Карел Чапек - Война с саламандрами. Мать. Рассказы. Юморески
Правда, некоторые особенно большие декорации возводятся под открытым небом на территории киностудии. Например, средневековый город, деревенский двор с амбаром и хлевом, сельская площадь или поле битвы не поместились бы в павильоне. И вот рядом с павильоном вырастает целый поддельный город из досок, жердей и гипса, — разумеется, только фасады, подпертые сзади стойками и досками; проводят из ателье кабели и, понося на чем свет стоит ненадежное солнце, снимают на вольном воздухе при искусственном освещении. Когда съемки закончены, средневековый город так и остается рядом с сельской усадьбой, ибо нерентабельно возиться с его разборкой. Декорации разваливаются сами собой, напоминая город после бомбежки. Вообще территория киностудии всегда завалена всяческим хламом — досками, ненужными декорациями, гипсовыми архитектурными деталями, поломанным реквизитом и т. д. Когда смотришь на эти кучи хлама, невольно думаешь, что там, наверное, похоронены и угасшие кинозвезды…
Снимаем
— Ну, начнем снимать! — произносит режиссер в белом халате.
— А это что такое? — осведомляется элегантный мужчина, загримированный в коричнево-красных тонах и похожий поэтому на вареную сосиску.
— Это ваш кабинет. Будем снимать в нем кадр третий и сорок первый.
— Какой раньше?
— Все равно, хотя бы третий. Вы будете сидеть за письменным столом, в дверь постучат, и вы скажете: «Войдите». Вот и все. Давайте попробуем.
Загримированный садится за письменный стол.
— А что мне пока делать?
— Можете писать.
— На чем? Бумаги нет.
Режиссер всплескивает руками.
— Ну на что это похоже?! Почему у пана Валноги нет бумаги? Господа, если я говорю письменный стол, значит, на нем должна быть бумага, неужели непонятно? Пан Войтишек, видели вы когда-нибудь письменный стол? Видели? А была на нем бумага? Не была? Гм… Так положите туда какую-нибудь бумагу, чтобы можно было репетировать. Итак, тихо, господа, начинаем.
В ателье раздается стук молотков. Режиссер приходит в ярость.
— Что еще там? Если я сказал — тихо, должно быть тихо. Кто стучит?
— Надо докончить декорации, — объясняет голос.
— Так пусть стучат тихо! — рявкает режиссер. — Здесь репетиция. Итак, внимание! — Он ударяет в ладоши. — Моленда стучит в дверь, Валнога поднимает голову и говорит: «Войдите». Где Моленда?
— Здесь! — слышится из угла, где другой краснокожий оживленно беседует с какой-то девицей, явно не имеющей отношения к ателье. — Что я должен делать?
— Постучать в дверь и, когда Валнога скажет: «Войдите», войти. Все. Начинаем. Стучите!
Моленда стучит в дверь. Валнога поднимает голову…
— Стоп! — восклицает режиссер. — Стучите нежнее. Слегка и нерешительно. Повторить.
Стук. Валнога поднимает голову: «Войдите!»
— Стоп! — кричит режиссер. — Совершенно безразличным голосом: «Войдите!»
— Войдите!
— Чуточку громче, иначе не слышно за дверьми. «Войдите!»
— Войдите!
— Нет, вот так: «Войдите!»
— Войдите!
— Это уже лучше. Еще раз, господа, постучать и…
— Войдите!
— Отлично! Дайте свет! — кричит режиссер, задрав голову к потолку. — Еще света! Больше света на Валногу. Черт побери, ну включите вон те юпитеры! И светите не на письменный стол, а на Валногу, я же сказал! За окном тоже должен быть свет. Что? Там нет юпитера? Господи, поставьте его туда и не задерживайте нас.
Проходит полчаса.
— Так как же? — кисло говорит Валнога за письменным столом. — Будем наконец снимать?
— Сейчас, сейчас!.. Поставьте туда дуговую лампу. И осветите эту стену. Так хорошо? — спрашивает режиссер у ягодиц, торчащих из-под съемочного аппарата.
— Роскошно! — отвечают ягодицы. — Только задняя стена слишком отсвечивает.
— Меньше света на заднюю стену! — ревет режиссер. — Хорошо?
— Роскошно! — повторяют ягодицы.
— Ну, давайте микрофон и звуковую пробу.
Два человека подтаскивают какую-то виселицу на колесиках. На ней болтается небольшой предмет. Это микрофон, мерно покачивающийся над головой приунывшего Валноги.
— Тихо, пробуем звук! — кричит режиссер.
Звякает звонок в контрольной кабине, рявкает клаксон, наступает тишина. Над дверьми ателье зажигаются красные лампочки: «Не входить!»
— Стучите! — командует режиссер.
Стук. Валнога поднимает голову: «Войдите!»
— Ну, как? — кричит режиссер. Из звуковой кабины вылезает молодой человек и пожимает обоими плечами. Ага, плохо слышно.
— Спустите пониже микрофоны! А вы, господа, немного погромче. Повторить.
Стук. Валнога с отвращением поднимает голову:
— Войдите!
— Как теперь?
Молодой человек в кабине пожимает лишь одним плечом, что означает — сносно.
— Значит, можно начинать! — облегченно вздыхает режиссер. — Снимаем! Все лишние отойти! Тихо!
Ягодицы у аппарата принимают озабоченное выражение. Звякает звонок, рявкает клаксон — и воцаряется полная тишина.
Стремглав выбегает юноша в свитере, становится перед Вал-ногой, вытягивает перед собой черную дощечку с крупной цифрой «27», выкрикивает громко: «Двадцать семь!» — хлопает большой полосатой хлопушкой и так же стремительно исчезает. Слышно лишь гудение аппарата.
— Стучите! — говорит режиссер.
Моленда нежно и стыдливо стучится. Валнога поднимает голову: «Войдите!»
Аппарат гудит.
— Стоп! — кричит режиссер. — Еще раз. После стука — секунда паузы. И постучать надо более неуверенно. Поехали. Тихо!
Звучит клаксон, и снова выскакивает юноша с дощечкой и полосатой хлопушкой.
— Стучите!
Валнога поднимает голову:
— Войдите!
Аппарат гудит, Моленда входит.
— Стоп! — кричит режиссер. — Проклятье! Чтоб вам пусто было! Кто там топал сзади?
Начинается небольшой скандал.
Тем временем мы можем незаметно рассмотреть присутствующих. Нервный мужчина, который все время кричит, нам уже знаком, — это режиссер. Его можно узнать по халату, а также по тому, что он единственный имеет право курить в ателье. Около него всегда вертятся один или два молодых человека в свитерах — это помощники режиссера, или «помрежи». На их обязанности лежит забота о том, чтобы исполнялись все указания режиссера, чтобы актеры и весь необходимый реквизит вовремя были на своих местах и чтобы сами они оказывались под рукой, когда что-нибудь не ладится и необходим «громоотвод».
Тут же стоит курьер, которому доверены менее ответственные задачи, — например, носить за режиссером кресло или бутылку вермута. Эти люди составляют штаб режиссера; в него еще входит так называемый «телефонист», то есть лицо, которое непрерывно откликается на телефонные звонки:
— Господин режиссер сейчас не может подойти… да, да, сударыня, я ему обязательно передам…
И так далее. Ибо, как известно, человека зовут к телефону особенно часто, когда у него нет ни минуты времени.
Человек, который сидит или стоит в разных позах за аппаратом, сунув в него голову, это оператор, или «камерамэн».
Оператор — вполне заслуженное название, ибо у него должна быть твердая рука, верный глаз и быстрота действий. Как и его видные собратья в хирургии Кукула[310] и Едличка[311], он окружен ассистентами. Оператор должен уметь снимать в любой позе: лежа на животе, стоя на коленях, сидя в специальной тележке или возносясь к небу на подъемном кране. Прильнув глазами к аппарату и обратив к окружающим заднюю часть тела, он покрикивает, чтобы Валнога немного повернулся, а Моленда отступил на десять сантиметров в глубину.
— Так, роскошно, а теперь побольше света на Моленду. Отлично, и поставьте туда еще один рефлектор. Роскошно, грандиозно, теперь можно крутить.
И с подлинным энтузиазмом он «накручивает» восемьсот различных кадров, не имея ни малейшего представления о сюжете фильма. Его дело — «роскошно накрутить» хорошо освещенные кадры, а о чем идет речь в фильме — это ерунда и суета сует. Кадры — вот смысл жизни.
Внушительнее всего оператор выглядит, когда, взгромоздившись со своим аппаратом на тележку, он снимает наплыв: тележка надвигается, а оператор твердо и неумолимо целится своим объективом в актера, напоминая пулеметчика в атакующем танке.
Косвенно в ведение оператора входит и осветительный парк. Этот парк, расположенный частично вокруг места съемки и частично наверху, на галерее, состоит из юпитеров разной величины и типа. Маленькие нежно называют «малышки», или «крошки», те, что побольше, — «маули», а большие короткоствольные гаубицы, которые льют голубые потоки света, называют «угольки». Когда-то пользовались и снятыми с вооружения армейскими прожекторами, их прозвали «гайда». Кроме них, существует еще так называемый «спот-лайт» (spot-light), дающий концентрированный свет, «параболическое зеркало», или «параболичка», затем «панхром», то есть продолговатый рефлектор полуваттного света, напоминающий театральный софит, и другие достижения осветительной техники, обслуживаемые электриками в синих комбинезонах. Когда режиссер крикнет им:
