Илья Стогов - Отвертка

— А если не буду?

— Ты тупой?

— Нет. Я усталый и голодный.

— Если уйдешь, дам твои приметы. Как основного подозреваемого. И ты увидишь свою физиономию напечатанной в газете.

— Знали бы вы, офицер, сколько раз я видел свою физиономию напечатанной в газете.

Я повернулся к капитану спиной и начал спускаться по лестнице. Чтобы он не очень расстраивался, на прощанье я сказал, что буду в буфете.

В буфете было пусто. Это было хорошо. За стойкой ерзала буфетчица. Она не знала, что происходит снаружи, и ей было интересно это узнать.

У буфетчицы были пухлые губы и высокие скулы. В журнале «GQ» я читал, что данные признаки выдают чувственность женщин. Осокин, имевший с буфетчицей роман (Осокин имел романы абсолютно со всеми известными мне женщинами), говорил, что «GQ» в данном случае прав.

Буфетчица спросила, что нового наверху. Я рассказал, что в лифте нашли парня с пулевым ранением в живот. Посмотрев на ее пухлые губы и высокие скулы, я добавил, что ранение было сквозное, здоровенное, с кулак и сквозь него можно было просунуть пивной стакан.

Почему у Осокина все так хорошо с женщинами, а у меня все так плохо? Впрочем, хорошо ли то, что Леша меняет до четырех подружек в неделю? И плохо ли то, что никакая пухлогубая дура не отравляет мне жизнь?

Я сказал буфетчице, чтобы она дала мне пива. Возможно, буфетчица вовсе не дура. Ума на то, чтобы поставить рядом с открытой бутылкой чистый стакан ей хватило.

Я выпил первую бутылку, заплатил еще за одну и закурил сигарету. Зачем парень, которому я позавчера на Невском разбил лицо, приполз в Лениздат? Вернее, не так: зачем этот парень, имея в пузе дырку, через которую проходит пивной стакан, приполз в Лениздат?

За спиной хлопнула дверь. Я глянул через плечо. Петляя между столиками, ко мне направлялся милицейский капитан.

Оказывается, в его репертуаре бывали тихий голос, ласковый взгляд и обращение «на вы».

— Вы ведь Стогов? Илья Юрьевич?

— Стогов. Илья. Юрьевич. Только не называйте меня по отчеству, мне кажется, что это меня старит.

— Вас к телефону.

Капитан протянул мне черный нокиевский телефончик. Я поднес его к уху и сказал «алё».

— Илья Юрьевич? Это Борисов.

— Борисов?

— Майор Борисов. Федеральная служба безопасности. Пару дней назад мы с вами беседовали в моем кабинете на Литейном… Насчет Ли Гоу-чженя.

Целая минута, наверное, потребовалась мне, чтобы сообразить: майор Борисов — это один из трех близнецов-гэбистов, допрашивавших меня после инцидента в «Moon Way».

«Это Борисов!» Блин! Можно подумать, они там на Литейном представлялись.

— Слушаю вас.

— Илья Юрьевич, ваш сегодняшний подстреленный из Лениздата находится в госпитале. В ближайшее время его будут оперировать. Врачи говорят, возможность успеха — типа того, что фифти-фифти.

— И что?

— Понимаете, Илья Юрьевич, нужна ваша помощь. Парень отказывается говорить с кем бы то ни было, кроме вас. Вы меня слышите? Не могли бы вы подъехать? Буквально на полчасика?

Я посмотрел на недопитое пиво. Оно было притягательнее, чем самые высокие женские скулы на планете. Но я все равно сказал:

— Хорошо. Еду.

13

Как у каждого приличного мегаполиса, у Санкт-Петербурга, города, в котором я живу, есть две стороны — видимая и невидимая. Видимая — это глянцевые виды для туристов: парадные проспекты, фасады дворцов, витрины модных бутиков. Невидимая же…

Иногда, когда я думаю о своем городе, мне нравится представлять его чудищем со множеством сердец и кровеносных систем.

Скажем, мир, который известен мне лучше остальных, — мир городских масс-медиа. Редкий турист обратит внимание на уродливую серо-коричневую коробку с допотопными буквами «Лениздат» по верху, стоящую на набережной Фонтанки. Между тем это здание — самое настоящее сердце. Бьющееся, гонящее кровь по жилам.

Сюда, как муравьи, тащат плоды своих расследований репортеры. Отсюда растекаются по планете тысячи страниц факсовых сообщений. Здесь из растрепанных рукописных страничек формируется строгий и величественный газетный лист. Мне страшно представить, что может случиться, исчезни вдруг эта уродина с набережной хотя бы на денек.

И так во всем. Энергичная банковская система. Цепочка военных комендатур. Даже какая-нибудь задроченная вселенная, вроде мирка игроков в бридж… Все эти миры сосуществуют, не пересекаясь между собой и пронизывая город нитями своих кровеносных сосудов.

Кроме того, есть в моем городе еще один, особый мир, знакомый жителям меньше остальных: мир петербургских спецслужб. Очевидно, на экскурсию по этому миру меня и везли теперь в служебном автомобиле с мигалкой и надписью «ГУВД» на бело-синем боку.

Снаружи было пусто и грустно. Стекла в машине были тонированные. По ту сторону стекол виднелось мокрое, серое и громадное небо.

Мы остановились перед крашенными в серое воротами. Водитель бибикнул. Слева от ворот открылась калитка.

Неторопливой походкой из калитки вышел здоровенный молодец в камуфляже и с автоматом через плечо. Со скучающим видом молодец обошел машину кругом, заглянул в салон и, остановившись напротив дверцы водителя, лениво поинтересовался:

— Куда?

— К Борисову.

Молодец покачал головой. На машину он глядел с таким видом, словно у него болели зубы. Наверное, куда проще, чем с нами разговаривать, ему было взять да и кинуть в салон гранату. Остановив наконец взгляд на мне, он все с той же тоской спросил:

— Фамилия?

— Стогов.

Вздохнув и потерев ладонью подбородок, молодец махнул рукой кому-то невидимому за воротами:

— Открывай.

Ворота медленно поползли в сторону. Субъект с автоматом пристроился сразу за задним бампером и проследовал через ворота вслед за нами.

Внутри не оказалось ни рядов колючей проволоки, ни особых чудес техники. Несколько

оштукатуренных особняков, коротко стриженные деревца, песочные дорожки между клумбами.

На ступенях самого большого особнячка меня ждал типчик в аккуратной стрижечке и неброском костюме. Сам типчик тоже был аккуратный, неброский. Наверное, по ходу работы типчики стираются. Как банкноты от частого употребления.

— Илья? Пойдемте. Владимир Федорович вас ждет.

Мы вошли в особняк. Сопровождающий протянул часовому выписанный на меня пропуск.

— Фамилия?

— Стогов.

— К кому?

Я посмотрел на сопровождающего. Он ответил за меня:

— К Борисову.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж. Двери, ведущие внутрь здания, были железными, с кодовыми замками. Перед одной типчик остановился, не глядя нажал цифры кода. Подождал, пока над дверью загорится зеленая лампочка, потянул тяжелую дверь на себя. Меня пропустил вперед.

За дверью оказался коридор с ковровой дорожкой. Вся эта шпионская декорация начала меня утомлять. Остановившись наконец перед одной из дверей, сопровождающий постучал, заглянул внутрь, поинтересовался:

— Владимир Федорович, тут Стогов. Можно?

Владимир Федорович сидел за столом. Увидев меня, он встал, улыбнулся, сказал: «Здравствуйте» и еще «Как доехали?»

Глядя на него, я подумал, что встреть майора на улице — честное слово, не узнал бы. Со времени той первой, четырехдневной давности встречи его серая, смазанная внешность успела полностью изгладиться из памяти.

Я сел в кресло. Мы помолчали. Мокрый капюшон куртки противно касался шеи. Потом я спросил:

— Здесь курят?

— Курите. Раздеться не предлагаю: сейчас мы с вами перейдем в другое здание. Но сперва я хотел бы прояснить несколько вопросов. Не возражаете?

— Пожалуйста.

— Вы знакомы с гражданином Молчановым?

— С кем?

— С парнем, которого нашли в лифте Лениздата.

— Знаком.

— Как близко?

Я вспомнил ночной неосвещенный Невский. Удар. Резкая боль в костяшках пальцев. Парень валится физиономией в лужу.

— Не очень близко.

— Да?

— Во всяком случае, фамилии его я не знал…

— Да?

У майора был внимательный и вежливый взгляд. Я вздохнул и потушил сигарету.

— Ну, что сказать? Мы с ним виделись лишь однажды. Парень пытался порвать мне куртку… Видели синяк у него на физиономии?

Я выкурил еще одну сигарету и рассказал майору, как провел позавчерашнюю ночь.

— Они вас похитили? Почему же вы об этом не заявили?

— Зачем? Все ведь обошлось…

За окном барабанил дождь. Такой же зануда, как мой собеседник.

— Что вы молчите?

— А что вы, майор, хотите, чтобы я вам сказал?

— Илья, вы можете называть меня просто по имени-отчеству.

Широкой души человек. Потом мы выпьем вместе алкоголя и перейдем с ним «на ты». Потом я стану звать его «Володька-шпиён».