Йоханнес Зиммель - История Нины Б.
Я опять стал считать танки, а Бруммер высунул руку из окна, и несколько солдат помахали ему в ответ.
— Наверное, и здесь проводят учения.
— Так точно, господин Бруммер.
Шли все новые и новые танки и все новые и новые грузовики с солдатами, а на склонах скал я видел новые замки. Некоторые стояли черные и обугленные, другие, красные, смотрелись так, будто были еще пригодны для жилья.
— Как много танков! Я надеюсь, что война не начнется до того, как мы доберемся до Берлина. Вот было бы здорово, не правда ли, Хольден?
— Так точно, господин Бруммер, это было бы просто здорово.
Проехали Готу, Эрфурт, Веймар, Йену.
17.45. 18 часов. 18.30. Солнце стало красным. Цвета вокруг постоянно изменялись.
Старая собака лежала в салоне. Она чувствовала, что хозяин зол на нее, и спрятала голову между лапами.
— Если он умный человек, то пойдет в пивнушку и будет пить пиво, дожидаясь нас, — сказал Бруммер. Это должно было прозвучать между прочим, но слышалось совсем не так. Он включил радиоприемник, все еще настроенный на западную станцию. Мы услышали голос диктора: «…любая кинозвезда почувствовала бы себя счастливой, если бы ей удалось сбросить в кратчайшее время четыре с половиной килограмма. Но для Монтгомери Клифта это означало бы настоящую катастрофу! Находясь в перенапряжении из-за съемок в большом количестве кинофильмов, а также в плохом физическом состоянии, этот популярный артист проконсультировался со специалистами-диетологами, которые прописали ему диету из деликатесов, включающую в себя омары, икру…»
Бруммер выключил радио. Теперь скалы смотрелись как красное золото, луга были фиолетовыми, а небо на востоке становилось все более и более бесцветным.
В 18.45 мы добрались до Хермсдорфской развязки. Под серыми виадуками, расположенными один над другим, я увидел множество людей. Полицейские регулировали движение. На траве стояла машина «скорой помощи»…
Один из полицейских нас остановил.
— Господа, вам надо объехать мимо придорожного кафе, — вежливо сказал он.
— Почему? — спросил Бруммер.
— Произошел несчастный случай, — ответил полицейский, — два часа назад. Легковая машина сбила человека и скрылась.
Лицо Бруммера стало пепельно-серым.
— Умер на месте, — продолжал полицейский. — Странная история. По-моему, это не случайно.
— Как это? — поинтересовался я.
— Ну смотри, дружище, Человек стоял на краю автобана. День солнечный. И вдруг на него наезд — и он пролетает целых двадцать метров по воздуху.
А эта свинья за рулем даже не остановился. Что ты об этом думаешь?
— О погибшем что-нибудь известно?
— Документов у него при себе не было. Довольно пожилой. В черном прорезиненном плаще. Это при такой-то жаре! Просто придурок, верно?
19
За нами остановились другие машины. Они начали гудеть. Полицейский дал нам знак, чтобы мы проехали вперед. Когда наша машина тронулась, я заметил, что Бруммер сидит, как-то странно скрючившись. Он вытянул ноги, а руками опирался на сиденье. Лицо его было бледным, губы дрожали. Он пробормотал:
— Дальше…
Я съехал с автобана и остановился на большой стоянке перед придорожным кафе, построенным еще во времена Третьего рейха по типичному проекту того времени: с бесконечным рядом окон и колоннами.
Бруммер сидел не шевелясь. Теперь его лицо было иссиня-бледным, рот открыт, кончик языка высунулся наружу. Я расстегнул ему рубашку и увидел под ней тонкую золотую цепочку, к которой была прикреплена золотая пластина величиной с монету достоинством в пять марок. На пластине было выгравировано:
У меня серьезный сердечный приступ.
Прошу Вас вынуть из моего правого кармана пиджака капсулу с медикаментами и положить ее мне в рот. Спасибо.
Юлиус Бруммер
Я нашел в правом кармане его пиджака коробочку с медикаментами, вынул мягкую прозрачную капсулу с красноватой жидкостью, положил ее Бруммеру в рот и сжал его челюсти. Едва слышный звук возвестил о том, что капсула открылась. Я подождал минуту. Он задышал, синеватый оттенок начал исчезать с его лица, и Бруммер открыл глаза.
— Чем я могу вам помочь? — спросил я.
— Все в порядке. Такое со мной иногда случается. — Он смущенно застегнул рубашку. — Ну теперь вы хотя бы знаете, что делать, — на будущее. Мне надо пару минут отдышаться. Сходите на место наезда. Постарайтесь узнать, что стало с папкой, которая была у погибшего в руках. Это для меня очень важно. Я должен узнать, куда делась эта папка!
— Я все понял, господин Бруммер.
Я вышел из машины и пошел в сторону автобана. Здесь все еще стояло много любопытных. Машина «скорой помощи» с покойником уже уехала, но полицейские все еще продолжали ходить взад-вперед. Они фотографировали лужу крови на проезжей части, зеленую полосу и оставшиеся следы.
Я остановился между двумя мальчишками и прислушался к их разговору:
— Никаких следов торможения. Вот это да! Он въехал на скорости сто километров прямо в зад этому идиоту.
— Политическое дело.
— Что?
— Это наверняка политическое дело. Возможно, это был американец.
— Не пори чушь!
— Ты же сам сказал, что никаких следов торможения. А у того не было никаких документов. Вообще никаких!
— И у меня с собой нет документов.
— Но ты еще ребенок. Если у взрослого нет с собой никаких документов, сразу ясно, что дело политическое!
— Да брось ты!
— Не оборачивайтесь, — промямлил чей-то жалобный голос, — не показывайте виду, что вы меня знаете.
Я зажег сигарету, потом обернулся и протянул пачку стоящему сзади меня мужчине. Это был господин Дитрих, мрачного вида агент с плохими зубами, с которым я познакомился прошедшей ночью, когда он искал Юлиуса Бруммера. В свете дня он выглядел еще более жалко. Его бледный лоб был покрыт испариной, а нос из-за простуды опух и покраснел. Глаза слезились. Подавленные, без какого-либо блеска, они тускло смотрели из-за стекол очков. На Дитрихе были серые штаны с пузырями на коленях, стоптанные ботинки и старый коричневый жакет. Он уселся прямо на землю. Я расположился рядом. Пахло шалфеем и ромашками. Мальчишки бегали за полицейскими, рассыпавшими магниевый порошок по проезжей части с целью обнаружить еще какие-нибудь следы.
Брызгая слюной, Дитрих сказал:
— Я все видел. Это произошло без пятнадцати пять. — Руки у него были грязные и дрожали. — «Опель-Капитан». В нем сидели трое. Машину я могу описать. Я и номер запомнил. Я все отлично видел. Они остановились. Но сделали это медленно, поэтому полицейские не могут найти следы торможения. Один вышел из машины и побежал назад.
— Зачем?
Послышалось блеяние овцы — это смеялся Дитрих:
— За портфелем! Он вытащил портфель… А где ваш шеф?
— На стоянке.
— Скажите ему, что мне надо с ним поговорить.
— Тогда пойдемте со мной.
— Здесь слишком много полицейских. Мне надо быть осторожным. Пусть он подождет еще четверть часа. Я пойду вперед. Он увидит меня на правой обочине автобана, по направлению к Айзенбергу. Когда вы догоните меня, я сяду в машину, но лишь в том случае, если в ней никого, кроме вас, не будет. Пусть он даже не пытается что-либо провернуть против меня. Мы же в советской зоне.
20
Солнце зашло.
Наступил вечер, и стало прохладнее. Небо на западе озарилось красным, а на востоке стало бесцветным. Я въехал в лес неподалеку от города Айзенберг.
— Это он, — сказал Бруммер. Он уже пришел в себя.
Перед нами по краю автобана в северном направлении шагал Дитрих. Он шел ровным шагом, держа руки в карманах брюк, колени на которых уже превратились в мешки.
Я нажал на тормоз. Когда Бруммер открыл дверцу машины и впустил агента, собака зарычала.
— Тихо, Пуппеле!
Наконец мы все сидели рядом. Лес отошел от автобана, и перед городом Цайц открылась плоская долина. Дитрих говорил подобострастно, но иногда его голос звучал дерзко и издевательски:
— Я очень сожалею, что так произошло, господин Бруммер!
— А как вы вообще сюда попали?
— Мне дали знать. Вчера ночью. В Дюссельдорфе.
Бруммер повернулся ко мне:
— На следующей стоянке остановитесь. Мы с ним выйдем и продолжим наш разговор.
— Слушаюсь, господин Бруммер.
— Об этом не может быть и речи, — сказал Дитрих. Неожиданно он улыбнулся.
— Любая машина, которая сейчас остановится, сразу вызовет подозрение у полицейских. Особенно машина с западным номером. Не думаете ли вы, что я хочу засыпаться в этом деле?
— Вы полагаете, что я буду беседовать с вами в присутствии моего шофера?
— Тогда пусть будет как будет! — Маленького грустного Дитриха было не узнать. — Я не выйду из машины. Я буду разговаривать с вами во время езды или вообще не скажу ничего!
