Сара Груэн - Воды слонам!
ГЛАВА 6
Поезд со стоном тормозит. Еще несколько мгновений — и огромный железный зверь, испустив последний протяжный крик, вздрагивает и останавливается.
Кинко отбрасывает одеяло и вскакивает. Росту в нем не больше четырех футов, а то и меньше. Он потягивается, зевает, причмокивает и принимается чесать голову, подмышки и промежность. Собака прыгает у его ног, бешено виляя обрубком хвоста.
— Иди сюда, Дамка, девочка моя! — говорит он и берет ее на руки. — Хочешь погулять? Дамка хочет погулять?
Он целует собаку в коричнево-белый лоб и пересекает комнату.
Я смотрю на него из угла, со своей скомканной попоны.
— Кинко?
Если бы он не хлопнул дверью с такой сокрушительной силой, я бы подумал, что он меня не слышал.
Мы стоим на запасных путях прямо за Передовым отрядом, который, судя по всему, здесь уже не первый час. Палаточный город уже воздвигнут, к радости слоняющихся вокруг зевак. На крыше Передового отряда сидит целая куча ребятишек, наблюдающих за происходящим горящими глазами. Их родители толпятся внизу, держа за руки малышей и показывая им понаехавшие в город чудеса.
Из спальных вагонов основного состава вылезают рабочие, зажигают сигареты и тянутся через площадь к кухне. Оранжево-синий флаг полощется на ветру, а из котла поднимается пар — стало быть, завтрак уже ждет.
Из куда более удобных спальных вагонов в хвосте поезда выбираются артисты. Налицо иерархия: чем ближе к хвосту, тем лучше вагоны. Из вагона прямо перед тормозным выходит сам Дядюшка Эл. А мы с Кинко, невольно замечаю я, ближе всех к тепловозу.
— Якоб!
Я оборачиваюсь. Ко мне спешит Август. На нем накрахмаленная рубашка, подбородок чисто выбрит, а прилизанные волосы явно несут на себе следы расчески.
— И как у нас сегодня дела, мальчик мой?
— В порядке, — отвечаю я. — Только подустал.
— А наш маленький тролль тебя не донимал?
— Нет, нисколько.
— Вот и славно, — он потирает руки. — Ну что, пойдем взглянем на лошадку? Вряд ли там что-то серьезное. Марлена так с ними нянчится! А вот и она. Поди-ка сюда, дорогая! — кричит он. — Хочу познакомить тебя с Якобом. Он твой поклонник.
Я чувствую, как краснею.
Она останавливается рядом с Августом и улыбается мне, едва только тот отворачивается к вагонам для перевозки лошадей.
— Приятно познакомиться, — говорит Марлена, протягивая мне руку. Даже вблизи она удивительно похожа на Кэтрин: тонкие черты лица, эта фарфоровая бледность, россыпь веснушек на переносице, блестящие голубые глаза, а волосы лишь самую малость темнее, чем у блондинок.
— И мне тоже, — отвечаю я, с ужасом осознавая, что два дня не брился, что одежда моя перепачкана в навозе, и что пахнет от меня, увы, не только навозом.
Она едва заметно вскидывает голову.
— Скажите, а мы не виделись вчера? В зверинце?
— Едва ли, — инстинктивно вру я.
— Да точно виделись. Прямо перед представлением. Помните, тогда еще захлопнулась клетка с шимпанзе.
Я бросаю взгляд на Августа, но он смотрит в другую сторону. Она перехватывает мой взгляд и, кажется, все понимает.
— А вы не из Бостона? — спрашивает она, понизив голос.
— Нет, и никогда там не был.
— Гм, ваше лицо показалось мне знакомым. Ах да, — продолжает она громко, — Агги рассказывал, что вы ветеринар.
Услышав свое имя, Август поворачивается к нам.
— Нет, — говорю я, — то есть не совсем.
— Это он скромничает, — говорит Август. — Пит! Эй, Пит!
Группа рабочих приделывает к вагону для перевозки лошадей сходни с бортиками. На зов откликается высокий темноволосый рабочий:
— Да, шеф?
— Выгрузи-ка остальных лошадок и приведи нам Серебряного, а?
— Будет сделано.
Выведя одиннадцать лошадей, пять белых и шесть вороных, Пит снова заходит в вагон и тут же возвращается.
— Серебряный отказывается идти, сэр.
— Так заставь, — говорит Август.
— Нет-нет, ни в коем случае, — встревает Марлена, бросив на Августа сердитый взгляд, и, поднявшись по сходням, исчезает в вагоне.
Мы ждем снаружи, слушая страстные мольбы и пощелкивания языком. Через несколько минут она появляется в дверном проеме, ведя за собой арабского жеребца с серебряной гривой.
Шагая перед ним, Марлена что-то шепчет и цокает языком, а он вздымает голову и отступает вглубь вагона. Наконец он спускается вслед за ней, сильно мотая головой, а под конец тянет ее назад с такой силой, что чуть ли не садится.
— Господи, Марлена, ты же говорила, что он лишь приболел, — удивляется Август.
Лицо Марлены становится мертвенно-бледным.
— Ну да, ему слегка нездоровилось. Но вчера все было не так плохо. Он уже несколько дней как прихрамывает, но не настолько же.
Марлена прищелкивает языком и тянет повод до тех пор, пока конь наконец не сходит на насыпь. Он стоит, изогнув спину от боли и пытаясь перенести весь свой вес на задние ноги.
У меня аж душа уходит в пятки. Это же классическая ревматика.
— Как ты думаешь, что с ним? — спрашивает Август.
— Минуточку, — отвечаю я, хотя уверен на девяносто девять процентов. — У вас есть копытные клещи?
— Нет. У кузнеца есть. Может, послать Пита?
— Погодите. Возможно, я обойдусь.
Я сажусь на корточки у левой ноги коня и провожу по ней руками от холки до путового сустава. Конь даже не вздрагивает. Тогда я прикладываю ладонь к передней части копыта. Оно все горит. Большим и указательным пальцем измеряю пульс. Сердце у коня колотится со страшной силой.
— Вот черт, — говорю я.
— Что с ним? — спрашивает Марлена. Выпрямившись, я протягиваю руку к копыту Серебряного.
Но конь не отрывает ногу от земли.
— Давай-давай, дружок! — тяну я к себе его копыто. Наконец он поднимает ногу. Подошва опухла и потемнела, по краю идет красная полоска. Я тут же опускаю копыто на землю.
— Конь у вас захромал.
— Боже праведный! — Марлена зажимает рот ладонью.
— Что? — переспрашивает Август. — Что с ним стряслось?
— Захромал, — повторяю я. — Так бывает когда соединительная ткань между копытом и копытной костью разрушается, и копытная кость поворачивается в сторону подошвы.
— А теперь на нормальном человеческом языке. Дело плохо?
Я перевожу взгляд на Марлену, которая не отнимает ладони ото рта.
— Да.
— А вылечить сможешь?
— Надо укутать его потеплее и сделать так, чтобы он не касался ногами земли. И кормить только травой, а не овсом. И избавить от работы.
— Но вылечить-то сможешь?
Я медлю, вновь украдкой взглянув на Марлену.
— Неуверен.
Август глядит на Серебряного и недовольно пыхтит.
— Так, так, так, — гудит позади знакомый голос. — А вот и наш собственный звериный доктор!
Напоказ помахивая тростью с серебряным набалдашником, к нам приближается Дядюшка Эл в малиновом жилете и штанах в шахматную клетку. За ним тянется группка прихвостней.
— И что говорит наш коновал? Вылечил лошадку-то? — жизнерадостно спрашивает он, остановившись прямо передо мной.
— Не вполне, — отвечаю я.
— А в чем дело?
— Тут все ясно, он захромал, — поясняет Август.
— Он что? — повторяет Дядюшка Эл.
— Копыта не в порядке.
Наклонившись, Дядюшка Эл разглядывает копыта Серебряного.
— А по-моему, все с ними в порядке.
— Не все, — говорю я.
Он поворачивается ко мне:
— И что ты предлагаешь?
— Отправить его отдыхать и заменить овес на траву. Больше мы особо ничего не можем.
— Об отдыхе даже не заикайся. Это же ведущая лошадь!
— Если заставить эту лошадь работать, копытная кость будет вертеться до тех пор, пока не проткнет подошву, и тогда мы его точно потеряем, — прямо заявляю я.
Дядюшка Эл моргает и смотрит на Марлену.
— И надолго он выйдет из строя?
Я медлю, тщательно взвешивая слова.
— Возможно, навсегда.
— Будьте вы прокляты! — орет он, вонзая трость в землю. — И где, черт возьми, я найду другую такую лошадку в разгар сезона?! — Он оглядывается на своих прихвостней.
Те пожимают плечами, бормочут и отводят глаза.
— Эх вы, балбесы! Зачем я только вас держу? Ладно, ты, — он тычет пальцем в меня. — Ты принят. Вылечи эту лошадку.
— Плачу девять баксов в неделю. Отчитываться будешь перед Августом. Не вылечишь — уволен. Любое замечание — и тоже уволен. — Он подходит к Марлене и похлопывает ее по плечу. — Ну-ну, детка, — ласково говорит он, — не волнуйся. Якоб о нем позаботится. Август, пойди-ка принеси малютке завтрак. Нам пора в путь-дорогу.
Август вскидывает голову:
— Что значит «в путь-дорогу»?
— Ну, мы снимаемся, — отвечает Дядюшка Эл, неопределенно махнув рукой. — Движемся дальше.
— О чем это ты, черт возьми? Мы же только приехали! Даже еще толком не обустроились.
