диване. Можно было бы прогуляться в парк, но за окнами серое тяжелое небо, а с северо-востока дует промозглый колкий ветер — совсем не до прогулок в такую погоду. Можно было бы не спеша дойти до лотка мистера Индаита Сингха, купить «Прайвитай», устроиться за столиком в кафе и попивать маленькими глотками горький эспрессо, посмеиваясь в душе над причудливой суетой «человеков». Если повезет, сяду в уголке, где можно оставаться незамеченным и при этом сохранять прекрасный обзор. Сяду и стану читать о позерах и посредственностях, обманщиках и политиках, публицистах, сутенерах и сводниках; о звездах «мыльных опер», о медиумах, мелких князьках, ростовщиках, о пустоголовых знаменитостях, развратниках и своднях; о ворах, кляузниках и крючкотворах, лжецах, головорезах и яйцеголовых умниках; о литературных поденщиках, торговцах шедеврами, адвокатах и разноперой толпе трещоток, болтунов, балагуров и пустомель, которые верещат, словно стая мартышек, и разряженными бабуинами шествуют в сиянии прожекторов по вымощенному золотом бульвару среди восторженных криков и даже не подозревают, что скоро бульвар закончится, они все рухнут в разверзшуюся под ногами дыру и полетят в пустоту — в черную бездну, откуда веет слабым душком обезьяньих экскрементов и больше ничем.
Нет, на данный момент мне совсем не хочется иметь что-нибудь общее с собратьями-людьми. Да и надобность в прогулке отпала. Просто буду сидеть и думать о Бет…
Ах, роковая мысль. Какие у Бет глаза, какая улыбка, волосы ниспадают на мое лицо. Вот она говорит, чуть приоткрывая завесу над мраком тайн, о своем развращенном и нездоровом прошлом, делает какие-то тонкие намеки… Тогда мы будто колебались между жизнью и смертью, и казалось, что я не властен над судьбой…
Нет, хватит — так я, пожалуй, сойду с ума. Надо радоваться жизни, шутить, острить, сорить деньгами, любить ради приятности и не впускать никого к себе в душу. Гоняться за удовольствиями и отдаваться всей душой покупке нарядов — одним словом, вести себя как денди. Я отказываюсь сохнуть по Бет.
Итак, набираю горячую ванну, добавляю пенку со свежим лиственным ароматом, вешаю в гардероб костюм, а остальное отправляется в корзину для грязного белья. Тщательно и с изыском подбираю новую одежду: шелковые трусы-боксеры, клетчатые носки, черные джинсы… Нет, зеленые вельветовые брюки, нет, все-таки джинсы… Хорошо, пусть будут черные молескины. Теперь свежевыглаженная рубашка кремового цвета с двойными манжетами и шелковые ленты вместо запонок. Галстук? Слишком — нечего так расфуфыриваться. Пусть воцарится галантность денди… И не забывай смотреть на мир поверхностно! Пока наполняется ванна, я делаю двадцать отжиманий и пятьдесят раз поднимаю корпус, а затем изучаю свое голое тело в зеркале. Можно сказать, не самая плохая фигура — бывает и хуже. Правда, колени меня подвели, прямо-таки несчастье, а не колени. Бледные круглые булыжники в обрамлении редких черных волос. Да, лучше не смотреть. И лодыжки вполне уместно смотрелись бы под брюхом какой-нибудь крупной птицы. Но в целом не так уж и плохо.
Я лежу в ванне, закрываю глаза и думаю о том, что неплохо бы выпить джина с тоником. А вместо этого начинаю ломать голову над трудными для понимания вопросами этики и эстетики, как и должен был бы поступить в подобной ситуации денди. Тру себя мочалкой, мою голову, обильно смачиваю щеки пенкой и бреюсь с особой тщательностью, пока щеки не становятся гладкими словно яйцо. Приходит мысль выщипать брови — мои роскошные кустистые брови, но я все-таки решаю воздержаться. (Нелепость какая, брови выщипывать.) Не надо думать, будто все денди — суетливые, самовлюбленные воображалы с припорошенным кокаином носиком. (А вот от растительности в носу, к сожалению, все-таки придется избавиться.) Натираюсь бальзамом после бритья с «экстрактом коры баобаба», как говорится на этикетке, под мышки — дезодорант, тальк как обычно и легкий намек на лосьон после бритья. И, наконец, облачившись в подобранное заранее одеяние, неторопливой, но уверенной походкой (хотя, увидь меня Кэт в эту минуту, она наверняка подумала бы, что я недавно заработал чрезвычайно болезненную мозоль, — да что с нее взять, не разбирается в таких вещах) прохожу в гостиную. Задерживаюсь на краткий миг в библиотеке, беру с полки словарь и нахожу слово «иератический», подношу к губам палец и, в напряженной задумчивости эстета глядя в окно, размышляю про себя: «Иератический. Да-а…» Затем возвращаю на место словарь, беру яркое подарочное издание под названием «Золотой век», ставлю компакт-диск с музыкой Шопена и растягиваюсь на диване. Настоящий денди. Не томящийся меланхоличный жиголо, безнадежно и безответно влюбленный, а эстет, чей разум занят более возвышенными вещами.
