Владимир Качан - Юность Бабы-Яги
– А земля сырая? – коченеющий труп Сашиной принципиальности представлял собой картину жалкую и ничтожную.
– Не беспокойся. У меня и плед есть. Даже два. Но мы можем и в машине. Сиденья откидываются. Надо только свернуть куда-нибудь с шоссе, – деловито рассуждала она, пристально вглядываясь в дорогу в поисках поворота. Она уже перенесла свою волнующую руку на руль, решив, что дело сделано и теперь осталось только найти место для быстрого и интересного блуда. А постаревший, но все еще, как выяснилось, – прежний – Шурец в оставшиеся минуты до того, как им овладеют практически силой, и более того – уже смирившийся с этим – предался невеселым философским размышлениям.
Отчего пожилые мужчины идут на связь с молодыми женщинами. Может, попросту мужской климакс, хотя некоторые уверены, что это любовь. Последняя любовь, на которую он имеет моральное право, потому что она последняя. Такое происходит часто. В действительности (в чем признается себе далеко не всякий) – это подспудное стремление отдалить старость, смерть и мысли о них. Они все ближе, и мысли о них все чаще. А интерес к тебе молодой женщины дает возможность думать о финале жизни реже, а то и вовсе не думать. Создается иллюзия, всего-навсего иллюзия. Но она (простительная в таком случае) так напоминает правду, что перестает на время быть иллюзией. Ты начинаешь думать, что итог еще далеко, что все возможно, ничто еще не кончено, что есть будущее, и не все, совсем не все – в прошлом. И ты любишь скорее это ощущение, а не сам предмет, глядящий на тебя с лестным обожанием. Что она любит тебя чаще всего именно за прошлое, за то, чего ты достиг, – тебя не волнует, а если и волнует, то ты отказываешься в это верить. Любит – значит, я могу еще быть любимым, могу еще нравиться, и дата рождения роли не играет. Еще поживем, поборемся! Вот и сейчас Александр Юрьевич наверное очень захотел опять побыть Шурцом и, четко сознавая, что поддается самообману (а в данном случае – далеко не безопасному самообману) столь же четко осознавал, что хочет ему поддаться.
Виола включила дальний свет, но не видно было пока никакой проселочной дороги и даже просто удобного съезда в лес.
– А чего нам стесняться, Саша, – сказала она и вновь положила руку ему, но уже не на колено, а совсем повыше. Нагло положила, в полной уверенности, что возражений не будет, и столь же беззастенчиво стала мягко массировать самое слабое место Шурца, окончательно вышедшее из-под контроля Александра Юрьевича.
Она совсем отвернулась от дороги, не смотрела вперед, а смотрела теперь только на него. Смотрела весело, наслаждаясь своей женской силой, звала, хотела, ждала, не останавливая ни на миг свой одуряющий массаж. Она поглаживала, прикасалась, рисовала эротические узоры на чреслах Александра Юрьевича, все чаще возвращаясь к молнии на брюках, и следовало признать, что проделывала все с выдумкой, оригинально и не грубо…
«Талантливые руки, – отметил про себя Александр Юрьевич. – Что же тогда остальное?»
Тщательно оберегаемый до сей поры фаллос нашего героя предательски дрогнул и стал выпрямляться.
– Ого-о! – восхищенно сказала Виола, – вот и первые успехи. – И пальцы ее осторожно потянули вниз брючную молнию, последний бастион осаждаемой крепости.
«Ну все, – подумал Шурец с предсмертным ликованием придурка, вознамерившегося поцеловать гюрзу и проверить ощущения. – Все, пора отдаваться». Так раньше говорили только о девушках, теперь, выходит, отдаются и мужчины. Девальвация мужского начала… Не хватало еще шептать, отдаваясь, что-нибудь вроде: «Что ты со мной делаешь! Только не здесь…» «Приехали», – успел он еще чуточку поглумиться над собой, прежде чем…
В следующую же секунду свет фар встречной машины ослепил его, а длинный оглушающий, предупреждающий автомобильный гудок мгновенно заставил забыть о только что возникшем оживлении гениталий. Половая ажитация исчезла гораздо быстрее, чем появилась, уступив место совсем противоположному. Прямо на них, слепя фарами и сигналя, несся огромный грузовой фургон. Виола, слишком поглощенная процессом совращения Александра Юрьевича с истинного пути, совершенно перестала обращать внимание на дорогу и при скорости 120 км в час не заметила, как выехала на встречную полосу.
«Неужели… – мелькнула мысль в беспутной голове Шурца. – Неужели все?! Вот именно сейчас?! Как глупо, однако! Как гадко!» И еще одна: что Вика подумает, когда его останки вместе с останками незнакомой женщины будут выковыривать из чужой машины? Эта пара мыслей просвистела в его голове за какие-то доли секунды, как раз в то самое время, когда лобовое столкновение с огромным грузовиком казалось неминуемым, и шансов выжить, хотя бы инвалидом, не было ни малейших.
Но Виола обнаружила совершенно феноменальную реакцию, круто вывернув руль вправо, когда до гибели оставалось не более двух метров. А затем, когда до придорожной канавы было наверное сантиметров 30, так же круто вывернула влево. Она совершила этот сумасшедший зигзаг как опытнейший каскадер-автогонщик и, что самое удивительное, – с абсолютно неизменившимся лицом. На ее лице продолжала сиять все та же победная улыбка, с которой она полминуты назад расстегивала брюки Александра Юрьевича. И затем она так же невозмутимо помчалась дальше по шоссе, прибавляя скорость.
Александр Юрьевич, не успевший даже толком испугаться, только сейчас начал понимать, что его ожидало. И только сейчас, всеми фибрами своей задрожавшей души он почувствовал, что его жизнь могла только что оборваться молниеносно. Крупные капли пота, выступившие на благородном челе Александра Юрьевича, выдавали его состояние, но испарившееся было мужество вновь постепенно вернулось, чтобы это состояние скрыть. Не хотелось как-то терять лицо перед нахальной девушкой Виолой, которой свершившийся дорожный инцидент только прибавил азарта в глазах и адреналина в крови. Поэтому Александр Юрьевич, аккуратно промокнув платком пот на лбу, тоже постарался улыбнуться и сказал:
– Да-а, лихо у вас получилось…
– У тебя, – вновь поправила Виола, явно не желая разрушать ту близость, которой она уже добилась. – Что? Испугался? – засмеялась она. – Не бойся, если я чего и не вижу, то чувствую, – и через минуту, как ни в чем не бывало, – так останавливаемся?
Похоже было, что опасность, экстремальная ситуация – ее стихия, что все подобное только подстегивает остроту ее желаний, тем более, что предполагаемый неординарный секс в лесу с известным телеведущим тоже был бы своего рода экстремальной ситуацией. Очень хотелось ей теперь овладеть Александром Юрьевичем. Еще больше хотелось. Наверное, идеальной обстановкой для соития с поэтом был бы для нее парный затяжной прыжок на одном парашюте. Чтобы они сумели слиться в совокуплении, еще не раскрывая парашюта. Вот это был бы стoящий оргазм! Классный! Но и только что происшедшее вполне годилось для приличного возбуждения. И Виола, нетерпеливо ерзая на сиденье, повторила:
– Ну, что ты молчишь? Останавливаемся!
И она начала тормозить.
Но вернувшееся мужество уже прочно закрепилось в Александре Юрьевиче. К тому же оно вернулось не одно, а в сопровождении куратора, давнего знакомого Александра Юрьевича, его ангела-хранителя. Давно они не общались. Давно Саша не получал от него никаких намеков на коррекцию поведения. Видимо, жил до сих пор правильно, и его ангел с ним теперь уже не мучился. Но, видно, наступил момент, когда слабеющую, готовую сдаться без боя, душу поэта – следовало поддержать. Наверное, ангел с естественным неодобрением наблюдал с небес весь эпизод с участием подопечного и молоденькой ведьмы, и когда ему стало совсем противно – решил послать фургон. Для того, чтобы этот немощный духом слабак, в которого было вложено столько сил, пришел наконец в себя. Сам уже не можешь сопротивляться? – На тебе фургон! Поэтому некстати встрепенувшийся Шурец быстренько увял в Александре Юрьевиче, и последний сумел правильно оценить капкан, в который чуть было не угодил. Чуть было не случившаяся катастрофа – это намек, знак. Не столько против самого блуда (хотя и он, ясное дело, не входил в нравственную концепцию ангела-хранителя), – сколько против еще одного путешествия в преисподнюю с еще одним, противным ангелу существом в качестве штурмана. «Виола-Виолетта, – подумал Александр Юрьевич уже без всякого юмора, – надо же соображать! А не плыть по течению! Большой уже мальчик, надо же было в самом начале понимать, что и сочетание имен – тоже неспроста. Однако, надо быть теперь предельно осторожным. Надо же как-то ухитриться, чтоб довезла, хотя бы до кольцевой, и по пути найти в себе силы не уступить мощному сексуальному прессингу юной ведьмы, не оскорбляя ее при этом решительным отказом. Как?!»
Виола остановила машину и вновь (в который раз!) ее рука потянулась туда же, где совершала развратные действия, попирающие честь и достоинство поэта до появления фургона перед их носом. Глаза ее блестели в темноте, как у кошки в апофеозе охоты на мышь – азартно, вожделенно и целеустремленно.
