Алексей Козырев - Трансплантация (сборник)
Временами ему казалось, надо только встряхнуть несколько раз головой и больше не думать о ней. Ведь может же он переключаться с гитары на тренировки, с тренировок на компьютер или шахматы, с шахмат опять на бег или гитару. Он считал себя сильной натурой и никак не мог понять, отчего не удаётся выкинуть Марину из головы. Не удаётся уже второй год.
Он почувствовал, что голоден, поднялся с дивана, сделал бутерброд с сыром, но есть не стал. Зазвонил телефон, и Антон бросился к аппарату. Увы, это был всего лишь Миша Суворов, одноклассник.
— Антон, будешь на стадионе, скажи тренеру, что я простудился и пропущу несколько тренировок. Кстати, как там у тебя с Маринкой дела? Я, уж извини, что говорю тебе, но вчера видел её с Владом на дискотеке, и знаешь, я бы на твоём месте поискал себе другую. Машка Гоголева по тебе сохнет. Или, хочешь, с Лидкой из десятого «б» познакомлю?
— Слушай, Майкл, не суйся не в своё дело, договорились? Сам разберусь, без сопливых! — И Антон повесил трубку.
Разговор с Мишей окончательно укрепил самые худшие подозрения. Он опять набрал номера Марины и Влада и, услышав всё те же короткие гудки, со стоном повалился на диван. Жизнь кончилась, понял Антон.
А ведь всё шло так хорошо! Он неоднократно ловил на уроках встречные взгляды Марины и, смущаясь и краснея, переводил глаза на доску или в учебник.
Однажды он твёрдо решил не отводить взгляд, и, когда их глаза на уроке географии в очередной раз встретились, он с полминуты продержался, увидел, как она улыбнулась ему, опять покраснел и спрятался за голову соседа.
На одном из школьных вечеров Антон впервые решился пригласить её на танец. Когда в актовом зале на миг погас свет, он молча и очень нежно прикоснулся губами к её щеке. И хотя услышал тихое: «Не надо, Антон» — и буквально сжался от стыда и тоски, но в следующее же мгновение ощутил, как её рука мягко и как бы случайно прошла по его короткостриженым волосам. Счастливее человека не было на всём белом свете!
И вот всё рухнуло.
Антон почувствовал беспокойство в первый же день, когда их классный воспитатель, учитель истории Николай Николаевич по кличке Плебей представил классу нового ученика, Влада Останина.
Влад был, безусловно, красив, строен, модно одет и подстрижен, держался очень уверенно и спокойно. Уже через два-три дня стало ясно, что в классе появился новый лидер. На первом же уроке физкультуры оказалось, что Влад — чемпион района среди юношей по гимнастике, да ко всему ещё и стометровку пробежал быстрее всех в классе, быстрее самого Антона — лучшего бегуна школы. А когда на репетицию их музыкальной группы, в которой Антон был соло-гитаристом, зашёл Влад и попросил гитару, Антон ничего не смог с собой поделать, чтобы искренне не восхититься мастерством Влада.
Вскоре буквально все девчонки в классе шептались и вздыхали только по Владу. Все девчонки!
И Марина!
Да! Жизнь действительно кончилась, и не надо тешить себя излишними иллюзиями и надеждами. Кончилась так кончилась!
Антон дожевал бутерброд, закрыл крышку серого ноутбука с замотанной синей изолентой ручкой и глубоко задумался.
Похоже, он решил, что надо делать! Марина долго искала ключ от квартиры, наконец, открыла дверь и вошла в широкую, отделанную деревом прихожую. Из гостиной раздавался приглушённый голос мамы.
«Опять мама села за телефон. Это на час, минимум», — незлобиво подумала она.
Марина очень любила маму и твёрдо была уверена, что полюбить кого-либо ещё она никогда не сможет. Мама самая лучшая и самая добрая. Друзья, одноклассники, знакомые, прохожие — кто ближе, кто дальше, но как кого-то из них можно полюбить?
И вот на тебе! Влюбилась! Неожиданно, сразу и без оглядки и на всю жизнь!
Весь мир теперь для неё заключался в единственном человеке. Каждый вечер, ложась спать, в своей маленькой, ещё по-детски обставленной комнатке, она закрывала глаза и отчётливо видела его стройную, спортивную фигуру, открытое чуть скуластое лицо, карие добрые глаза. Ей казалось, что он здесь, рядом с ней, в этой же самой комнате. Вот он подходит к ней, мягко опускается на коврик у кровати и тихо говорит ей самые нежные и ласковые слова. От них у Марины перехватывает дыхание, начинает кружиться голова. Как бы защищаясь от этих не ведомых ранее, столь волнующих и поэтому, как ей кажется, непозволительных ощущений, она протягивает руки и осторожно гладит его по непослушным волосам.
Так она и засыпала. И ночью, во сне, он опять был с ней, и опять ей чудился его нежный голос, и вновь она чувствовала тепло его дыхания, и её руки снова и снова прикасались к его светлым коротким волосам. Вот на уроке физкультуры он готовится к прыжку, его тело упруго изгибается, руки взмывают кверху, взгляд нацелен на тонкую блестящую планку. Марина наизусть знает каждую складку его гимнастического костюма, плотно обтягивающего стройную, напряжённую фигуру, каждую впадинку его тела, каждую выпуклость… Марине становится стыдно, она просыпается и густо краснеет. Уже утро. Скоро вставать. И Марина вновь ощущает радостный трепет от одной-единственной мысли — скоро, очень скоро она встретится с ним, услышит дорогой её сердцу голос, сможет украдкой, издалека полюбоваться его замечательной белозубой улыбкой, блеском его самых красивых в мире глаз, а может быть, даже и уловить его ответный взгляд. Хотя это уже совсем невероятно.
А придя домой после школы, с нетерпением будет ждать часа, когда опять ляжет в кровать, закроет глаза и вновь…
Марина заглянула в гостиную и помахала маме рукой. Мама улыбнулась в ответ:
— Это я с Ольгой Владимировной, мамой Влада Останина, разговариваю, познакомились вчера на собрании, очень интересная женщина, — шёпотом сказала она дочке, прикрыв ладонью микрофон. — Иди на кухню, поешь.
Марина села за стол, но есть не стала.
«Ну вот, и аппетит пропал, это уже совсем серьёзно, — с горькой улыбкой сказала она сама себе. — Впрочем, так мне и надо».
Вчера Марина опустила в почтовый ящик письмо в длинном голубом конверте. Сначала думала отправить эсэмэску, но потом решила, что это будет слишком примитивно и буднично, что только обычному письму можно доверить свои самые сокровенные чувства, свою главную тайну.
Стыд и смущение испытывала она, вновь и вновь перечитывая очередной вариант. Десятки исписанных и перечёркнутых страниц скомканными валялись на полу. В конце концов, она написала очень короткую записку, состоящую всего из трёх слов: «Я люблю тебя!» — и подписалась: «Марина».
«Сегодня письмо уже у него, — с ужасом подумала Марина. — Что же я наделала?! Надежд, конечно, никаких. Он красивый, спортсмен, гитарист. В него все девчонки влюблены. Да и он ко многим неравнодушен, только, естественно, не ко мне. Вон Машка Гоголева, например, так та просто счастливая ходит. И за одной партой с ним сидит, и часто домой вместе из школы, и пару раз её танцевать приглашал. Ну, конечно — она вон какая красивая. Ноги длиннющие, глаза зелёные, одевается что надо». Марина вздохнула и с неприязнью посмотрела на себя в зеркало.
Вошла мама. Похлопала ее по плечу и внимательно посмотрела дочке в глаза:
— Мариш, что-то не так, маленький? Может, расскажешь? Мама, гляди, и поможет.
— Всё о’кей, мам. Мне никто не звонил? — Марина старалась говорить бодрым тоном.
— При мне никто. Я, правда, часок с Останиной проговорила. Нашли много общих знакомых, и, вообще, очень интеллигентная и приятная женщина. А, интересно, Влад её как? Ничего парень?
— Ничего, боевой мальчишка. Мам, а раньше мне никто не звонил?
— Да никто не звонил, говорю тебе. Я с работы часа три назад пришла, посмотрела на автоответчик. Нет, никто не звонил. Собирайся, нам к пяти в парикмахерскую. Быстренько, а то опоздаем. Мне же ещё к семи в театр!
Антон, наконец, нашёл патроны. Именно те, что ему были нужны, — двенадцатый калибр, заправленный картечью, — хоть на медведя иди.
— Ну и на том тебе, любимый мой папочка, спасибо, — криво улыбнулся Антон.
Старую, оставшуюся от отца двустволку он прикрепил ручными тисками к спинке стула. К спусковому курку крепко привязал капроновую гитарную струну. Патрон мягко и плотно вошёл в ствол, щёлкнул затвор.
Всё было готово. Антон, в белой новой рубашке, в своём любимом синем, в голубую полоску галстуке, сел в скрипящее от старости кресло, стоящее рядом с телефонной тумбочкой, и, повернув стул, направил на себя ствол ружья. Увы, высоты не хватало — тёмное отверстие целилось в живот, а Антон хотел прямо в сердце. Обвёл взглядом комнату и на полке увидел любимый томик Пушкина.
Открыв книжку, Антон сверху в углу прочёл знакомую надпись: «Антону Тенину, на добрую память!» — и подпись: «Николай Николаевич — Плебей», а ниже аршинными, косыми буквами красным карандашом: «Козлы не пройдут!!!»
Антон хорошо помнил происхождение этого томика и этой надписи.
