Наталья Копсова - Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов
В предвкушении прохлады бассейна, свободных движений плывущего тела, снятия усталости от занудных лекций мы с Вероникой ведем непринужденную беседу о том о сем. Я давно присматривался к Нике. Ее суперстройная спортивная фигура, ярко-синие озорные глаза с проказливыми чертиками в них и всегда живая, бойкая речь очень привлекали. Вместе с тем подчеркнутая самостоятельность суждений, некоторая вспыльчивость и излишняя самоуверенность настораживали. В ней слишком ярко проявлялась некая странная беспощадность, редко свойственная таким хорошеньким девушкам. Ника никогда никому не прощала не только низостей и пошлостей, но и разболтанности, недалекости и недостатка ума. Одним только словом, даже одним-единственным взглядом, совсем как мифическое существо Василиск, она умела легко «размазать по стенке» любого собеседника. С такими, как она, лично мне было и страшновато, словно на краю пропасти, когда опасаешься ненароком оступиться и камнем загреметь вниз, но в то же время до эйфории весело, как простому русскому казаку перед рубкой с каким-нибудь турком или татарином.
Мне припоминаются слова, сказанные одной из ее подруг-сокурсниц во время одной студенческой вечеринки: «Заметь, Маратик, парни, способные вскружить голову и взбудоражить воображение таких девушек, как наша Вероника, отчего-то всегда здорово смахивают на героев древнегреческих трагедий или суровых скандинавских саг про мстительных викингов. Все такие герои обязательно имеют какую-нибудь роковую черту, какой-нибудь загадочный изъян характера, что, впрочем, ничуть не мешает девчонкам ее склада стремиться к ним, словно бабочки к огню. А теперь попробуй оценить свои шансы на трезвую голову!»
Наш трамвай весело катился, позвякивая на поворотах и вторя нежному мелодичному голосу Ники, которая, будучи комсоргом нашего факультета, с энтузиазмом рассказывала что-то, как ей казалось, очень важное о жизни нашего института. Я был вынужден глубокомысленно отвечать и поддакивать, безуспешно пытаясь перевести беседу в более теплые тона, соответствующие расплескавшейся вокруг весне.
В раскрытые в первый раз после зимы окна трамвая врывались бесчисленные потоки мартовского воздуха, насыщенного парами тающего снега и едва уловимыми струями тепла от нагревающейся, оживающей земли.
Собственно, говорила в основном она. Увлеченная оказываемым ей вниманием, она прямо-таки захлебывалась рассказом. Фразы следовали одна за другой в безудержном галопе.
Утверждения моментально сменялись вопросами, на которые тут же выдавались ответы. Тезисы мгновенно превращались в антитезисы, а затем безостановочно в выводы. Следовали всесторонние разъяснения именно такой, единственно правильной постановки вопроса и единственно верного хода рассуждений. Я, уже несколько ошалелый, облегченно вздохнул, когда трамвай подкатил к стадиону «Октябрь», где проходили наши занятия.
Бултыхнувшись в воду, я мгновенно позабыл все заботы и переживания дня и полностью отдался голубовато-зеленой свежести бассейна. Сорок минут пролетели незаметно, появилась усталость, но вылезать еще не хотелось. Снизив темп, я расслабленно загребал руками, едва отталкиваясь от ставшей вдруг неподатливо тяжелой массы воды.
По соседней дорожке проплывала Вероника. Случайно я коснулся ее бархатистой, всегда слегка загорелой кожи… и мысли мои устремились по другому руслу. Она плавает как королева, думал я, как уверенно-неторопливо она выбрасывает вперед точеные руки, гордо неся голову над водой. Да и сама сложена недурно, линия бедра – как у русалки. Надо бы пригласить куда-нибудь такую девушку, например, в театр, что ли, мелькнула шаловливая мысль. Да прямо сегодня после бассейна, чего тянуть. Для начала лучше сходить в «Иллюзион» на хороший фильм, а уже затем в театр, например в «Ленком». В комитете комсомола у меня был приятель, и мне иногда оттуда перепадали билеты с «барского стола» на интересные постановки.
Тут прозвенел звонок, и тренер замахал руками «на выход». Я успел перехватить будто бы чего-то ожидающий прозрачно-русалочий взгляд и, уже подплывая к перилам, как бы нечаянно проговорился Веронике, что после бассейна собираюсь в «Иллюзион» на Милоша Формана, и пригласил ее составить мне компанию. Вроде бы она обрадовалась, и мы договорились встретиться в вестибюле.
Кто занимается плаванием, тот знает то волшебное состояние полузабытья и отрешенности, которое возникает под горячим душем после хорошей тренировки. Налитые свинцовой тяжестью мышцы сбрасывают напряжение, в голове ничем не заполненный вакуум готовится к приему новой информации. В блаженном состоянии как бы невесомости я вышел в вестибюль. «Что это ты так долго? Мы же уже опаздываем», – окликнула меня Ника. Только сейчас я вспомнил о своем приглашении. Даже совсем без косметики она была чудо как хороша!
Я жил недалеко от стадиона, и дорога домой после плавания обычно проходила у меня в спокойном созерцании окружающего, приведении в порядок планов на будущее и околофилософских размышлениях «о пройденном». Вероника, наоборот, как бы утроила свою энергию. Теперь она рассуждала о кино, театре и об искусстве вообще. Мне было сообщено, какие фильмы и спектакли она видела, на каких художественных выставках и вернисажах побывала, что ей там понравилось, а что нет. Мой вакуум в голове заполнился моментально. Я стал мучительно вспоминать фамилии режиссеров и художников, но только я успевал вспомнить название какого-нибудь спектакля или имя автора, как разговор, точнее монолог, шел совершенно о другом.
Окончательно выбитого из колеи, меня поджидала еще одна неожиданность. Около «Иллюзиона» стеной стояла разгоряченная толпа, в которой люди непрерывно переходили с места на место и спрашивали друг у друга лишний билетик. У нас тоже спросили, но билетов, естественно, мы не имели, а лишних – тем более. Сегодня давали фильм «Вальмон» о любовных утехах французской аристократии. Публика, в основном молодежь и подростки, съехалась со всей Москвы.
Вероника сразу же взяла инициативу в свои руки. «Ты иди к автобусной остановке, а я встану у перехода. Опрашивать всех!» – по-офицерски распорядилась она. Минут двадцать я болтался по остановке и спрашивал у ничего не понимающих, ехавших с работы пассажиров о лишних билетиках. Наконец, когда кто-то из них предложил мне свой проездной, я принял решение отправиться на поиски Саши.
Саша в те времена был известной «околоиллюзионной» личностью. Во-первых, он всегда имел любые дефицитные билеты, во-вторых, всегда находился слегка во хмелю, но никогда сильно, а в-третьих, знал наизусть не только имена и биографии всех выдающихся режиссеров и актеров мирового кинематографа любых лет, но и названия, годы выпуска на экраны и сюжеты всех мало-мальски стоящих фильмов, так что мог бы поспорить даже с самой Вероникой. Само собой, что при таких талантах Саша всегда оказывался в центре внимания. У него покупали билеты, с ним советовались, на что лучше сходить, вели интеллектуально-задушевные беседы о нашумевших фильмах и знаменитых режиссерах, приобщались к высотам мировой кинодраматургии. Словом, Саша вовсе не был банальным примелькавшимся спекулянтом при каком-нибудь дефиците.
Но сегодня, как назло, Саша был не в настроении: солидная публика, видимо, приобрела билеты заранее, а у студентов и школьников не было особых денег. Я неуверенно спросил его о билетах на «Вальмон». «Обижаешь», – буркнул он. «Дай-ка мне парочку», – сказал я по-деловому. «Сорок рублей», – отворачиваясь, Саша изрыгнул перегар и вытащил из-за пазухи целую полосу билетов. «Эх, накрылась стипендия», – горько-весело подумал я и протянул ему все свои деньги.
Нику я застал отчаянно спорящей с каким-то высоким сутуловатым очкариком. Выяснилось, что один билет она сумела купить, а вот второй перехватил он. До начала сеанса оставалась одна минута, и Вероника доказывала очкарику, что ему лучше отдать билет нам. «Вы же не бросите свою девушку одну! Дайте хоть нам вдвоем посмотреть», – пугала она. Девушка очкарика уже продрогла на ветру и жалобно хлопала потекшими ресницами. Очкарик горбился, но не сдавался, подобно Брестской крепости во время массированного удара армады вермахта.
«Отдай ему билет, и пойдем», – я уверенно вмешался в их спор и потянул ее за руку. Тут Вероника резко повернулась ко мне: «Ну уж нет! Я тут вся до костей замерзла в поисках и уступать не собираюсь. Я пойду на фильм, а ты можешь делать, что хочешь». Я объяснил, что билеты у меня есть. Вероника обругала меня идиотом, отдала свой билет очкарику, взяла с него рубль пятьдесят и со словами: «Только ради вашей подруги!» направилась ко входу. У входа еще более хмурый Саша усиленно распродавал кипу билетов по пятерке за штуку.
В теплом фойе Ника, улыбаясь ласково и лучезарно, извинилась за «идиота». Я промолчал, хотя и переживал свое унижение. Форман талантливо показал нам коварство «свободной» любви, тщетные потуги эротоманов и распущенность французских нравов. После фильма мы увидели толпу, рвущуюся на следующий сеанс, и опять чем-то недовольного Сашу.
