Кевин Брокмейер - Краткая история смерти
Лишь благодаря разговорам с людьми вроде Билла Бристоу — с теми, кого она никогда не встречала, пока не попала в город, — Мэрион осознала всю необычность ситуации. Большинство оставшихся обнаружили здесь мало знакомых лиц. А некоторые — по крайней мере десятка два человек, умерших на последних этапах эпидемии, — казалось, вообще никого не знали. Они просто закрыли глаза и проснулись в один прекрасный день в городе, полном незнакомцев.
Мэрион повернулась к Филипу:
— Так что мы тут делаем?
— Наслаждаемся сандвичами с ветчиной и яйцом.
Иногда отвращение прорывалось в ней прежде, чем Мэрион успевала спохватиться. Она поморщилась:
— Нет. Я имею в виду — почему мы здесь, а не где-то еще? Здесь, а не в том месте, где все остальные.
— Я понял, о чем ты спрашиваешь, детка. Но ответить не могу. И вряд ли кто-то может. Во всяком случае — а что мы делали в том мире? Почему вообще где-то находились? Наверное, единственное, что нам остается, — это перестать задавать немыслимые вопросы и просто извлекать максимум из ситуации, — сказал муж. — Ходить на прогулку с женой. Иногда заниматься любовью. Есть любые сандвичи, какие вздумается… — Он откусил словно в знак подтверждения. — Кстати, именно об этом я и говорил на улице…
За соседним столиком двое мужчин увлеченно беседовали, и один из них сказал «Лори», ну или Мэрион просто показалось, и она шикнула на Филипа, желая послушать. Всего через несколько секунд слово прозвучало еще раз, словно щепка всплыла на поверхность бурного потока, и Мэрион поняла, что ослышалась, речь шла о «флоре». Она невольно вздохнула и уловила эхо того долгого вздоха, в который превратились последние несколько лет ее жизни.
Она сказала:
— Воображение меня снова подводит. Прости, Филип. На чем мы остановились?
Но впрочем, он сам уже потерял нить разговора — или по крайней мере желание говорить. Они закончили есть в молчании.
В «Бристоу» прекрасно кормили. Дурные предчувствия покидали Мэрион в процессе поглощения пищи, и к концу ленча настроение у женщины значительно улучшилось. Она наблюдала, как Филип допил кофе, с легким лязгом положил в чашку ложечку и отодвинул на край стола. Словно о чем-то вспомнив, скатал салфетку в комок и положил туда же, следом сунул два пустых пакетика из-под сахара. Мэрион не сомневалась: будь чашка чуть больше, он нашел бы способ запихнуть туда и тарелку. Филип напомнил ей маленькую девочку с мятным леденцом, которая старалась засунуть его в рот целиком. Посмотрев через плечо мужа, она увидела, что крошка по-прежнему сидит, сгорбившись, на стуле и играет прядями волос, в то время как фишки для маджонга продолжают щелкать. Мэрион подмигнула, но девочка не заметила — в отличие от Филипа, который решил, что подмигивание предназначалось ему, и ответил жене тем же. На его лице появилось выражение восторженного удивления. Это было самое смешное, что видела Мэрион за весь день. Прошло, наверное, полминуты, прежде чем она поняла, что улыбается.
Когда они выходили из ресторана, Бристоу крикнул вслед через весь зал:
— Возвращайтесь поскорей, Берды!
Филип приподнял воображаемую шляпу, Мэрион кивнула, и они ушли.
Погода стояла ослепительно ясная, как будто на небе зажгли лампу. Несколько птиц парило в потоке ветра над домами, держась прямой линией. Наконец они стали слишком маленькими, чтобы их можно было разглядеть. Наверху, в яркой синеве, проплыло одно-единственное красивое облачко, и его тень медленно скользнула по траве.
Мэрион не хотелось идти домой.
— Давай посидим немножко в парке, — предложила она мужу. В былые времена она изобретала предлоги, искала любой повод, чтобы отделаться от Филипа и побыть одной. Она отправляла мужа с поручением, или говорила, что у нее самой дела, или ссылалась на срочный визит к врачу. А потом, когда муж скрывался из виду, находила скамейку или устраивалась на бортике фонтана, там, где никто не сел бы рядом. Мэрион предпочитала такие места, где она, бесспорно, могла насладиться собственным одиночеством, но где одновременно присутствовала возможность, что уединение может быть нарушено чем-то удивительным, чего она никак не ожидала. Долгое время женщине казалось, что это — ключ к постижению жизни: настоящая жизнь на самом деле — всего лишь одиночество, ожидающее шанса превратиться в нечто иное. Если рядом был Филип, одиночество, в котором нуждалась Мэрион нарушалось, и гибло чудо, которое могло случиться, будь она одна. Теперь, впрочем, все изменилось. Филип стал частью ее одиночества, совсем как много лет назад, когда они только-только начали узнавать друг друга. Они вместе ждали, когда же мир изменится. Оба сознавали превращение — и были втайне удовлетворены, пусть даже никогда не выражали радости вслух, из опасения, что она улетучится.
— Когда мы собирались зайти к твоей матери? — уточнил Филип.
— В седьмом часу, если не ошибаюсь.
— Тогда я охотно посижу в парке.
Они приглашали мать Мэрион на ужин несколько раз в неделю, но в последнее время она начала зазывать их для разнообразия к себе, и они наконец пообещали заглянуть вечерком — выпить и сыграть в джин-рамми. Несомненно, их ожидало множество неловких минут. В общем, они почти не знали друг друга. Кто эта женщина, порой задумывалась Мэрион, навещая мать. Кто эта женщина, которая живет в полном одиночестве, в маленькой квартирке в центре города, со странными африканскими статуэтками на полках, и которая все время грызет ногти и плачет? Мэрион и Филип решили, что она вновь скорбит по мужу. Она умерла, когда была немногим старше Мэрион, с тех пор ничуть не постарела и, очевидно, не ожидала потерять мужа во второй раз. Ее дом был наполнен воспоминаниями о последнем периоде их брака — об этапе, который начался, когда оба умерли. Фотографии, театральные программки, написанные от руки записки, которые она вертела в руках, как маленькие образчики драгоценных металлов. Мэрион не знала, о чем мать думает в подобные минуты, — как, впрочем, и в любую другую минуту, если на то пошло. Христиане говорили о возможности воссоединиться в загробном мире с теми, кого любишь, но никто, казалось, не предполагал, что после двадцатилетней разлуки любимые люди превратятся в жалкие подобия тех, кем они некогда были, станут совершенно посторонними. Мэрион надеялась, что ей не грозит такая участь. Если пройдет слишком много времени, прежде чем они с Лори вновь увидятся, они могут не узнать друг друга. Мэрион сомневалась, что выдержит такое потрясение.
Половина горожан, привлеченных солнцем и теплом, вышли на лужайку. Мужчины и женщины, подростки и старики, дети и родители. По пути на работу, в магазин или в ресторан. Люди, которым просто некуда было больше пойти. Мэрион наблюдала, как они движутся вокруг, медленно бродя парами и кучками, когда вдруг вновь услышала имя дочери, которое донеслось откуда-то из-за спины.
— Лори Берд, — сказал голос. И на сей раз Мэрион была уверена, что ей не показалось.
Филип схватил жену за локоть. Он тоже слышал.
Мэрион вмешалась в разговор двух мужчин, которые стояли позади.
— Простите, я не ослышалась? Вы говорили о Лори Берд?
— Да, — ответил он. — Это ваша знакомая?
— Моя дочь. — Лори указала на Филиппа. — Наша дочь.
— Лори Берд… такая, рыжая? — с сомнением уточнил мужчина. — Работала в «Кока-коле»?
Мэрион затаила дыхание:
— Да-да. Это она.
— Ну надо же. — Мужчина ухмыльнулся. — Я был ее шефом.
Мэрион застыла. Надолго воцарилась абсолютная тишина. Должно быть, женщина пристально рассматривала второго собеседника, потому что тот пожал плечами и добавил:
— Простите, но я всего лишь его шеф. Я почти не знал Лори Берд. Именно об этом мы и говорили.
— А я вам напомнил. Антарктика. Специалист по окружающей среде.
— Ах да. — До второго вдруг дошло. — Фотография в газете… — Он хихикнул. — Помню.
— Я знал, что вы вспомните. Так или иначе, насчет нее тоже ничего не известно.
Мужчины опустили глаза. Второй объяснил:
— В городе почему-то полно сотрудников «Кока-колы». Мы просто перебирали имена…
— Здесь много кто есть, — подтвердил первый. — Но Лори Берд нет.
Филип нарушил молчание:
— И все-таки это любопытно. Вот так столкнуться с вами двумя…
Несомненно, сегодня был вечер любопытных совпадений, потому что какая-то женщина, проходившая мимо, вдруг резко остановилась и похлопала по плечу мужчину, который назвался шефом Лори.
— Простите. Вы что-то сказали о Лори Берд? — Она подчеркнула все три слога.
— Вы ее знаете?
— Не исключено. Конечно, это имя носит не один человек, но с некоей Лори Берд я жила в одной комнате, когда училась в колледже.
Мэрион достаточно было задать всего несколько вопросов — в каком колледже? Когда вы закончили? Как она выглядела? — чтобы понять, что ее дочь и есть давняя знакомая этой женщины. Она ощутила, как в глубине души сплетаются воедино какие-то нити, рождая непривычный взгляд на мир, но Мэрион никак не удавалось пробудить новое ощущение. Оно походило на фонарик, мерцающий сквозь листву и едва различимый среди ветвей, но тем не менее достаточно яркий, чтобы его нельзя было спутать ни с чем.
