Сибирский папа - Терентьева Наталия
– Мартышки… – довольно громко сказала девушка рядом со мной.
И Гена тоже послал мне картинку обезьянки и подписал ее: «Эволюция обогнула их».
Удивительная смесь чудовищной ксенофобии и безграмотности. Девушке я ничего не ответила, а Гене пришлось написать: «Почитай идеологов фашизма, тебе понравится, начни с Геббельса». Гена покраснел, стал крутиться, потом вскочил и все-таки перебрался ко мне. Я видела, что Кащей, который в этот момент напоказ флиртовал с какой-то девушкой, то и дело оборачиваясь на меня, недовольно вскинул брови и откинул назад волосы.
Редким мужчинам идут длинные волосы, но Кащею идут. В сочетании с его худобой, беспокойными движениями, мгновенно вспыхивающим неровным румянцем на обычно бледном лице, бескровных губах, которые он нервно кусает, они делают его похожим на поэта эпохи декаданса. Девушкам Кащей нравится. Мне тоже. Чем? В нем есть что-то мужское, несмотря на худобу и экзальтированность, в его сути, в том, что руководит его поступками и поведением. А в большинстве мальчиков, окружающих меня, нет. И в Гене нет. Как бы откровенно он ни пытался выразить свои чувства, особенно с помощью песенок на разных языках, которые он мне присылает, и картинок.
Жмурящиеся, фыркающие, злобные, скачущие от радости, царапающиеся от обиды, лающие от гнева, шипящие в бессильной попытке отстоять свое достоинство коты, щенки, лисята, медвежата – вот набор Гениных любимых картиночек, которыми он меня забрасывает с утра до вечера и которыми подменяет большинство слов. Слова у него получаются гораздо хуже. Картиночки он умудряется посылать очень точно к ситуации.
Вот сейчас он, сидя рядом со мной, показывал, подсовывая мне прямо под нос, телефон, на котором розовый пушистый кот сердился, поднимая дыбом шерстку. «Сэр кот сердится» – была подписана картиночка на всякий случай, для того, кто не сможет разобрать картинку, а буквы знает. «Мальчик, который кажется себе похожим на розового сэра кота – это поклонник, которого ты заслужила», – сказала я сама себе.
– Ты мне мешаешь слушать! – Я отодвинула телефон, которым Гена пытался перекрыть мне обзор.
– Чё их слушать – китайцы…
– Ты дурак. За ними – будущее. Они дисциплинированные, их – полтора миллиарда, они способные, обучаемые, терпеливые. У них древняя богатейшая культура.
– Ага, и они хотят нас завоевать.
– В том состоянии, в котором сейчас находится наша страна и мужчины призывного возраста, это несложно. Да и зачем нам просторы, которые мы не используем? Даже зря Ермак Тимофеевич в свое время так далеко дошел. Не было бы столько земли, может, и проблем было бы меньше. Зачем нам столько земли, если всё равно все в нескольких городах живут? Москва, как черная дыра, засасывает всю Россию.
Гена вытаращил глаза.
– Ты хочешь сказать – ты за то, чтобы нас завоевали?
– Я тебе потом объясню, – стараясь сильно не раздражаться, ответила я. – Сейчас я слушаю доклад, это очень интересно. Обрати внимание – все, кроме тебя, заняты делом. Я на конференцию сюда приехала.
– А я думал, чтобы погулять со мной… – шлепая большими губами, сказал Гена.
Я даже не стала отвечать. Почему так? Почему у меня такие ограниченные поклонники? Зачем тогда они ехали сюда, если их ничего не интересует? Кащей, который поселил меня в одноместный номер и лезет с объятиями, и Гена, ведущий себя, как будто у него прогрессирующая деменция, слабоумие. Слабоумный поклонник ревнует тебя, как свою собственную собачку, которая вдруг побежала ластиться к чужим.
Я вызываю у мужчин такие низменные чувства? Почему? Я одеваюсь просто, почти не крашусь, не смеюсь над их скабрезными анекдотами и матерными рифмами, вылетающими якобы случайно, особенно у Кащея… Гена учится, кстати, хорошо, три дня назад получил из рук ректора красный диплом, это не так сложно теперь, треть всех выпускников получает красные дипломы, преподаватели сами говорят, что это понятие обесценилось, но тем не менее – надо было продержаться без троек четыре года, связно отвечать на экзаменах, сдать госы на отлично… Дальше Гена будет поступать в магистратуру – и поступит, я уверена. А в обычной жизни ведет себя просто как мои школьные ухажеры Трясов и Панюськин, которые вместе увивались за мной, с одинаковыми дебильными шуточками, совершенно не смущаясь, что их двое.
Китайские студенты тем временем включили маленький фильм, который они сделали к конференции. Они снимали заводы, где выпускается пластмассовая продукция, показали карту Китая, карту Евразии и всего мира, обозначив все точки производства. Показали миллионы тонн мусора – на свалках, в водоемах, показали людей, весело открывающих бутылки, коробочки, пакетики, бросающих их, не задумываясь, потом – больную Землю, несчастную, замотанную в пластиковые пакеты, задыхающуюся, отравленную… Ребята сделали очень хорошую анимацию. А потом прилетела фея, похожая на одну из девочек из их группы – невысокого росточка, с густой челкой, невероятно милую, в больших нежно-фиолетовых очках, и стала лечить Землю – размотала пакеты, взмахнула рукой и – грязные реки стали чистыми, потом собрала маленькой ручкой все ярко-красные точки, которыми были обозначены заводы по производству пластика, бросила их за спину, они вспыхнули яркими иероглифами в черном небе. Кто-то в зале захлопал.
Гена, который тоже смотрел фильм, пробурчал:
– Закорючки свои переведите!
– Попробуй хотя бы один иероглиф выучить, Ген, – сказала я.
– Зачем мне? Пусть они русский учат.
– Так они учат. Они и русский, и английский выучили.
Я решила не тратить время на Гену – это его любимый способ: задраться ко мне с какой-нибудь глупостью, отвлечь мое внимание, я начинаю спорить, что-то доказывать, а ему и хорошо. Он добился своего – я больше ни о чем не думаю, всё внимание – на него. Я увидела сообщение на экране телефона: «Ближе к концу напиши, я подъеду». Это Сергеев, он меня в контактах до сих пор был обозначен как «тот человек», как Вадик назвал его, так я и записала. Надо переименовать. А как? Просто и ясно – «отец». Какие тут могут быть сомнения?
– Это кто? – тут же вскинулся Гена. – Вольдемар? Что ему надо от тебя? Почему он стоял у твоих дверей?
Я засмеялась:
– А ты как это увидел?
– Я мимо шел.
– Он дверь охранял, чтобы ты не вошел. Всё, отстань.
Я написала Сергееву «Хорошо», подумав, что правда хорошо, что он подъедет. Мы ведь так толком ни о чем и не поговорили. Я как-то растерялась, он оказался совсем неожиданным для меня, да и он сам тоже, мне показалось, не знал, как и о чем говорить со мной. И был рад. Это не спутаешь, не сыграешь. А это самое главное – что ему так же нужно узнать меня, как и мне его.
После конференции ко мне подошли трое китайцев – две девушки и парень – и стали задавать вопросы по моей теме. Мне показалось, что они хотят просто познакомиться. Говорили они не так хорошо, как во время своего доклада, но я понимала, что именно их интересует – где можно взять те цифры, которые были у меня в докладе, просили электронную ссылку. А мне-то хотелось поговорить о мировом правительстве, поэтому я кивнула им: «Пошли!» и быстро подошла к индийской делегации, состоящей всего из двух человек – парня и девушки, рядом с ними стояла Байхэ, которая это предлагала.
Китайцы, невозмутимо улыбаясь и кивая, пошли за мной. Они познакомились с Байхэ, которая приехала сюда самостоятельно, и перекинулись с ней парой слов. Я, слушая их разговор, подивилась, насколько китайский язык – другой. Можно сто раз читать про то, что в китайском устном языке главное – это тоны, без них самим носителям ничего непонятно. Но нужно один раз внимательно послушать китайскую речь, больше похожую на мелодекламацию, чтобы ощутить настоящую разницу языков.
Зря мне казалось, что конференция – дело бессмысленное и формальное. Если бы не тот человек, я бы, может, и не поехала сюда. Но, оказывается, когда ты встречаешь людей, которые плохо говорят на твоем языке или вообще не говорят – индусы не говорили, их переводили – но при этом думают совершенно так же, как ты, это необыкновенное ощущение. И пусть конкретно сегодня мы ничего не изменим. К экологам обычно относятся как к немного неполноценным. Занимаются непонятно чем, пристают ко всем с какими-то скучными проблемами – мусор и мусорки, помойки, свалки, дым, грязь… Даже у меня на факультете есть люди, которые чуть не с брезгливостью отмахиваются, когда заходит разговор о проблемах экологии, к предмету относятся совершенно небрежно, полагая, что они занимаются наукой, а я – ерундой, «помоечной темой».
