Игорь Данилевский - Сессия: Дневник преподавателя-взяточника
Хозяин торжества разливает новым членам компании джин, предварительно заручившись их согласием. Все поднимают бокалы, и наш старикан, пригладив редкие седые волосы, начинает говорить тост. Я мысленно желаю самому себе как можно быстрее отсюда свалить, ибо моя миссия уже выполнена, причем небезуспешно, и вновь на секунду-другую отключаюсь. Все чокаются, отпивают содержимое крепко сжатых в руках резервуаров бодрости; затем Бочков и оказавшийся не по годам энергичным старпер начинают разговор «за жизнь». Остальные лишь прислушиваются, жуя бутерброды с красной икрой, и не вставляют ни слова. Мужик, видать, важная шишка. Мне поначалу его диалог с шефом не слишком интересен, но вот со стороны Бочкова мелькает фраза про кризис, на которую следует ответ старпера «А у нас в банке кризиса нет!», вызывающий смех хозяина кабинета. Это уже что-то. Прислушавшись к продолжению их беседы, я понимаю, что мужик не из какого-нибудь банка, а из национального, то бишь надзирающей за коммерческими структурами государственной конторы. Несколькими минутами спустя становится ясно, что раньше старикан долгое время работал каким-то начальником в таможне, и у него от этой работы остались самые тёплые воспоминания.
– Ну, не надо доводить, чтобы с тобой как с Дорогановым стало, – по какому-то поводу говорит этот старикан.
– Да уж, – соглашается Бочков.
Я допил свой бокал, и, поскольку уже шестнадцать часов ничего не ел из-за дурацких магистерских программ, чувствую, как меня начинает медленно, но верно развозить. Однако в общем и целом мой мозг, конечно, еще вполне дееспособен, и я быстро вспоминаю, где я уже слышал эту фамилию. Дороганов – начальник таможенного комитета в одном из российских правительств, против которого месяц назад возбудили уголовное дело. Об этом сообщали в новостях.
– Еще? – спрашивает у меня Бочков.
Я киваю, шеф наполняет мой бокал до краев, и меня, что интересно, уже не смущает свой почти пустой желудок. Салатики и бутербродики при моем брюхе не в состоянии заменить мне привычной горы картошки с гуляшом, но выпить ровно столько, чтобы почти полностью не воспринимать ненужный мне окружающий трёп – это для меня сейчас самая желанная вещь. А ржать в нужные моменты вместе со всеми я и так смогу.
Где-то минут через сорок мужик прощается и уходит. К этому времени я успеваю прикончить четвертый бокал. Бочков пересаживается на его место, оказываясь теперь рядом со мной и напротив Трофимова; заговорщическим взглядом окидывает нас обоих и сообщает:
– У этого товарища отличный бизнес был когда-то. Он до сих пор за счет этого припеваючи живет. Ну, сами просеките: вместо того, чтобы растаможивать машины как машины, их можно оформить как металлолом, а ему – соответствующее вознаграждение. И всем хорошо.
– Ясно, – говорю я. – А вы тут с ним упоминали Дороганова: против него за что дело открыли?
– У него в свое время свой склад был на таможне… – Бочков на секунду прерывается, отхлебывая джин, – он тогда ничего не боялся. А свой склад – для вас, молодежь, чтобы знали, – это пятьдесят миллионов долларов в месяц.
– Ни хера себе! – выпаливаем мы одновременно с Трофимовым. Я в этот момент прикидываю, что все хваленые гонорары американских звезд шоу-бизнеса – ничто по сравнению с доходами не только наших признанных олигархов, но и целой кучи не самых крутых чиновников, о которых никто ничего не пишет. Ради интереса решаю спросить у шефа вдогонку:
– А что: разве сейчас другие люди свои склады там не держат?
– Ну, к Дороганову там еще вопросы были, – неопределенно отвечает Бочков. – А он, наш товарищ, который ушел, молодец. И добра нажил, и врагов нет.
– Как они там работали – это же сказка, – подает голос длинноносый, которого я мысленно окрестил «абреком». – Просто вовремя чемоданчик наверх, в Москву, не забывай посылать, и всё будет нормально.
– Да, – кивает Бочков.
– А сколько надо было посылать? – вновь интересуюсь я.
– Если по совести, то ты должен отдавать пятьдесят процентов. За то, что работаешь на этой территории, – поясняет мой шеф.
«Предложить ему то же самое, что ли? – думаю я. – Но с чем тогда я сам останусь? Чёрт, если бы не Пирогова с экономики и не наш Мигунов, без проблем можно было бы так сделать. Но эти двое всё портят. Чё же теперь – оставлять себе триста-четыреста рублей за пятерку в преддверии аттестации? Как комиссия проверит моих гавриков по двум дисциплинам, так и попрёт меня начальство за «недопустимо низкий уровень подготовки». Нет, так не пойдет – надо придумать что-то другое. Бочков, конечно, если сейчас и намекает, тоже хорош: все люди, о которых я знаю (а я знаю практически обо всех), работают сами на свой страх и риск и ни с каким руководством не делятся. Что, в общем, справедливо: случись что – отвечать придется им и только им. Никакой завкафедрой или декан за них заступаться не будет».
– В принципе это всё от нашего тотального пох…изма идет, – говорю я. – Кстати, есть анекдот про пох…изм. Классический. Рассказать?
– Давай! – дает отмашку Бочков.
– Ленин, значит, собрал матросов и говорит им: «Так, идёте свергать царя. Те побежали к Зимнему. Навстречу им выходит царь и спрашивает: «Чё надо?». Они ему говорят: «Тебя, батюшка, пришли свергать». Царь спокойно так отвечает: «А на х…й?» Матросы репы чешут: «А действительно – на х…й?» Хоп, обратно побежали. У Ленина спрашивают: «Слушай, мы вот тут к царю пришли; сказали, что свергать его будем, а он нам говорит: «А на х…й?»
Я смотрю в первую очередь на Бочкова, наблюдая за его реакцией, но вижу, что и все остальные слушают меня очень внимательно.
– Ленин такой… – в целях придания красочности своему рассказу я начинаю изображать Ленина, щиплющего бороденку и потом машушего рукой. – «А х…ли?!»
После «А х…ли?!» раздается дружный смех. Я доволен – история удалась.
– Вот еще анекдот, только другой совсем – про секс по-татарски, – говорит «абрек». – Прихожу домой, вижу голую жену в кровати. Снимаю рубашку и брюки – раз. Снимаю носки и майку – два. Выключаю свет и ложусь спать – три. Ураза, бл…дь!
На этот раз хохот, включая и мой собственный, потрясает потолок. Соединение траха и мусульманских праздников в области национального юмора – это что-то новенькое. Если учесть, что никто из наших прагматичных татар в религию всерьез не верит, концовка с уразой звучит просто офигенно смешно. Классный анекдот, надо будет запомнить!
– А это у тебя какой секс изображен, Виталий Владимирович? – спрашивает Бочкова «абрек», показывая на стоящую в левом углу кабинета фотографию. Картинка и впрямь довольно странная. Бочков с распухшим лицом кроваво-красного цвета и закатившимися глазами возлежит в расстегнутом халате на обшитой деревянными рейками скамьи какой-то сауны.
– По-русски, – говорит шеф. – Ну, еще бы: меня тогда девка своими сиськами всего обмассировала. Поэтому я так и выгляжу.
– Лучше таким макаром у нас здесь, чем в каком-нибудь Таиланде, – вставляю реплику я. – Там не девки, а какие-то обезьяны! Самая стрёмная наша… – я чуть было по-пьяни не сбалтываю – «татарка», но вовремя спохватываюсь – …тёлка из деревни – это вполне симпатичная тайка. По крайней мере, у меня от Паттайи именно такие впечатления остались.
– Нет, разные есть, – несогласно вертит головой Бочков. – Вот когда мы ездили с одним друганом туда – нам очень даже ничего повстречались. Что интересно…
Бочков окидывает взглядом присутствующих. По всему видно, что он сейчас хочет поработать на публику.
– …Я у одной, которая была самой первой, спросил: «Ты ничего против не имеешь, если мы тебя вдвоем отдерем?» Она говорит: «Без проблем, я еще и подруг своих приведу». Я тогда спрашиваю: «А мама твоя выясняет у тебя, встречаешься ли ты вот так с иностранцами?» Она мне знаете, чё отвечает? «Нет, меня мама только спрашивает: ты покушала?»
Длинноносый хохочет вслед за Бочковым. Мы с Трофимовым и на редкость молчаливым «Сан Санычем» улыбаемся.
– Представляете?! – давится от собственного рассказа шеф. – «Ты покушала?». Ну, правильно: кормят, е…ут – чё еще надо?!
Я решаю дополнить обрисованную Бочковым картину:
– Да у нас сейчас ситуация мало чем отличается от Таиланда. Я вот когда рассказываю на лекциях про систему единого налога на вмененный доход, говорю, что есть в ней один коэффициент, который определяется на местном уровне. У нас в Волго-Камске, ребята, он для рекламы зависит от номера зоны – не путать с исправительно-трудовыми учреждениями. А зона номер два – это территория, находящаяся в пределах улиц Аломатского, Элдашева и Южной трассы, в просторечии – «Южки». Как только я скажу – «Южки», все начинают гоготать, особенно девчонки.
– Ну, конечно, – лыбится Бочков, – они же там всё знают: места, расценки…
– Но самый прикол был, когда мы с тобой, Виталий Владимирович, в Бразилию на карнавал летали… – намечает интригующее развитие сексуальной темы абрек.
