Павел Загребельный - Разгон
Карналь хмыкнул:
- Солдат одного южноамериканского диктатора спросили: "А что, если ваш диктатор велит вам летать?" Солдаты ответили: "Хоть низенько, но полетим!"
- Садись, Петр Андреевич, поедем. А летать нам - в мыслях и мечтах. Маленькими летали в снах, теперь то уже отошло, но летаем наяву. Еще лучше.
- Знаешь что, Владимир Иванович, - попросил Карналь. - Тут недалеко, забрось... меня на Русановку. Побываю у дочки. С тех пор как приехали из села, даже не созвонились... Она меня щадит, а я - ее...
Возле Людмилиного дома Пронченко опять, как и на Пушкинской, вышел из машины, провожая Карналя.
- Светится у моих, - сказал Карналь. - Поздно не спят.
- Молодые. Зашел бы и я к ним, да не стану мешать.
- А то зайдем?
- Спасибо. И правда поздно. Заговорились мы с тобой, Петр Андреевич.
- На меня в Париже насели корреспонденты. Мол, почему нет у нас дискотек, где бы молодежь могла танцевать до утра и прямо оттуда на работу?
- И что ты им? Не сказал, что это отразится на производительности труда?
- Сказал, что не отношусь к тем старым людям, которые обманывают молодежь, не задумываясь над тем, что ей когда-то придется разочароваться. Сам никогда не танцевал и не понимал людей, которые теряют на это время.
- Написали о тебе, как о восточном сатрапе, запрещающем всем то, чего не может сам?
- Истолковали мой ответ как проявление оригинальности.
- К ученым они снисходительны... Политиков ловят на каждом слове, даже непроизнесенном. Ты как назад? Может, прислать дежурную машину?
- Благодарю. Переночую у детей. У них, как шутит мой зять, самая большая малометражная квартира в Советском Союзе.
- Передай им привет!
- Спасибо. Поклон Верико Нодаровне.
Хотя было уже поздно, огромный шестнадцатиэтажный дом гудел, как вокзал или аэропорт. Музыка, отголоски разговоров, вибрирование водопроводных труб, завывание лифтов - звуки пронизывали все тело здания, легко проникали сквозь стены, сквозь перекрытия, сталкивалась в тесных лестничных клетках, не было спасения от этого сплошного звучания, никаких препон, никакой изоляции. Карналь осторожно поднимался на третий этаж, морщился от невыносимой гулкости дома. Два инстинкта присущи человеку от рождения: страх перед падением и перед слишком громкими звуками. От первого спасает вестибулярный аппарат, от второго в условиях развитой цивилизации не спасает ничто.
У Людмилы, видимо, были гости, из квартиры долетали мужские голоса. Карналь не стал прислушиваться, позвонил, дочка открыла почти сразу.
- Папа!
- Здравствуй, доченька!
Поцеловал ее в щеку. Вздрогнул мучительно: запах кожи у Людмилки был точно такой как у Айгюль.
- Ну, как вы тут?
- Спасибо. А ты? Мы не беспокоили тебя. Я тете Гале звонила, спрашивала, она говорит: работаешь. Где был так поздно?
- С Пронченко немного походили в Гидропарке.
- Нашли место для прогулок. Давай плащ.
- Не беспокойся. Повешу сам. У вас кто-то есть?
- Никогда не угадаешь! Проходи, пожалуйста. Юка! Ты можешь оторваться от своих пластинок?
Юрий выбежал навстречу тестю раскрасневшийся, встрепанный.
- Петр Андреевич, вы еще более неожиданно, чем наш первый гость! А я раб техники! На работе Гальцев замучил своею тысяча тридцатой, дома заедает бытовая электроника.
Он пожал руку Карналю по своему обычаю как-то суетливо и несерьезно, Карналь не любил у зятя этой клоунады, которая шла от Кучмиенко-старшего, с горечью заметил, что серьезность Юрия во время похорон была только временной, вызванной то ли внезапностью, то ли неосознанным страхом смерти, возможно, так же унаследованным от Кучмиенко-старшего.
- У нас так называемый гость, а Люка сегодня задержалась на работе, у Глушкова тоже идет доводка машины, которая уже понимает и различает людские голоса Лингвисты в объятиях кибернетики! И вот я вынужден все сам... А кто глава семьи? Советское законодательство, к сожалению, не дает ответа на этот вопрос... Наш гость, Петр Андреевич. Совинский, встань и склони свою дурную голову!
И в самом деле навстречу Карналю неуклюже и как-то словно пристыженно поднялся Иван Совинский.
- Здравствуйте, Петр Андреевич.
- Здоров, - с удовольствием пожал его сильную руку Карналь. - Опять в Киев на какое-то совещание? Становишься государственным человеком?
- Та-а, - Совинский смущенно улыбнулся, как бы даже съежился, или передернуло его от подавляемой внутренней боли.
- Что с тобой? Ты болен?
Людмила молча показала Юрию, чтобы он усаживал гостей, тот засуетился.
- Сейчас мы все объясним, Петр Андреевич. Садитесь, пожалуйста, вот здесь. А ты, Совинский, не стой столбом, тоже садись и воспользуйся так называемым случаем. Не надейся на женщин. Женщина - не сейф: гарантий не дает. Начинай с производительных сил и своего места в жизни.
- Да что там у вас такое? - уже всерьез заинтересовался Карналь.
- Чего же ты молчишь? - напал на Совинского Юрий. - Давай. Выкладывай свои приключения Гекльберри Финна!
- Прошусь...
- Куда? У кого? Ничего не понимаю. - Карналь обвел взглядом всех. Людмилка, может, ты толком объяснишь?
- Это уж без меня. Что тебе, папа, - чай? кофе? Есть хочешь?
- Спасибо. Можно чаю. Хлопцы уже пили?
- Пили и ели. Ели и пили. - Юрию не сиделось на месте. - Совинский, можешь ты, положив правую руку на левое сердце... Или, может, мне за тебя?
- Говори уж ты, - понурился Совинский.
Юрий подхватился, стал перед Карналем, принял серьезный вид.
- Петр Андреевич, блудный сын хочет вернуться.
- Ты, что ли? Куда же?
- Разве я куда-нибудь убегал? Только в самых сокровенных мыслях. Это уж покажет вскрытие. А вот Совинский убегал на самом деле. Теперь посыпает голову пеплом. А где его возьмешь, если от газовой плиты пепла нет ни черта!
- Не мели ерунды, - остановил его Карналь. - Иван, это правда? Ты хочешь вернуться?
- Не знаю, возможно ли.
- Был же у нас разговор. Обещал тебе, что можешь вернуться.
- Давай заявление, - прошептал Совинскому Юрий. - Давай, пока Петр Андреевич добрый.
- Уже и заявление? - Карналь сделал вид, что достает ручку. - Так что? Резолюцию для отдела кадров?
Но заявление было на самом деле. Совинский выгреб его из глубоченного кармана, измятое, с расплывшимися чернильными буквами, руки его вспотели, на лице тоже густо выступил пот. Карналь недоверчиво расправил измятый листок. Действительно, заявление. "Прошу принять меня..." и так далее.
- Как это? Вы знали, что я приду?
- А на всякий случай. Готовились к завтрашнему дню, - весело пояснил Юрий. - Я ему: пиши! А он упирается. Даю ему гарантию, что возьму в свою бригаду и сразу на доводку тысяча тридцатой к Гальцеву, - не верит. А возьму - сам же спихнет меня с бригадирства! Ведь нет большего наслаждения, чем сковырнуть того, кому обязан своим местом в жизни. Так подпишете, Петр Андреевич?
- Просишь? Не передумаешь? - спросил Карналь Совинского.
- Теперь уже нет.
- Тогда любовь, теперь тоже так называемая любовь, - вмешался Юрий. Новая и вечная! Люка, иди подтверди!
Людмила принесла чай, метнула осуждающий взгляд на Юрия.
- Как тебе не стыдно! Когда ты отучишься вот так в душу к человеку...
Карналь вынул ручку, написал наискосок на заявлении Совинского: "В приказ. Зачислить в бригаду наладчиков Ю.Кучмиенко".
Совинский встал. Не осмеливался протянуть руку за заявлением, глухо сказал:
- Большое спасибо, Петр Андреевич.
- Бери, бери свое заявление. Желаю успеха. На металлургическом тебя отпустят?
- У меня давнишняя договоренность. Там уже есть заместитель главного инженера по АСУ. Набирают специалистов с образованием. У них все пойдет.
Карналь отхлебнул чай.
- Немного неофициально у нас вышло, но, может, так оно и лучше.
- Иван на это и рассчитывал, - шутливо толкнул Совинского на стул Юрий. - С аэродрома прямо к нам. На официоз надейся, а действуй через женщин. Женщина - так называемый центр жизни. Хотел через Людмилку все провернуть, а дома - так называемый я! Ну, я сразу взял повышенные обязательства...
Совинский, казалось, еще не верил, что все так просто разрешилось. Ошеломленный болтовней Юрия, обрадованный согласием Карналя, он неспособен был произнести ни слова, конфузился все больше, и Карналю стало просто его жаль, он понял, что сегодня здесь лишний, выполнил свою роль "бога из машины" и теперь должен исчезнуть, отложив тихие посиделки в дочкиной квартире на то неопределенное время, которого и дождешься ли в его полной напряженности жизни.
Допив чай, Карналь поднялся.
- Ты куда? - испугалась Людмила.
- Пойду. Я ведь так. Только повидать вас.
- Папа, не выдумывай! Никуда мы тебя не отпустим. К тому же и транспорта уже никакого. Метро закрылось.
- Поймаю такси около "Славутича". Не беспокойся.
