Александр Покровский - Кот (сборник)
Тетки из Дома книги мне потом рассказывали. Пришли они и сели в первых рядах. И встал Попов Валерий и произнес речь, в которой хвалил меня ужасно, говорил, что я явление и все прочее, а тетки расчувствовались, и все было хорошо, пока слово для оглашения не предоставили жюри. Вышло жюри, от времени кудлатое, тряхнуло головой и сказало, что в данном конкурсе победил… писатель Мелихов. Тот тут же вскочил и начал говорить, что спасибо всем и что он не ожидал.
Да, мама дорогая, выходит, единственный, кто все это ожидал, был я.
Я очень долго смеялся. А тетки, смущенные, мне говорили, что они не понимают, почему так получилось, на что я отвечал, что понимаю: все дело в том, что Валерий Попов совершенно прав, называя меня явлением. Я – действительно явление. А как явлению дать премию? Вот, например, гроза – тоже явление, и как ей что-то давать?
Да ей плевать, что б ты ей ни дал.
По-моему, я теток успокоил.
А в ПЕНе говорили: «Жаль, что Покровский в командировке», – и тут я с ними абсолютно согласен: действительно жаль, хвостатые помидоры.
Как я сдавал анализы
Я уже сдавал много раз, но тут потребовалось освежить. Меня в госпиталь должны положить, и анализы им совершенно необходимы. Была, конечно, возможность воспользоваться старыми, и меня даже спросили, не шалил ли я летом, на что я ответил, что не шалил, но потом все равно отправили.
Это меня от пародонтоза спасают.
В прошлый раз меня тоже спасали, только я не дотерпел. То есть лег, а потом сбежал, потому что уж очень долго меня там мурыжили. Я придумал себе командировку в Испанию ко двору испанского короля и слинял.
Только появился – и профессор Черныш меня взял за хобот.
А это очень серьезно, потому что Владимир Федорович Черныш – серьезный человек, не то что я, балаболка, – и он если мимо тебя проходит, то непременно затянет на кресло и во рту все отскоблит.
Так что – вперед, за анализами.
Мне даже выдали бумажку, по которой я утром, не жрамши, должен был очутиться в поликлинике Академии на улице Лебедева.
Мне даже сказали, чтоб я в баночку написал, чтобы через весь город не ехать к ним писать, что я и сделал, а на баночку надел крышку и положил в пакет – а то мало ли что.
И вот я уже в поликлинике с баночкой, в которой угадывается моча и которую никуда не спрятать.
Помню, как мы сдавали это дело на флоте, когда утром надо было почему-то бежать через весь поселок, а потом с горы, а потом опять в гору и вот уже спецполиклиника, куда ворвался с мороза и – где тут наша баночка? – и нассал в нее с пенкой. (И почему надо было бежать, а нельзя было дома нацедить и притащить – одному Аллаху ведомо.)
И при этом проявлялись сразу два обстоятельства: во-первых, можно было не найти баночку – все уже разобрали и жди, пока новые вынесут; во-вторых, пока бежишь, может так прихватить, что мочи никакой нет, и думаешь: а не отлить ли немножечко по дороге, а то ведь так и пузырь надорвать можно, отлил – побежал дальше, прибежал – не идет, вернее, идет, но мало – только дно покрыл, и это никуда не годится, а тут глядишь – на тележке много полных баночек и под ними на бумажке фамилии славных, тех, с указанием звания и должности, кто в них сегодня натрудился, выбираешь знакомого: хороший человек, и анализы у него должны быть ничего – отлил от него и только собрался ее водрузить на телегу, как врывается еще один орел с твоего экипажа, молча отбирает у тебя твою мочу, отливает себе, оценивает на свет, разбавляет водой из-под крана, еще раз оценивает и потом уже, довольный, замечает: «Чего-то, блин, с утра совершенно не ссалось!» – и ставит все это в общий ряд.
И никогда ничего не случалось. У всех моча была кислая. Даже у тех, что водой разбавляли.
А в этом случае – тут я опять возвращаюсь в Академию – я с мочой иду на кровь из вены, потому что там очередь, и из-за мочи я могу не успеть, а чего ее сдавать, если я и так нассал.
Но в очереди на кровь из вены – вот где конвейер: «Кто следующий? Проходите!» – я начинаю понимать, что в моей бумажке даже имени моего нет, там просто перечень анализов.
А фамилию мне впишут после того, как я побываю в регистратуре, где возьму направление к терапевту, который мне даст направление на анализы, а без него совершенно зря я, можно сказать, ссал на сегодня.
И я отправился к терапевту через регистратуру вместе с мочой, которую я хотел, конечно, оставить на подоконнике, но не решился – еще выльют в цветок.
У терапевта была очередь на полтора часа, и она на месте не сидела, выходила и пропадала, и я в нее встал.
К этому времени до меня начало доходить, что все эти путешествия в обществе собственных утренних выделений как-то не очень смотрятся со стороны, и я принялся коситься на соседей, а они на меня, и, наконец, один дед не выдерживает, спрашивает: «Моча?» – и получает в ответ: «Да».
После этого он рассказывает историю о том, как ему делали операцию на глаз и пережали что-то так, что он три дня не ссал, после чего ему делали уже операцию не на глаз, а на мочевой канал, для чего в него вставили трубочку, в которой была еще одна трубочка с ниппелем на конце, через которую надо было продуть проход, а медсестра продула не через ту трубочку, отчего разлетелся на куски ниппель, и все они попали в мочевой пузырь и там уже обросли колючими солями, для извлечения которых пришлось вскрывать все поперек.
После этого я не стал сдавать анализы. Я вылил мочу и пошел к Жене.
Женя – гениальный хирург и начальник отделения акушерства и гинекологии.
Кроме того, он мой друг и, если б я был бабой, то Женя мне бы по старой дружбе давно все отрезал.
– Женя, – сказал я, – не дарил ли я тебе свое последнее произведение?
– Нет, – говорит Женя.
– Сейчас подарю, а ты возьми у меня анализы.
И мы с ним тут же договорились на завтра. Я только спросил:
– Мочу привозить с собой, или же мы тут с аппетитом нассым?
– Лучше с собой, – сказал Женя.
Так что я утром опять наполнил баночку.
Без позвоночника
Сереге позвонил в ночь перед Амстердамом. Нам с Колей лететь в Амстердам в пять утра, а в десять вечера от него звонок: «Летите?»
С Серегой надо быть настороже. Надо быть очень внимательным. Потому что Серега любит две вещи: балет и соединять людей друг с другом.
Личность он великая, поэтому никакая осторожность не помешает.
Однажды я увидел его с лопатой в электричке. Он ехал копать огород своим дальним родственникам. Серега любит помогать родственникам, такой у него загиб души. Он как-то купил этим старичкам цыплят-броллеров. И для них начался кошмар. Броллеры сожрали все в округе на две мили. Старички боялись выходить из дома, потому что эти твари их клевали.
И еще они гоняли кошку по двору, тщетно пытаясь ее на части порвать.
И потом они научились летать: вся стая моментально поднималась на крыло. В полете они напоминали гусей-лебедей из сказки. Они летали на соседние поля. Зимой они улетели в лес и там перезимовали, а весной вернулось только два – некоторые полегли под пулями охотников на кабанов.
А еще Серега любил цветы. У него был участок, на котором он решил высадить только цветы. Пошел на рынок и купил мешок семян. Спросил еще: ничего другое не будет расти? И ему сказали, что все другое немедленно сдохнет во имя этой красоты.
Он и посеял.
Через месяц к нему постучалась милиция. Милиция взяла Серегу под руку, а он взял косу и вместе они отправились на участок.
Оказалось, что он весь огород засеял маком и у него на участке живут наркоманы семьями, отчего соседи жалуются на их заунывное полночное пение.
Серегу заставили косить урожай.
Любовь к растениям его подвела еще раз. У него были знакомые в Голландии, и он туда регулярно мотался.
А другие знакомые, уже в Питере, попросили его привезти из Голландии какое-нибудь необычное растение. И он привез. Нечто корявое.
Те посадили пришельца на отдельную грядку и полили его навозом.
И вырос банан. Метра на три. Он просто обрадовался, что его навозом полили.
Они потом звонили Сереге и спрашивали, какую часть этого растения можно употреблять в пищу, потому что они ели все: и листья, и ствол, и корни – все горчит.
«Секундочка, узнаю!» – сказал Серега и позвонил в Голландию.
Оказалось, что его вообще есть нельзя. Оказалось, это особая ядовитая разновидность пырея, которая сажается в каналы для того, чтобы там не росла ряска.
Все это я помнил, но еще Серега мог позвонить приятелю Диме и начать говорить о том, что в последнее время принято принимать в гости людей из-за рубежа, что никуда не деться и все цивилизованные страны так живут. Вместе они посетовали на то, что это вносит некоторое неудобство в миросозерцание – не без того, – но все-таки пользы от этого становится все больше, поскольку увеличивается доля добра…
Через неделю он позвонил Диме: «Твои голландцы едут!» – «Какие голландцы?» – «Ну ты же сам говорил о том, что хорошо, что теперь люди едут, как в движении "Врачи без границ"».
