Крис Клив - Однажды на берегу океана

Несколько секунд был слышен только шум ветра. Малыш Альберт снова плюнул под ноги:

— Ну, мистер Айрес, я не юрист. К концу дня я скотник, так ведь?

Мистер Айрес рассмеялся.

— Дамочки, можете оставаться, — сказал он.

Тут позади меня послышалось всхлипывание. Плакала девушка без имени. Она крепко прижала к себе пакет с документами и тихо плакала, а девушка в желтом сари ее обняла. Она стала что-то тихонько напевать ей, как мать напевает ребенку, проснувшемуся среди ночи от звуков далекой ружейной пальбы. Такого ребенка надо поскорее успокоить, чтобы он не испугался еще сильнее. Не знаю, есть ли у вас название для таких песен.

Альберт вытащил изо рта сигарету, загасил ее, сжав большим и указательным пальцами, скатал в маленький шарик и сунул в карман комбинезона. Потом он снова плюнул на землю и надел вязаную шапочку:

— Чего она разнюнилась?

Йеветта пожала плечами:

— Может, этот девушка просто непривыкший к доброта.

Альберт задумчиво сдвинул брови и медленно кивнул:

— Я мог бы их отвести в амбар для сборщиков урожая. Как вам это, мистер Айрес?

— Спасибо, Альберт. Да, отведи их туда и помоги им разместиться. А я жене скажу, чтобы дала им все что нужно. — Он повернулся к нам: — У нас в амбаре есть общая спальня для сезонных работников. Сейчас она пустует. Работники нам нужны, только когда идет сбор урожая и рождаются ягнята. Можете остаться на неделю, но не дольше. Потом вы — не моя проблема.

Я улыбнулась мистеру Айресу, а мистер Айрес отмахнулся. Может быть, так отмахиваются от пчелы, когда она подлетает слишком близко. Мы вчетвером пошли по полю следом за Альбертом. Мы шли гуськом. Впереди — Альберт в вязаной шапочке и синем комбинезоне. За ним — Йеветта в своем лиловом расклешенном платье и шлепанцах, за ней — я, в синих джинсах и гавайской рубахе. За мной шла девушка без имени (она все еще плакала), а замыкала процессию девушка в желтом сари (она все еще напевала, пытаясь успокоить девушку без имени). Коровы и овцы давали нам дорогу и смотрели нам вслед. Наверное, они думали: «Что за странных новых зверей ведет Малыш Альберт?»

Он привел нас к продолговатому дому у ручья. Кирпичные стены были низкими, мне до плеча, а некрашеная металлическая крыша была высокая, она лежала на кирпичах, будто арка. В стенах окон не было, а в крышу были кое-где вставлены куски прозрачного пластика. Этот дом стоял на скотном дворе. Тут рылись в земле свиньи и что-то клевали куры. Когда мы подошли к дому, свиньи замерли, глядя на нас. Курицы, хлопая крыльями, отбежали в сторону. Они оглядывались — видимо, боялись, что мы за ними погонимся.

Куры были готовы обратиться в бегство, если бы понадобилось. Они как-то нервно переставляли лапки, а когда опускали их, было заметно, как дрожат коготки. Куры старались держаться поближе друг к дружке и тихо кудахтали. Их кудахтанье становилось громче, стоило только кому-то из нас сделать шаг, а как только куры отдалялись от нас, они кудахтали тише. Я очень загрустила, глядя на этих кур. Они ходили и кудахтали точно так же, как куры в нашей деревне, когда мы с моей сестрой Нкирукой уходили оттуда.

Вместе с другими женщинами и девушками однажды утром мы убежали в джунгли и шли, пока не стемнело, а потом улеглись спать около тропы. Костер развести мы побоялись. Ночью мы слушали выстрелы из ружей. Мы слышали, как мужчины визжат, как свиньи, когда тех сажают в клетку перед тем, как перережут им глотки. В ту ночь было полнолуние, и если бы луна раскрыла рот и начала кричать, я не испугалась бы сильнее. Нкирука крепко меня обнимала. Некоторые женщины унесли с собой маленьких детей; некоторые из них проснулись, и матерям пришлось петь им песни, чтобы они затихли. Утром над полями, где стояла наша деревня, поднялся высокий зловещий столб дыма. Дым был черный, он клубился и поднимался к синему небу. Маленькие дети стали спрашивать у своих матерей, откуда взялся этот дым, а женщины улыбались и говорили им: «Это просто дым от вулкана, малыши. Не надо бояться». Я видела, как улыбки сходят с их лиц, когда они отворачиваются от своих детишек и смотрят в небо, наполняющееся чернотой.

— Ты в порядке?

Я вздрогнула.

Альберт пристально смотрел на меня. Я заморгала:

— Да. Спасибо, мистер.

— Размечталась, да?

— Да, мистер.

Альберт покачал головой и рассмеялся:

— Ну, молодежь. Головы в облаках.

Он отпер дверь длинного дома и впустил нас. Внутри стояли кровати в два ряда. Кровати были железные, покрашенные темно-зеленой краской. На кроватях лежали чистые белые матрасы и подушки без наволочек. Пол был бетонный, выкрашенный в серый цвет, чисто выметенный и блестящий. Через пластиковые окошки в крыше проникал яркий солнечный свет. От окошек вниз свисали длинные цепочки. Чтобы достать до крыши в самом высоком месте, пятеро мужчин должны были бы встать друг другу на плечи. Альберт показал нам, как открывать окошки, потянув за один конец цепочки, и как закрывать, потянув за другой. Еще он показал нам кабинки у дальней стены дома, где мы могли принять душ и воспользоваться туалетом. А потом он нам подмигнул:

— Ну, вот так, дамочки. Это вам не отель, ясное дело, но вы мне покажите такой отель, где с вами в одной комнате двадцать девчонок из Польши, а обслуга и глазом не ведет. Поглядели бы вы на кое-что, что наши сборщики выделывают после того, как свет погасят. Честное слово, я перестал бы со скотиной возиться и снял бы про это кино.

Альберт смеялся, но мы, все четверо, стояли и молча на него смотрели. Я не поняла, почему он заговорил про кино. В моей родной деревне было так. Каждый год, когда прекращались дожди, несколько мужчин ехали в город и привозили оттуда кинопроектор и дизельный генератор, а потом они привязывали веревку между двух деревьев, вешали на нее простыню, и мы смотрели кино. Фильм шел без звука, слышалось только жужжание генератора и крики животных в джунглях. Вот как мы узнавали о вашем мире. Единственный фильм, который у нас был, назывался «Тор Gun»[20], и мы смотрели его пять раз. Помню, когда я его смотрела впервые, мальчишки в нашей деревне ужасно разволновались, потому что решили, что фильм будет про ружье или про пистолет. Но фильм был вовсе не про оружие. Он был о мужчине, которому нужно было всюду добираться очень быстро — иногда на мотоцикле, а иногда на аэроплане, которым он сам управлял, и порой он даже летал вверх тормашками. Я с другими детьми из нашей деревни обсуждали этот фильм, и мы сделали два вывода. Во-первых, мы решили, что фильм должен был бы называться «Человек, который очень спешил», а во-вторых — что мораль этого фильма в том, что этому человеку надо пораньше вставать, тогда ему не придется так торопиться, чтобы все успеть. Вставать пораньше, а не валяться в постели с блондинкой, которую мы окрестили «постельной женщиной». Это был единственный фильм, который я видела, и я не поняла, почему Альберт сказал, что он хотел бы снять кино. Он не выглядел так, что его можно было представить себе летящим на аэроплане вверх тормашками. На самом деле я заметила, что мистер Айрес ему даже свой голубой трактор водить не разрешает. Альберт заметил, что мы непонимающе смотрим на него, и покачал головой.

— Ой, ладно, это я так, — сказал он. — Смотрите, вот одеяла и полотенца, и еще что-то там есть вон в тех шкафчиках. Скажу по секрету, что попозже миссис Айрес принесет вам поесть. Только по ферме не шляйтесь.

Мы стояли между рядами кроватей и провожали взглядом уходящего Альберта. На ходу он продолжал посмеиваться. Йеветта посмотрела на нас и постучала пальцем по виску:

— Не обращать на него внимание. Эти белый мужик все чокнутый.

Она села на краешек ближайшей кровати, вынула из своего прозрачного пластикового пакета колечко сушеного ананаса и принялась его жевать. Я села рядом с ней, а девушка в сари отвела девушку без имени чуть дальше и уложила ее на кровать, потому что та плакала не переставая.

Альберт оставил дверь открытой, и несколько куриц вошли и стали искать, чем бы поживиться под кроватями. Увидев, что в дом входят куры, девушка без имени вскрикнула, поджала ноги и заслонилась подушкой. Она сидела, глядя огромными глазами поверх подушки, а из-под подушки выглядывали ее кроссовки Dunlop Green Flash.

— Рас-слабиться, дорогуша. Не кусать они тебя. Это просто курица. — Йеветта вздохнула. — Начинать сначала, да, Мошка?

— Да, все началось сначала.

— Эта девчонка совсем плохой, а?

Я посмотрела на девушку без имени. Не спуская испуганных глаз с Йеветты, она перекрестилась.

— Да, — ответила я.

— Может, это бывать самый трудный часть, когда нас выпускать. Там, в этот центр временный содержаний, они же все время нам говорить: «Делать то, делать это». Нету время подумать. А теперь вдруг становиться тихо-тихо. А это опасный дело, уж ты мне поверить. Все самый плохой воспоминания возвращаться.