Фатерлянд - Мураками Рю
Зимой температура иногда падала ниже двадцати градусов, и чтобы добыть воды, нужно было пробить во льду лунку. Этим занимались только братья, а Ким было строго приказано оставаться на берегу. Братья проверяли толщину льда, а затем острым камнем пробивали дыру и опускали туда ведра на веревке. Пальцы быстро немели и становились белыми. И все же, несмотря на холод и боль, им никогда не приходило в голову ненавидеть свою работу. Иногда они катались по льду, словно у них были настоящие коньки, и подбирали упавшие из сада на лед замерзшие апельсины. Мякоть плода таяла во рту, а терпкость и аромат делали вкус несравнимым ни с каким шербетом.
Общение с братьями доставляло ей наивысшее удовольствие. В холодные дни им всем приходилось оборачивать ноги в носках полиэтиленовой пленкой. Однажды Ким случайно порвала ее и сильно поморозила ступни. Братья сняли со своих ног пленку и отрезали по куску, чтобы помочь сестренке. Поверх полиэтилена они надевали хлопчатобумажные туфли, которые обвязывали веревочкой… Ким достаточно было просто прикрыть глаза, чтобы перед ней снова возникла ее деревня, чтобы она смогла почувствовать бодрящий зимний воздух и увидеть чиненые-перечиненые зимние башмаки братьев и их улыбающиеся лица.
Старший брат ушел в армию и служил в демилитаризованной зоне. Вскоре наступил черед и второго брата — через некоторое время он получил звание старшего лейтенанта в Третьем артиллерийском корпусе. Да, им трудно было бы представить, что такое горячая вода, которая льется прямо из водопроводного крана. Интересно, что братья думают о ее миссии в Фукуоке?
Она смочила волосы теплой водой и прошлась по ним белой пластмассовой расческой. Такие расчески были в каждом номере отеля — чистые, легкие, удобные, да еще их можно было складывать пополам и носить с собой. Сначала Ким стеснялась того, что взяла чужое, но один из служащих мэрии объяснил ей, что такие вещи являются одноразовыми. На всякий случай она посоветовалась с другими женщинами-офицерами, а получила разрешение на пользование расческой от заместителя командующего.
Причесываясь, Ким смотрела в большое зеркало. Ей не нравилось ее лицо — она считала, что оно выражает хитрость и беззастенчивость. Ей всегда говорили, что она красива, но сама она не испытывала от этого никакого удовольствия. Люди видели в ней только внешнее, но не внутреннее. «Красивая» или «милая» на мужском языке означало «знай свое место!». Тем более что сама Ким красивой себя не считала. Ее брови были слишком густыми, лоб чересчур широким, нос плоским, а лицо — круглым, словно луна. Единственное, что ей нравилось в себе, так это глаза. Они были четко очерчены, а их уголки не уходили ни вверх, ни вниз, что говорило о твердом, бескомпромиссном характере. И это было именно так. С самого детства она постоянно слышала от родителей и соседей похвалы своему характеру; она никогда не хныкала и никогда не сдавалась. И теперь, когда она оказалась так далеко от родины, Ким Хван Мок была преисполнена решимости вытерпеть все испытания. Да, скорее всего, ей уже не суждено увидеть своих братьев. Эта мысль отдавалась болью в душе. Но при нынешних обстоятельствах ей не полагалось раскисать. Нельзя было позволять глупым снам и мыслям отвлекать себя от дела. А дел было много, и только работа помогла ей забыть о человеке, что являлся ей в ночи.
Ким направилась в командный центр. Для этого ей нужно было пройти через «дубовый» зал. Именно тут до вчерашнего дня находились тела капитана Чхве Хён Ира и других военнослужащих, убитых в перестрелке в парке Охори. Как ей было известно, насчет похорон разгорелась дискуссия: надо ли соблюсти корейский обычай или же предать тела огню по-японски. В Республике, особенно в сельской местности, покойников хоронили в землю, следуя древнему обычаю, а не потому, что так партия распорядилась. С самого своего детства Ким видела немало таких похорон. Ее отец, врач по профессии, был вынужден бежать из Китая в Корею во время культурной революции вместе с другими этническими корейцами. Старые люди, такие как ее отец, стремились сохранить старые обычаи. Ее мать, будучи дальней родственницей Кан Пан Сок — родительницы Великого Руководителя, — слыла убежденной сторонницей традиций. Когда Хван Мок была совсем маленькой, в их деревне внезапно скончался от желудочной болезни главный инженер, работавший на угольной шахте. Шахта была совсем небольшая, на ней трудилось не более трех десятков рабочих — таких же беженцев из Китая, как и ее отец. В клинике отца был изолятор для заразных больных, но он всегда ходил на домашние вызовы. Однажды, вернувшись домой, он рассказал о смерти главного инженера, и Ким вместе с матерью отправилась на похороны. Поскольку их дом стоял выше остальных, они скоро увидели во дворе одного из соседних бараков родственников умершего, которые размахивали руками и горестно восклицали.
По пути мать объясняла Ким, что у человека есть три души. Первая душа остается на надгробном камне, вторая — в могиле, а третья переносится в иной мир. Тогда Ким впервые услышала об этом и спросила, где же находится этот «иной мир»?
— А вот с другой стороны, — сказала мать, указывая на лежавший у дороги камень размером с человеческую голову. — Скажи-ка, что ты видишь? — продолжила она.
— Мох, — ответила Ким.
— Но ведь ты же не можешь знать, что находится под ним? Никто не может знать, что находится на другой стороне камня, будь он поросшим травой, мхом или засижен мухами. Но мы знаем, что у него есть и другая сторона. Вот таков и «иной мир».
Шахтеры жили в четырех длинных бараках, выстроенных из железнодорожных шпал, крепежного бруса и гофрированного железа. Внутри бараки были поделены на комнаты площадью не более половины гостиной в доме Ким, и в каждой такой клетушке умещалась отдельная семья. Мать указала ей на жилище покойного. Перед раздвижной дверью виднелась расстеленная синяя клеенка. На клеенке стояли три чашки с кукурузой и рисом, ссохшиеся тыквы и три пары шлепанцев. Мать заметила, что, согласно традиции, обувь должна быть из соломы, но поскольку в деревне не было ни риса, ни ячменя, то и никакой соломы, понятное дело, тоже не было. Еда и шлепанцы предназначались трем посланникам, которые должны препроводить душу умершего в «иной мир». Там, за невидимой чертой, будет суд, состоящий из десяти судей, которые оценят поступки умершего в его земной жизни и определят, куда он должен направиться — в ад или рай.
Мать подошла к скорбящим. Затем, к изумлению Ким, вдруг закрыла лицо руками и заголосила: «Эйго!» Родственники умершего предлагали гостям водку и рыбу; некоторые были уже заметно пьяны, кто-то даже блевал в канаве. Несколько человек уселись играть в карты. Повсюду слышались смех и шуточки. Разумеется, близких родственников покойного среди веселящихся не было. Как выяснилось позже, смех и шутки должны были отвлечь родных от свалившегося на них горя.
Когда наступили сумерки, те, кто должен был нести гроб, зажгли самодельные фонарики и вынесли тело умершего на улицу. Все вокруг запели за упокой его души. Доска, на которой стоял гроб, была украшена цветами и разноцветными лентами. Несшие гроб друзья покойного допились до такого состояния, что несколько раз чуть не вывалили мертвеца на землю.
— Эй, смотрите мне! — сказал один из них. — Если уроним его, то он, чего доброго, еще и оживет!
Могила, вырытая на полпути к холму, была устлана ветками. На ветки плеснули немного соджу, поставили гроб, на который каждый из родственников бросил по горсти земли. После того как могилу засыпали, друзья покойника взяли доску и отнесли ее обратно к дому. Там женщины демонстративно разбили три чашки с рисом и разорвали три пары шлепанцев, а увидев пустую доску, вновь зарыдали в голос. Вот какова была похоронная традиция, которую знала Ким Хван Мок.
Вообще, похоронные церемонии в Корее различались в зависимости от региона, но общим для них было потребление огромного количества алкоголя. И теперь это создавало некоторую проблему. Ким разъяснила, что закупка алкоголя в количестве, достаточным для пятисот человек, влетит в солидную сумму, но это вызвало недовольство.
