Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету
Американский бар канул в Лету, но отель "Торни" сохранил свою привлекательность для молодежи — на первом этаже открылся ирландский бар под названием "О'Малли", везде трилистники и "Гиннес" в розлив. Людям вроде Джека Бернса не стоит появляться в таких местах — там слишком много любителей кино, больше, чем в самом Лос-Анджелесе; но у Джека не было выбора — он не голоден и выспался в самолете.
Там выступала довольно неплохая ирландская фолк-группа — скрипач, гитарист и певец. Джек поговорил с ними в перерыве, певец, оказалось, любит Йейтса, а сам переехал в Финляндию из Ирландии пятнадцать лет назад.
Юные финны в баре были такие скромняги, что подойти к Джеку не решались, хотя и пожирали его глазами. Ирландцы снова начали свою музыку, и тогда две финские девочки набрались смелости заговорить с Джеком. На бравых девчонок совсем не похожи, вели себя очень осторожно, Джек никак не мог понять, что они от него ждут и чего хотят. Одна начала флиртовать с ним, затем уступила эту роль второй.
— Под эту музыку не потанцуешь, — сказала первая.
— Но с тобой, мне кажется, можно танцевать и без музыки, — сказала вторая.
— Угадала, — ответил Джек.
— Ты небось думаешь, я чего-то тебе предлагала, — сказала она.
Джек не собирался портить чудесные воспоминания об Ингрид My, что неизбежно случилось бы, переспи он с этими двумя финками. К тому же он почувствовал, что немного проголодался, и сказал девушкам "до свидания". Одна из них ответила:
— Похоже, тебе нужен кто-то другой, мы тебе не подходим.
— Верно-верно, на самом деле я ищу пару лесбиянок, — сказал Джек. Боже, какое расточительство — бросить такую реплику в каком-то несчастном ирландском баре в Хельсинки!
Он отправился в вестибюль и спросил портье, существует ли до сих пор ресторан "Сальве".
— Это была довольно популярная забегаловка у матросов.
— Матросы давно его забросили, — ответил портье. — Кроме того, Джеку Бернсу там нечего делать, заведение слишком "местное".
Джек, конечно, зарегистрировался в отеле как Джимми Стронах и решил, что поступил мудро — слишком много кинофанатов в ирландском баре.
Он поднялся в номер и переоделся в "спецуху для тату-салона", как называла это Лесли, — джинсы и черная водолазка. Миссис Оустлер положила ему еще и Эммин жакет, рукава длиннее, чем нужно Джеку, но ему жакет нравится.
По дороге в "Сальве" — старомодный ресторан, заведение, где подают еду без изысков, но зато по-домашнему вкусную, — Джек отметил, что теплее на улице не стало. Хельсинки, как помнил он, не лучшее место для людей, не уверенных в себе, и если это по сию пору так, то портье был прав, утверждая, что "Сальве" не место для кинозвезд. Среди клиентов были явные любители посмотреть время от времени фильм-другой, только вот беда — ленты с Джеком Бернсом им явно не нравились.
Официантки выглядели точно так, как Джек их запомнил — довольно пожилые, уставшие. Он вспомнил ту, которая невежливо разговаривала с его мамой, жену "мясника" Сами Сало; она и сейчас вполне подошла бы ресторану. Крутая баба — называла маму "крошка"; правда, подумал Джек, грубила она, скорее всего, вовсе не потому, что мама переманивала у ее мужа клиентов. Впрочем, кто знает, может, она вовсе и не была ему женой.
Джек помнил ее хорошо — невысокая, крепко сбитая женщина, одежда на пару размеров меньше, чем нужно. Она на каждом шагу морщилась, словно у нее болели ноги, а ее толстые руки дрожали.
Он старался ни на кого пристально не смотреть и уж точно не заглядывать никому в глаза; тут к нему подошла официантка вытереть стол, в руках мокрая тряпка, Джек, впрочем, и на нее постарался не смотреть. Полная противоположность миссис Сало — та толстенная, эта худющая (впрочем, может, у миссис Сало только руки жирные, Джек понял, что не помнит точно), сутулится, выглядит грубовато, но при этом лицо продолговатое и глаза как у кошки, можно сказать, красивая, только устала сильно. Вытерев стол, она встала подбоченясь, видимо, за вечер ни разу не присела.
— Надеюсь, вы кого-нибудь ждете, — сказала она. — Вы ведь не один будете обедать, правда?
— Сюда что, нельзя ходить одному?
— Вам сюда точно нельзя ходить одному, — заметила она. — Больше того — вы были бы даже в большей безопасности, приди вы сюда в женском платье.
— Я рассчитывал узнать у вас, где я могу сделать себе в Хельсинки татуировку, — сказал Джек. — Насколько я помню, "Сальве" — лучшее место, где могут порекомендовать тату-салон.
— Верно, и лучший рекомендатель — я, — сообщила официантка. — Впрочем, я серьезно — если вы пришли сюда один, позаботьтесь хотя бы о том, чтобы уходить в компании.
— А как насчет татуировки?
— Кинозвездам они не нужны, — сказала она, — кто вас будет снимать обнаженным с татуировкой?
— А грим на что? — парировал Джек.
— В тату-салон вам тоже не стоит ходить одному, — предупредила официантка. — Вы к нам кино снимать приехали?
— Сказать по правде, мне нужна пара лесбиянок. Но для начала я хочу знать, где можно сделать татуировку, — сказал Джек.
Тут она впервые улыбнулась — выбит верхний клык, ага, наверное, поэтому она редко улыбается.
— Если вы тут один, я вас провожу домой, — сказала она. — От пары лесбиянок вы многого не добьетесь.
Джек представил, как он выглядит в ее глазах, крупным планом; потом понял, что она прочитала его мысль, а затем осознал, что очень устал и хочет подольше насладиться воспоминанием о ночи с Ингрид My.
— Не думайте, я не гожусь вам в матери, просто я выгляжу старше своего возраста, — сказала она.
— Это тут ни при чем, просто я устал с самолета, — сказал Джек. — Я много ездил в последнее время.
— Если вы оказались у нас, то это чистая правда.
— Принесите мне гольца, — попросил Джек.
— А что выпить?
— Я не пью.
— Я принесу вам пива, — сказала официантка. — А вы притворяйтесь, что пьете.
Мудрое решение — местные весь вечер поднимали в его честь бокалы. Тон, правда, был не дружеский, а мрачный, даже враждебный. Джек в ответ поднимал свой бокал и притворялся, что пьет; никто и не заметил, что уровень жидкости остается таким же, а может, им было просто наплевать. Если в Финляндии и были фанаты Джека Бернса, они хорошо умели скрывать свои чувства.
Джек не стал приглашать официантку с собой, она не обиделась, но велела не выходить из-за стола, пока не приедет такси; она отпустила Джека, лишь когда машина припарковалась у дверей. Для надежности она проводила его.
— Меня зовут Марианна. Вообще-то бывают финские имена и посложнее.
— Еще бы, — ответил Джек.
На прощание она дала ему черно-белую визитку, страшноватенькую на вид, от салона "Утиные татуировки". На визитке был весьма искусно изображен Утенок Дональд, только с косяком в клюве и красными глазами, ясно, что не просто под кайфом, у него реально поехала крыша, а вокруг шеи не шалью, а удавкой висит змея.
Еще на визитке был написан от руки номер телефона.
— Это мой домашний, — сказала Марианна, — у меня есть пара татуировок, с удовольствием их вам покажу, когда отдохнете.
— Спасибо, Марианна.
— Вам нужен татуировщик по имени Диего, — сказала она.
— Не очень-то финское имя.
— Он вообще-то итальянец, но родился здесь, — сказала Марианна. — Он уже пятнадцать лет в этом бизнесе.
Салон Диего располагался на улице Калеванкату, в десяти минутах от "Торни", как объяснил наутро Джеку портье. Он подсказал ему и спортзал близ отеля, "Кунтокескус Мотивус".
— Не мучайтесь, называйте его просто "Мотивус".
Чисто прибранное место, много удобных тренажеров, впрочем, Джек не смог сосредоточиться на тренировке — рядом занимались аэробикой беременные женщины, делали какие-то чудовищно опасные упражнения.
По дороге к Диего Джек миновал магазин с порнографией, в витрине его внимание привлек немецкий журнал "Беременные женщины" — в самом деле, внутри фотографии исключительно беременных, исполняют еще более опасные упражнения. Кажется, беременность стала у Джека темой дня — не слишком приятной.
Хельсинки показался ему одной большой стройплощадкой. В итоге он забрел в район, построенный русскими сто с лишним лет назад, "Утиные татуировки" располагались прямо напротив Русского военного госпиталя. Когда-то это был матросский район, куда ни плюнь — везде бары и рестораны для моряков вроде "Сальве", но в последние годы район делается все моднее и моднее, поведал Диего Джеку.
Низкорослый мужчина с добрыми глазами, эспаньолка, руки все в татуировках, одна — маленький портрет женщины, почти фотография, другая — куда менее "благородная дама", естественно, голая, а при ней утенок. У Диего были и другие татуировки, но Джеку лучше других запомнилась обнаженная с утенком.
Джеку понравился Диего; он не встречал Дочурку Алису, но слыхал о ней. У него трое детей, он нечасто ездит на слеты татуировщиков; учился у Фербера в Берлине, работал в Кейптауне, собирался в Таиланд за татуировкой ручной работы от монаха в буддийском монастыре.
