Артур Саканян - Театр одного зрителя
Улыбка на её лице застыла, и доктор, виновато улыбнувшись, попросил:
— Вы только не молчите, а то у меня возникает ощущение, будто я гадаю на кофейной гуще.
— А мне нечего сказать, — очнулась она. — Вы так точно всё описали, что у меня нет слов… Просто, я это делала как-то спонтанно, неосознанно… Мне надо осмыслить всё, что вы сказали… Думаю, ваша модель, скорее всего, оригинал. Я… я, фактически, жила, как во сне… Теперь мне надо подумать, как же жить дальше наяву?
— Хорошо, но вам надо будет ещё раз перечитать пьесу, — серьёзно произнёс доктор, доставая из ящика стола папку. — Именно здесь находится ваш камень преткновения. Желательно, чтобы этот путь вы прошли самостоятельно. Если не сумеете, то я вам помогу.
-36-
— Доктор, я перечитала пьесу и всю ночь думала. В голове пока хаос, но я многое уже выяснила. Всё, что описано в пьесе, это и есть моё «я», и никуда мне от этого не деться. Режиссёр предложил мне сыграть на сцене эпизоды из моей жизни, а я, в присутствии чужих людей, вывернуть себя наизнанку не смогла… А как мне хотелось с блеском сыграть эту роль. Решила, что перешлю ему деньги за сценарий, а в письме поиздеваюсь, как и на что их следует потратить… Теперь я стала кое-что понимать. В прошлый раз вы говорили, что поступки человека могут искажённо отражать его истинную сущность. А если внутри человека — пустота? Представляете, какой уродливой можно слепить внешнюю форму пустоты? Как на неправедном суде, в пьесе он раскрыл только голые факты, а причины изъял. Сотворил образ мерзкого существа, готового шагать по трупам и цинично топтать святые чувства. Снаружи бесчувственная оболочка, а внутри пусто, души нет. Он вынул душу, а меня вынудил искать оправдание моим поступкам. Но как можно найти оправдание подлости, если душевные причины не раскрыты?..
— Кажется, я понял, в чём тут дело, — задумчиво произнёс доктор. — Ведь желание к совершению поступка, обычно, продиктовано чувствами. Я понял, — с нотками восторга продолжил доктор. — Он лишил вас внутреннего мира чувств и создал образ бесчувственного биологического робота. Он изъял спусковой механизм к действию и вызвал алогизм между причиной и следствием…
Она в недоумении посмотрела на доктора, а доктор с нарастающим воодушевлением спросил:
— Скажите, а вам не хотелось выкрикнуть в зал: «Нет, это не я»?
Она растерялась, но, немного подумав, ответила:
— Да, доктор. Точно. Мне ведь действительно именно это хотелось доказать, что это не я. Но на сцене всё как-то перемешалось, и я уже просто не соображала, что делаю. Понимаете, я же хотела объяснить причины, почему поступила так, чтобы хоть как-то оправдаться. Хотела душу вывернуть наизнанку, а она какая-то сморщенная, скользкая, выскальзывает, и у меня ничего не получается. Хочу плакать, смеяться до упаду, а по сценарию глаза получаются холодные, циничные… Я испугалась, что все догадаются, что это я и есть на самом деле. Казалось, что в зале уже перешёптываются: «Фу, какая бесчувственная гадость!» Ужасно захотелось куда-то спрятаться. Наверно, поэтому все мои предыдущие образы выскочили на помощь. А вокруг меня какая-то серая масса наползает и подбирается всё ближе и ближе. И вдруг я поняла, что это зрители. А потом я внезапно увидела их глаза. У меня же действительно всегда было ощущение, что над этими серыми волнами в зале витает какой-то мираж, и играю я только для него. А тут множество живых глаз, которые хотят мне под юбку заглянуть. Так стыдно стало, так унизительно… Так обидно было за себя… На репетициях было проще — все свои, можно было и смухлевать. Но уже на сцене, в набитом до отказа потном зале, среди чужих… А ведь до этого я всех зрителей воспринимала как своих… А тогда было ощущение, будто я себя в грязи вываляла и теперь голышом стою на потеху всем… Такой пронизывающий стыд был, что…
— Будто молния перед глазами сверкнула, и с этого момента вы перестали ощущать себя, — перебил её доктор.
Она испуганно посмотрела на доктора и спросила:
— Как вы узнали?
— Интуиция и здравый смысл. Интуиция подсказала мне, что ваш нервный срыв произошёл так же внезапно, как гаснет свет при коротком замыкании, а здравый смысл домыслил всё остальное. Обычно, когда жизнь ранит душу, то ум защищает её. В вашем случае ум сам ударил по душе, чтобы привести её в чувство. Будто кукловод дал пощёчину марионетке и у неё искры полетели из глаз. Как только ум понял, какой стыд навлекла душа, то разум, отравленный вашей гордыней, просто воспротивился осознать это униженное состояние.
Она удивлённо произнесла:
— А ведь у меня и вправду тогда будто искры полетели из глаз, а потом… а потом я стала сама себе чужой.
Она замолкла, что-то обдумывая. Наконец, она продолжила с нарастающим возбуждением:
— Режиссёр заразил меня каким-то комплексом вины, и я сама себя загнала в порочный круг, из которого уже не могла выбраться. Вы понимаете, что он сделал со мной? Нет, вы понимаете?! Он же поймал меня! Его ловушка сработала, и я, как преступница, очутилась в комнате с решётками на окнах! Вы понимаете, что он сотворил?! Это!.. Это же!..
От возбуждения её лицо покрылось красными пятнами, дыхание перехватило, и доктор попытался её успокоить:
— Насильно вас никто здесь не удерживает. Успокойтесь и постарайтесь держать себя в руках.
— Как сдерживать себя, когда каждая строчка пьесы, будто нож в сердце! — взорвалась она в крике и вдруг резко побледнела.
Спустя несколько мгновений она обречённо прошептала:
— Но дело даже не в этом.
Она замолкла и съёжилась.
— Продолжайте, — сказал доктор, но она молчала, и было видно, что она чего-то боится.
— Говорите же, — настойчиво потребовал доктор.
— Доктор, откуда он это узнал? Скажите мне, как?! — взвизгнула она. — Кто ему шепнул, что я нарочно скинула ту шляпу старичка? Я же просто хотела свой новый реверанс продемонстрировать, а от слюнявого поцелуя в руку меня тогда чуть не стошнило на лысину этого старичка. Но режиссёр как мог догадаться, что меня чуть не стошнило? Как?!
Доктор вспомнил этот эпизод и готов был снова рассмеяться, если бы её вид был бы менее трагичным.
— Или, когда я ударила мужчину по щеке за глупый комплимент? Так он оттолкнул свою супругу и полез целовать ударившую его руку. Я же специально ударила его ещё раз другой рукой, чтобы не толкался. Но режиссёр-то, откуда он мог знать, что я протянула сразу обе руки для поцелуя? Его же там не было… А это уже никак невозможно понять. Как он мог услышать щебет птичек, которые пели у меня на душе? Ведь в это время все умилялись моими ужимками сочувствия, которые я выражала родственникам покойного. Его же не было там, рядом с гробом. Откуда он знал, как я рада тому, что моя игра возымела действие? Вы понимаете? Он всё это видел, чувствовал! Он же мне в душу залез! Подумайте сами, ведь иначе невозможно было так точно всё описать… — обречённо закончила она, но, спустя мгновение, с новым эмоциональным взрывом продолжила:
— Откуда ему было знать, что я втоптала в грязь светлые чувства юноши? Как он узнал, что я осмеяла этого несчастного?! Я с ума схожу от этих вопросов и не могу найти им объяснения! Вот что меня убивает! Или же, как он…
— Стоп! — прервал её доктор. — Вы сейчас мне всю пьесу перескажете. Скажите: ничего надуманного в пьесе нет?
Не задумываясь, она твёрдо ответила:
— Нет. Всё, что он описал в пьесе, соответствует действительности.
— А эти события вы как-то переживали? Видели что-либо во сне?
— Не знаю, может быть, и видела. Какие-то ощущения были…
— Вы сразу догадались, что в пьесе описана ваша жизнь? — спросил доктор.
— Да, и с первых же строчек пьеса меня ужаснула. Больше всего подействовало то, что в пьесе не было ни грамма вымысла. У меня тут же родился панический страх. Потом возник ещё больший страх — оказаться униженной в его глазах. Для меня это уже было хуже смерти…
Она горестно вздохнула и продолжила:
— Вы правы, гордыня давно сожрала меня. Поэтому я выкинула из головы все вопросы, как и откуда он всё это пронюхал, и приняла его вызов. Ведь до сих пор мне всё сходило с рук и вызывало только восхищение. Меня просто никто не смел одёрнуть. Но на самом-то деле, чем я лучше тех подонков, которым душу облегчала? Просто, им было нельзя, а мне — позволено. И вам я солгала, что в жизни поступила бы так же, как на сцене… Как я теперь ненавижу себя за эту лживость, двуличность, и все люди мне противны. То, что я творила в жизни под маской экстравагантности и девичьей наивности, на сцене превратилось в сплошное омерзение. Это было так гадко, что я не выдержала и сорвалась… Доктор, я покончу с собой, или сойду с ума от сознания, что моя человеческая сущность — такое дерьмо! — в сердцах выплеснула она.
— Всё, всё. Остановитесь, — загадочно улыбаясь, прервал её доктор. — Боюсь, вы немного увлеклись и вошли в раж. Действительно, гордыня породила ваше болезненное самолюбие, а эти люди ввели вас в соблазн. Вы им просто подыграли. Лучше вспомните других людей, тех, которых вы не презираете. Думаю, что шляп с их голов вы не срывали. Верно?
