Пол Мюррей - Скиппи умирает
Только потому, что я испугался.
Ах, Джером. Хватит, все уже в прошлом. Мальчик лежит в могиле, и ничто не коснулось его губ, кроме червей. Ты не причинил ему зла. За что же казнить себя?
За что?
За Африку? За то, что было сорок лет назад? Да кто об этом помнит, Джером? Те маленькие мальчики? Большинство из них тоже уже умерли. Тогда кто же? Бог? Но в какого Бога ты еще веришь?
Священник садится за свой стол, проглядывает невидящими глазами бумаги.
Ты скорее будешь мучить себя, чем примешь другое решение, — разве не так, Джером?
Опять какой-то шум снаружи. Шаги?
Все это не имеет никакого значения. Вот с чем ты не смиришься. И ничто не имело никакого значения — что бы ты ни делал, добро ли, зло ли. И сейчас все это не имеет значения.
Там точно что-то происходит. И доносится какой-то едкий запах. Священник встает, идет к двери.
Но ты, ты скорее сгоришь заживо, чем помыслишь об этом. Ты скорее угодишь в адское пламя, чем посмотришь на мир и увидишь правду. Увидишь пустоту.
Слезы, или боль слез, которые никак не польются. Он открывает дверь. На него набрасывается красное пламя, и он отшатывается. Вначале — потрясение, а затем — проблеск радости.
Адское пламя!
Говард вываливается из паба на декабрьскую улицу. Вечер, просунув свои пальцы сквозь защитный слой алкоголя, оказывается на удивление холодным, в воздухе ощущается какой-то кисловатый химический запах. Он идет обратно, в сторону школьной парковки, до последнего оттягивая мысль о том, что он слишком много выпил, чтобы садиться за руль, а денег на такси у него не хватит. Совесть осаждает его воспоминаниями о тех нередких случаях, когда Хэлли выручала его в подобных ситуациях, для чего ей порой приходилось ехать через весь город, чтобы забрать его, — и он печально возвращается к прежним фантазиям: как он является к ее порогу, трогательно перепачканный кровью после свежей стычки с Томом Рошем, и падает в ее объятья. Почему-то ему совсем не кажется, что если он явится к ней без синяков, уволенный с работы и пьяный, то это произведет тот же самый эффект.
Луна сегодня полная и такая яркая, что Говард замечает ее исчезновение сразу же, как только входит в ворота. Он поднимает голову и видит огромное черное облако, заслонившее здание школы. Оно такое плотное и низкое, что частично скрывает Башню. А в следующую секунду на верхних этажах зажигается свет во всех окнах; и вот уже — Говард успел к этому подготовиться — спящий школьный двор оглашает бешеное дребезжание пожарной сирены. Перейдя на бег, Говард спешит дальше, пересекает парковку, а над головой его продолжает расти густое черное облако. Миновав спортзал, он прибегает во двор.
Вечно запертые двери в зал Девы Марии распахнуты настежь, и оттуда выбегают мальчики в пижамах, будто муравьи из растревоженного муравейника, а кольца черного дыма змеятся позади них и выскальзывают навстречу ночи. Жар уже ощутим — Говард чувствует щекой тропическое тепло. Яркие бесформенные руки колотят в свинцовое стекло окон, а изнутри доносится ликующий гул разрушения, мешающийся с грохотом и стуком. Говард замечает у дверей Брайана Томмза, который кричит выходящим ребятам, чтобы они выстраивались в том порядке, в каком идут номера их комнат.
— Что происходит? — кричит ему Говард, пытаясь перекричать сирену.
— Пожар. — Томмз, похоже, нисколько не удивлен появлением Говарда. — Загорелось, похоже, в цокольном этаже. Мы вызвали пожарную бригаду, но пока они доедут, от Башни уже ничего не останется. — Он говорит спокойно и отрывисто, совсем как генерал, наблюдающий за полем боя. — По-моему, это намеренный поджог.
— Я могу чем-то помочь?
— Большинство ребят мы уже вывели. Осталось всего несколько.
Пока они говорят, крокодилий хвост из выстроившихся мальчишек перестает расти, и Томмз спускается по ступенькам, чтобы видеть, как старосты подсчитывают общее количество собравшихся. Ребята — с сонными глазами, всклокоченные — стоят, выстроившись в шеренгу по двое. Некоторые снимают происходящее на телефоны — белые силуэты за стеклом мечутся, будто бешеные танцующие призраки, — но большинство смотрят на все равнодушно, как будто их вызвали на особое ночное собрание, что придает всей этой сцене какое-то жутковатое спокойствие.
Его нарушает какая-то суматоха у дверей. Двое пятиклассников пытаются удержать нескольких ребят помладше, которые явно собрались ринуться обратно в горящую школу. Томмз бежит на подмогу старостам, и когда мальчишек заталкивают обратно, то Говард узнает в беглецах своих учеников из второго класса — Джефа Спроука, Денниса Хоуи и Марио Бьянки. На щеках у них слезы, и в этом нездешнем освещении кажется, будто лица у них из тающего воска.
— Он еще там! — выпаливает Джеф Спроук из-за цепи чужих рук.
— Нет! — кричит ему в ответ Томмз. — Нет его там, мы уже проверили!
В этот самый миг над крышей взлетает высокое пламя, омывая зрителей жутковатым оранжевым светом.
— Рупрехт! Рупрехт! — кричат друзья мальчика и снова кидаются на тех, кто держит их и не пускает.
Этот крик на фоне огня звучит жалобно и тонко, будто котята зовут на помощь маму-кошку. У Говарда сжимается сердце, он мечется и идет к дверям. В лицо ему пышет жар, рука, обмотанная бинтом, восторженно поет, словно узнавая родную стихию.
Загоревшись, зал Девы Марии как будто ожил, стал чем-то новым и ужасным. Пламя лижет стены, пожирает их, и скучная школьная матрица под ними — деревянные доски, обшарпанная штукатурка, дверные рамы, письменные столы, статуя Девы Марии, кажется, уже удалились от этого мира, наполовину обратились в тени. Не отрывая взгляда от этого зрелища, Говард чувствует себя динозавром, наблюдающим за падением первых метеоритов; он будто стал очевидцем эволюционного скачка, физического наступления неодолимого будущего. Он представляет себе, как варятся в своем аквариуме выписанные Грегом рыбы.
Рядом с ним на пороге возникает Томмз. Говард ошеломленно смотрит на него.
— Надо что-то сделать, — говорит он.
— Там никого больше не осталось, — отвечает Томмз. — Мы проверили все спальни.
— Тогда где же Ван Дорен?
Томмз не отвечает.
— Может, он на цокольном этаже? — вслух думает Говард.
— Если он на цокольном этаже, уже поздно. Но с какой стати ему там быть?
Конечно, ни с какой; и все-таки, глядя на фантасмагорическое бушующее пламя, Говард испытывает чувство ужаса оттого, что не все сделано. А потом он спрашивает:
— Что это такое?
— Что?
— Вы не слышали? Мне показалось… какая-то музыка.
— Я ничего не слышал, — отвечает Томмз. Ноздри его раздуваются — он уловил запах алкоголя, исходящий от учителя истории. — Пойдемте, Говард, нам нужно всех уводить отсюда.
— Я точно слышал звуки музыки, — рассеянно повторяет Говард.
— Да откуда там быть музыке? — спрашивает Томмз. — Пойдемте, нам здесь больше нечего делать.
Пускай он не знаток истории, как Фаллон, пускай он не ведет в учительской умных разговоров с Джимом Слэттери о Первой мировой войне, зато прекрасно разбирается в пожарах — знает, как они происходят, какой силы достигает пламя, когда можно проявлять героизм, а когда — нет.
— Абсолютно нечего, — убежденно повторяет он.
Но Говард уже исчезает в горящей школе, и Томмз не успевает его удержать.
Горят столы. Горят стулья. Горят классные доски. Горят кресты. Карты мира, плотничьи угольники, фотографии с регбистами. Горит все, что ты ненавидишь. Так почему же ты плачешь?
Когда-то Карл подошел к окну подсобного помещения. Он пришел туда, чтобы убить Демона. В школе было темно, но через несколько минут по коридору прошел священник. Карл проследовал за ним до его кабинета. Когда священник зашел внутрь и закрыл за собой дверь, Карл облил бензином дверь, а потом и весь коридор. А потом поджег его.
Он ждал среди огня, просто чтобы убедиться. Священник открыл дверь и стал вглядываться в огонь. Потом он увидел Карла — и кивнул, словно сам ждал его. Он вышел из своего кабинета, и Карл попятился, но священник пошел в другую сторону, прошел несколько шагов и разбил стекло пожарной тревоги. Потом вернулся к себе и снова сел на стул. Затрезвонила сигнализация, отовсюду побежали мальчишки, учителя, старосты. Карл спрятался.
Все это было сто лет назад, они уже все разошлись. С тех пор Карл так и блуждает в дыму. Дым разъедает глаза, он черен, как ночь, и с каждым шагом только глубже затягивает его в себя. Карл думал, что, когда он убьет Демона, что-то случится! Появится Лори — Мертвый Мальчик приведет его к ней! Но ничего нет — только дым. Он куда-то бредет, и огонь напоминает ему о том вечере, когда он впервые увидел ее: он был тогда драконом, изрыгавшим пламя изо рта, он поджигал маленькие девчачьи ступни Моргана Беллами…
