Джонатан Троппер - Все к лучшему

Джесси сидит, скрестив ноги, на рифленом железном полу и раскуривает косяк. Протягивает мне сигарету, и я глубоко затягиваюсь. Я уже несколько лет не курил траву, и меня моментально накрывает.

Щиплет горло, бурлит в животе, во рту отдает кислятиной. Я возвращаю Джесси косяк и сажусь напротив нее.

Я не хочу изменять Хоуп в кузове фургона с едва знакомой девицей. Я не понимаю, что происходит у нас с Тамарой, но у меня такое ощущение, будто я обманываю сразу и ее, и Хоуп — разумеется, полный бред, но это так. Да и кто сейчас занимается сексом в фургоне? На дворе давно не семидесятые. Это уже не модно. Я решаю с пьяной уверенностью, что ни за что не стану трахаться в фургоне со студенткой. Но тут Джесси аккуратно откладывает косяк, садится ко мне на колени и целует меня взасос. От нее пахнет клубничной губной помадой, дымом и текилой, и я подкрепляю решение не заниматься с ней сексом тем, что целую ее в ответ. Какое-то время мы целуемся, сталкиваясь влажными языками. Кажется, печка все-таки включилась, потому что Джесси одним отработанным движением стягивает топик и лифчик, и внезапно перед моим лицом оказывается ее изумительная грудь. Вся моя пьяная решимость рушится перед ее восхитительной наготой. Мне совсем этого не хочется, но в итоге я, конечно же, поступаю наоборот. И так всю жизнь. Но тут мне на помощь приходит содержимое взбунтовавшегося желудка: к горлу подкатывает рвотный спазм. Я успеваю отпихнуть Джесси с колен и заблевываю весь пол.

— Блин! — Джесси с визгом шарахается от меня и отползает на заднице к двери фургона.

Я открываю рот, чтобы извиниться, но тут меня снова тошнит. Джесси открывает дверь, кубарем выкатывается наружу и понимает, что забыла одеться.

— Ты в порядке? — спрашивает она, забираясь обратно, однако дверь не закрывает.

Я вяло киваю и протягиваю ей футболку. Девушка быстро ее оглядывает — чистая ли — и натягивает на себя. Лифчику повезло куда меньше; пожав плечами, Джесси бросает его в канаву.

— Тебе помочь? — предлагает она, вылезая из машины.

— Не надо, — отвечаю я, выбираюсь из фургона и вытираю рот рукавом. — Прости, что так получилось.

— Да ладно, не парься, — говорит Джесси, но видно, что ей не по себе, немного противно и хочется поскорее сбежать.

— Я, пожалуй, вернусь в клуб, — сообщаю я, давая девушке предлог уйти.

— А я домой, — с облегчением произносит она.

Я киваю.

— Было круто.

— Ага, — с кривой улыбкой отвечает Джесси.

Для нее я уже превратился в бледное воспоминание, поучительную байку, которую она спустя годы расскажет подружкам за разговором о неудачных гулянках. От этой мысли я мрачнею, чувствую себя никчемным и возвращаюсь в клуб с легкой головой и тяжелым сердцем.

Джед по-прежнему сидит на своем месте, погрузившись в грустные мысли, рядом с ним уже новая красотка. Из колонок оглушительно орет Gin Blossoms, в зале горит свет и режет мне глаза.

— Что с тобой случилось? — спрашивает Джед, когда я наполовину сажусь, наполовину падаю на свободный стул.

— Меня стошнило, — отвечаю я.

— Да я уж чувствую.

Новая девушка, коротко стриженая брюнетка с пирсингом в бровях, достает из кармана мятные конфеты и с улыбкой протягивает мне. Я благодарно засовываю леденец в рот.

— А где твоя подруга? — интересуется Джед.

— Мы расстались.

— Бывает.

Тут девушка засовывает язык ему в ухо, и я уже не существую — впрочем, как и она, хоть она и не подозревает об этом. Мне не остается ничего другого, кроме как, пошатываясь, отправиться за сцену, чтобы сообщить Мэтту, что на второе отделение я не останусь.

Глава 11

Басист Сэм и барабанщик Отто, оба после выступления мокрые как мыши, стоят у лестницы и что-то правят в списке песен второго отделения, попивая водку. Мэтт — автор текстов и фронтмен группы; все остальное он отдает на откуп Сэму и Отто. Вероятно, поэтому они до сих пор играют в тех же клубах, что и шесть лет назад, когда команда только начинала. Ребята — отличные музыканты, но при этом полные придурки и капризные большие дети: кроме концертов и секса с фанатками, их мало что интересует. Мэтт в отличие от них не прочь добиться успеха и страстно мечтает о славе, хоть никогда в этом и не признается, но, к сожалению, едва ли способен найти выход из тупика, в котором очутились «Думай о ВЕНИСе». Джед предлагал Мэтту свою кандидатуру в качестве менеджера группы, но парни побаиваются принимать в команду чужака, хотя, мне кажется, как раз Джеду с его деловой хваткой удалось бы сделать проект прибыльным. Но, как говорится, меня забыли спросить.

— Привет, Зак, — здоровается Отто, толстый лысеющий коротышка в нелепых темных очках в толстой оправе.

Сэм, пьяный и усталый, мрачно кивает мне. Все басисты — молчаливые ребята, обиженные на весь мир из-за того, что их вклад в творчество группы недооценивают.

— Привет, парни, — отвечаю я. — Круто сыграли.

— Да уж, не слажали, — с гордостью соглашается Отто.

— Мэтт весь на нервах, — вяло сообщает Сэм, царапая на салфетке список песен.

— Что случилось?

— Спроси у него.

Отто согласно кивает.

— Сходи поговори с ним. А то он что-то не в себе. Я захожу в гримерку и вижу Мэтта, который сидит на туалетном столике и с рассеянным видом подтягивает струны на своем «гибсоне». На диванчике рядом с ним свернулась калачиком смазливая рыжая девица и что-то негромко щебечет в сверкающий неоновым светом мобильник. Я всегда испытываю острое облегчение, когда после выступления вижу Мэтта одного, спокойного, умиротворенного, без застывшей на лице яростной гримасы, с которой он во время концерта носится по сцене. Он играет с таким ожесточением и отчаянием, что я боюсь: в один прекрасный день войду в гримерку и застану там бьющегося в истерике Мэтта с пистолетом во рту. Младшие братья и панк-рок — неудачное сочетание для сентиментального идиота вроде меня.

— Привет, Мэтт, — говорю я, заходя в гримерку. — Классный концерт.

— Зак, что за фигня? — спрашивает Мэтт.

— Ты о чем?

— Вы что, сговорились против меня?

— О чем ты?

Он впивается в меня взглядом.

— А ты не знаешь?

— Не знаю чего?

Мэтт соскакивает со стола и ставит гитару на пол.

— Пойдем со мной. Ты глазам своим не поверишь. Он тащит меня к двери, не обращая внимания на девушку, которая спрашивает, что происходит. Мэтт подводит меня к углу сцены, туда, где стоящая внизу толпа нас не видит, и указывает на столик в дальнем конце зала.

— Пришел во время последней песни.

Даже в тусклом клубном свете тугое пузо Норма не перепутаешь ни с чем.

— Черт! — выдыхаю я.

Должно быть, он пришел, пока меня тошнило в фургоне.

— Я смотрю, тебя его появление не удивило, — произносит Мэтт, и в голосе его явственно слышны обвинительные нотки.

— Еще бы. То есть я знал, что он в городе, но не думал, что он придет сюда.

— То есть как это знал, что он в городе?

— Он вчера приходил ко мне домой.

Мэтт остолбенел.

— Ты позвал этого козла в гости?

— Он сам пришел.

— Врешь!

— Зачем мне тебя обманывать? — устало говорю я, чувствуя, что дело пахнет жареным. — Разве ты его сюда приглашал? Нет. Он сам пришел. Вот и у меня было так же.

— Ты мог бы меня предупредить, — угрюмо отвечает Мэтт.

К несчастью, Мэтт, как младший в семье и будущая рок-звезда, убежден, будто мир вращается вокруг него, а я по-прежнему молча стою, как верный часовой, возле его колыбельки и жду, когда же братишка проснется, чтобы я мог с ним поиграть. Меня так и подмывает ответить: «У меня своих забот хватает. Я рассматривал снимки своего мочевого пузыря, видел пятна, которых на нем быть не должно, завалил работу с клиентом на миллион долларов и влюбился в женщину, в которую не должен был влюбляться ни за что на свете». Вместо этого я говорю:

— Мне и в голову не могло прийти, что он сюда заявится, иначе я бы непременно тебе позвонил.

Когда отец ушел от нас, Мэтту было всего семь лет, а значит, до него дольше всех доходило, какое Норм на самом деле трепло. Оправившись от очередного нарушенного обещания и несостоявшегося визита, Мэтт с энтузиазмом принимался ждать следующего. Прозрение далось ему нелегко. Если я успокоился на том (по крайней мере внешне), что вычеркнул Норма из своей жизни, за долгое время приучившись вспоминать о нем с бурлящим в глубине души раздражением, Мэтт проникся к отцу бешеной ненавистью, которая с годами не утихала, — как в детстве, когда он часами мог реветь, позабыв в конце, из-за чего плакал. Как только у него выдавалась свободная минутка, Мэтт принимался мстить, строить мелкие каверзы: непонятно каким образом выследив Норма, открывал на его имя кредитные карты и залезал в огромные долги, звонил и просил отключить его телефон, заказывал на адрес отца дорогие товары и подписывал его на двадцать журналов кряду. Наверняка Норму приходилось часами объясняться с представителями различных служб поддержки, чтобы распутать паутину никому не нужных заказов, которую без устали плел Мэтт.