Имоджен Эдвардс-Джонс - Модный Вавилон
Одно из главных достоинств той ситуации, когда владельцем твоего брэнда становится Gucci, Louis Vuitton или Club 21, — это то, что они сами организуют производство. Концерн Gucci обладает собственными швейными фабриками вблизи Милана и Флоренции, а также в Венгрии, где они шьют одежду от McQueen, McCartney, Balenciaga, YSL. To же самое и у LVM Н. Есть также определенное число производителей, которые берут под свое крыло знаменитые брэнды вроде Paul Smith, Westwood, Gaultier, Alberta Ferretti и Hussein Chalayan. Суть сделки проста: дизайнер получает от десяти до пятнадцати процентов дохода с продаж, в то время как владелец фабрики принимает на себя весь риск, шьет одежду и осуществляет контроль качества. Дизайнер просто подает идеи; остальное делают другие. Они продают его одежду в самых шикарных магазинах города. Это на удивление простая система; дизайнер может ни о чем не думать и полностью погрузиться в творческий процесс, в то время как все проблемы за него решают доверенные лица. Качество гарантировано, так же, как и количество, и потому клиенты могут быть уверены, что они получат партию высококачественного товара вовремя.
В любом случае это хороший расклад. Конечно, система не без изъянов. Во-первых, мне всегда казалось, что десять — пятнадцать процентов прибыли — это не такое, уж большое вознаграждение за творческий импульс и зато, что ваше имя написано на вывеске. Во-вторых, дизайнер испытывает сильнейшее давление, поскольку хозяин диктует свои условия в организации продаж, и потому если вы не достигнете поставленных им целей, то ничего не получите. И, в-третьих, доставка товара не всегда происходит вовремя. Как это и бывает в мире моды, вперед пропускают крупных игроков. Чем значительнее ваш заказ, тем больше у вас шансов оказаться в начале очереди. А если учесть, что всем дизайнерам нужно выпустить свою партию в одно и то же время, то для менее крупных компаний это серьезная задача. Стоит вам опоздать — и магазины отменят заказы. Если вы не смогли представить всю весенне-летнюю коллекцию к январю, она вообще никому не будет нужна. Есть некая невыразимая в цифрах критическая масса, которую надо набрать, прежде чем у вас появится шанс занять место где- то в первых рядах. В противном случае вы можете пойти по тяжелому пути Клеменса Рибейры, которому в прошлом году пришлось объявить ликвидацию, поскольку владельцы лицензии не сумели организовать доставку товара вовремя. Они топтались в самом конце очереди и не смогли выполнить все заказы. В августе они уже были банкротами. Когда что-нибудь идет не так — итог всегда ужасен. С тех пор они все-таки сделали один маленький совместный показ, который прошел очень прилично, но производством больше не занимаются. Этого достаточно, чтобы по спине поползли мурашки.
Еще одна крупная проблема — потери. То, что вываливается из кузова при перевозке или выносится за ворота фабрики и в результате оказывается на «левом» прилавке. Это вовсе не значит, что рынок получит меньшую партию товара — например, две тысячи дамских сумочек вместо двух тысяч двухсот. Потери «набираются» из остатков, которые не были использованы при производстве сумочек, платьев, юбок и так далее. Заказывая материал для пошива платья или юбки, вы всегда прибавляете десять процентов на случай ошибки. Если ваши мастера аккуратны и эти десять процентов остаются неиспользованными, то они пропадают — а ведь это десять процентов неучтенного вами товара. Он исчезает на заднем дворе мастерской и выплывает где-нибудь в Милане или Флоренции. Чем больше оборот, тем крупнее потери. Борсетки от Gucci, купленные во Флоренции, выглядят точь-в-точь как настоящие — потому что они и есть настоящие. Сумки от Dior — это сумки от Dior. Все это нас очень беспокоит, поэтому мы заказываем в Венгрии ровно столько ткани, сколько нам нужно. И потому потери у нас минимальные. У нас маленькая фирма, мы не можем позволить себе такое безобразие.
Подделки — это совсем другая история. Сделанные из плохой ткани, с неправильными швами и часто по несуществующим выкройкам подделки — это специализация Востока. Доходы от их продаж идут на организованную преступность и терроризм, это настоящая беда для индустрии высокой моды. Тем не менее выход есть. Совсем недавно дома Chanel, Prada, Burberry, Louis Vuitton и Gucci оттягали по суду около двухсот тысяч фунтов у компании Beijing Silk, которая продавала поддельные товары, используя их имена. Были найдены сотни коробок с фальшивыми этикетками. Причем товар был настолько некондиционный, что обнаружить подделку не составляло труда. С потерями же, наоборот, трудно справиться даже крупным фирмам.
Александр продолжает болтать. Он перечисляет сделанные нам заказы. Насчет серебристо-белых платьев мой партнер прав — они способны произвести фурор. Сортируя заказы, всегда прикидываешь, какая из твоих вещей может стать гвоздем сезона, а что вообще никуда не годится. Например, оранжевые жакеты в отличие от зеленых берут только оптом. Оранжевый цвет отчего-то настолько привлекает внимание покупателя, что на зеленый просто не смотрят. А эта модель отняла у меня несколько суток размышлений и много часов работы, но в результате так и не пошла в производство. А белые платья нравятся всем. Маленькие бутики вроде Ко Samui всегда покупают у дизайнеров те вещи, которые считают перспективными и рентабельными, — плюс парочку менее броских моделей, просто для того, чтобы подчеркнуть свою оригинальность. Selfridges и Harvey Nichols обычно покупают много, но разборчиво. Даже стерва из магазина Pandora's Box, по поводу которой был такой шум пару недель назад, и та подтвердила свой мизерный заказ и пришла за несколькими белыми платьями.
— Ясно же, в этом сезоне в моде серебристо-белый, и все это понимают, — говорит Александр, откладывая список.
— Если приглядишься повнимательнее, — отвечаю я, — то увидишь, что это платье, похоже, на то, которое носила Мэрилин Монро в фильме «В джазе только девушки».
— Черт, я же чувствую, что где-то его уже видел!
— В каждой девушке оно пробуждает потенциальную развратницу, — говорю я. — А в нашем коллективном сознании это платье запечатлено как символ чего-то привлекательного и сексуального.
— И кто осмелится сказать, что тебе недостает мозгов?! — восклицает Александр.
— Кто-то так говорит? — интересуется Дамиано. Он явно удивлен.
— Ты еще здесь?
— Да, я удрал с работы на целый день. Хочу, чтобы это выглядело убедительно. И потом, я жду Александра, мы вместе идем на вечеринку.
— Какую вечеринку?
— Которую устраивает журнал Pop, — отвечает Дамиано.
— Ты собираешься брататься с нашими врагами? А как же корпоративная честь? — ехидничаю я.
— Меня пригласила Мими, — оправдывается Александр.
— Мими, — вздыхаю я. — Можно было догадаться.
— Она работала у Louis Vuitton, — объясняет он, — и потому водится с Кэйти Гранд.
— Карьера Кэйти всегда меня удивляла, — с зевком говорит Дамиано. — Как может женщина, которая начинала с Дункана и Пи-Джи, прийти к такому финалу, как работа на Miu Miu?
— Кто такие Пи-Джи и Дункан? — сердито спрашиваю я.
У Александра и Дамиано глаза лезут на лоб от удивления.
— Ты что, ничего не знаешь? — спрашивает Дамиано.
— Разумеется, нет.
— В любом случае ты, наверное, не будешь возражать, — говорит Александр. — Я ведь могу склонить ее на нашу сторону и сделать так, что в ее журнале появятся наши модели.
— Скорее ад замерзнет. — Я улыбаюсь и добавляю, пожав плечами: — Если честно, то какая мне разница?
— В любви и в моде все средства хороши, — бодро говорит Александр, направляясь к двери. — Да, кстати. Мне звонили OTNeiman. Они возвращают тот товар, который у них не пошел.
— Нам что, придется отдать за него деньги? — спрашиваю я.
— Боюсь, что да, — отвечает Александр. — Это было их условие.
— Черт.
— Не так уж много. Не о чем беспокоиться.
— Больше никого не было?
— Были, но ничего ужасного.
Александр уходит к себе, а я сажусь и разглядываю самодовольную физиономию Теда Николса, который скалится с обложки журнала Grazia. Ненавижу, когда мне возвращают товар. В вещах, которые не удалось продать, есть что- то удручающее. Столько усилий, столько любви и заботы — и они оказываются никому не нужны. Хотя, вынуждена признать, это не совсем так. Некоторые из них обретут дом. Если после всех сезонных, местных, семейных и тому подобных распродаж эти вещи не разойдутся, то они окажутся в ТК Махх или в нью-йоркском Century XXI. У нас договор с обоими магазинами, согласно которому хозяева забирают от пятидесяти до шестидесяти процентов непроданной одежды, от которой нам нет никакой прибыли. К тому моменту эти вещи уже два года как выйдут из моды. Сначала они шесть месяцев лежат на складе, а потом мы всячески пытаемся их реализовать, пока наконец они не попадут на полку в ТК Махх. Его представители приезжают к нам только дважды в год. Три месяца уходит на то, чтобы оформить заказ, и еще три — чтобы его забрать, поэтому костюмы, которые я сделала около двух лет назад, сейчас легко можно найти в каждом недорогом магазине.
