Фактор Николь - Стяжкина Елена
Но Шуша не унимался. Он просил не держать его. Я хотела отрубить ему голову, но в наших магазинах не продаются гильотины. Шушу усыпили.
Как объяснить? Я уснула вместе с ним? Нет, я слишком живая, чтобы так поступить с собой. Я испугалась, что когда-нибудь Алекс станет так спасать меня? Да, но так просто я не дамся. Я выкушу себя из любой «зашивки». Я запаниковала? Я плакала? Я впала в депрессию? Нет.
Я хотела, чтобы он мне снился. Кролик Шуша. Чтобы каждую ночь, которая ничем не хуже, чем день, он был в моей жизни. Я могла бы его кормить, рассказывать анекдоты и рисовать его на тканях. Например, на простынях. Потому что шторы меня уже не интересуют.
В общем, я, как всегда, хотела немного. Но он не приходил. Ни ко мне в сон, ни в приют бродячих кроликов. Его не было. Нигде-нигде его не было.
Зато появился ты.
Мы с тобой одинаково тревожим космос. Мы – везучие и счастливые люди. Ты хочешь много говна и получаешь меня, похудевшую, конечно, но не истаявшую, как некоторые фотомодели.
Я хочу кролика Шушу, а получаю тебя – в чистом виде, без проверки на кроличьи способности.
У нас все впереди. И твоя куча может вырасти килограммов до ста (мой личный рекорд – сто один, не стану писать тебе, сколько это в фунтах), а мой кролик – быть записанным на простынях в масле или в акварели.
Николь пишет Го
Я забыла тебе сказать, что я всегда была счастливой. Этому нельзя научиться, наверное. Я, например, ни разу не видела онаниста, поэтому мои представления о мужчинах, несмотря ни на что, самые лучшие и самые прекрасные. А все девочки, которым случалось это видеть, мужчин жалеют. И это понятно. И в дождь, и в зной – стоит, продувается на ветрах, ради чего?
Еще меня сразу приняли в музыкальную и художественную школу. В школьном спектакле «Медея» (наш литератор был повернут на античности) я играла коринфскую принцессу. Ты не представляешь себе, как мне все завидовали. Особенно в сцене сгорания. Я очень красиво горю. Но хороша и в мороженом виде. Снегурочку я вообще играла раз сто. И не потому, что мне сто лет, а потому что у нас были подшефные – детские сады и производственное предприятие «Олимп», производившее трусы и колготки.
Мне не было больно в родах. Только интересно. Я бы хотела рожать с зеркалом, чтобы видеть процесс. Не каждый же день такое кино.
У меня всегда все получается. Здесь, в Сиэтле, я появилась слишком поздно, но меня все равно лихорадит. Если не золотом, то чем?
Я живу в ощущении и предчувствии счастья. Я такая дууууууура, что могу присоединить к себе шаттл и отпугнуть от планеты Земля всех инопланетян.
Я – слабая. Надо мной надо трудиться, тогда счастья станет еще больше.
Все вышеизложенное – бессвязно. Перед прочтением – сжечь.
Го пишет Николь
«Надо развивать память. Надо тренировать память. В памяти – ваше оружие по завоеванию мира», – это психолог. У нас работает специальный психолог, который объясняет нашим родителям, почему мы такие придурки. Он считает, что мы – индиго.
Индиго – это не манго. И не маракуйя. Это марка Творца-производителя, пославшего нас в мир с осознаваемой миссией (фраза из конспекта; закручена тем же психологом).
Короче, фишка в том, что я должен знать, зачем родился, и тупо куда-то идти с флагами.
При чем тут память?
Откуда я знаю, при чем тут память? Я думаю, что так психолог приманивает нас читать книжки и учить стихи. А мы читаем чужие ЖЖ и учим чужие языки.
Мне хватало памяти компьютера, родителей и энциклопедий со словарями. Дни рождения я записывал в телефон. Что еще?
Ничего.
Ничего.
Ничего.
Мы пишем тестовые контрольные работы по специальной методике. Правила такие: берешь в руки ручку (лучше – в правую), кладешь листок с заданиями прямо перед собой, рукой с ручкой делаешь три круга над листочком по часовой стрелке, потом – против. Если кругов для полной отключки сознания не хватает, можно два-три раза повторить. Следующий шаг – надо крепко зажмуриться, при этом ручка с рукой должна находиться в воздухе, прямо над листком. Не открывая глаз (это трудно, но можно потренироваться дома) надо резко опустить ручку на листок и возле места слепого попадания поставить птичку (некоторые ставят плюсик; птичка или плюсик – в методике не принципиально).
Это – всё.
Больше ничего делать не надо. Тест пройден.
Видишь? Я делаю круги. Я пытаюсь зажмуриться. Жмурюсь!!!
Всё. Мне теперь обязательно нужна память. Сейчас она похожа на пролитый бензин. Слишком не растекается, но все время переливается радугами. В каждом цвете – ты.
Ты, похожая на полосатый надувной матрас. Ты, разбегающаяся волнами разных звуков. Ты, плоско смеющаяся из желтого и фиолетового. Ты, обижающаяся за слово «плоско».
Я боюсь, что память зависнет только одной картинкой. Боюсь, потому что не выбрал, какую именно я хочу видеть всегда.
Причем я-то готов видеть любую. Но вдруг ты плохо на ней получишься? И расстроишься?
Мне обязательно нужна память. Потому что, если потом совсем ничего не будет – ни тебя, ни меня, ни папы с мамой, хотя папа с мамой тут лишние… Если ничего не будет, она-то останется? Психолог определенно обещал, что остается только память. А значит, я буду есть ее по кусочкам, чтобы хватило. На сколько хватило? Я не знаю, поэтому кусочки будут очень маленькими. Их никто, кроме меня, не увидит.
Я буду тренироваться. Учить наизусть твои тексты и…
Не могу больше жмуриться. Но не хочу открывать глаза.
Маня говорит, что гусь, которого мы никак не посадим в кувшин, может быть нарисованным. И тогда в кувшин может поместиться целое стадо гусей.
Нарисуй меня на своих шторах, простынях и туалетной бумаге. Я – симпатичный. Тебе со мной будет весело.
Нарисуй меня, даже если в твоем кувшине уже нет места от других гусей. Я – маленький, я помещусь.
Часть 3
– Я самая красивая в этом аэропорту. И, как обычно, на меня пялятся все мужики. И маленькие и большие. Ура…
Это – явление Николь. Можно так: это явление – Николь.
Сказать ей, что мужики как дети? Или она сама должна об этом знать?
Мужики, например, завистливы как дети. Завидущи. Хвастливы и трусливы. Но послушны и открыты.
Если дети видят перо индейца, то хотят себе точно такое же. Вместе с пером они обычно отбирают землю, дом и возможность жить. Не дети отбирают, а мужики. Дети все-таки умеют ограничиваться. Подзатыльником, например. Страшной угрозой про папу, у которого «до неба». Их можно силой увести за руку. Поставить в угол. Мужики, напротив, в битве за перо готовы вернуться домой на щитах. И это – не по-детски. Потому что – ни себе, ни людям.
Она была в шляпке. Жаль, Кузя, что ты не поехала со мной.
Шляпка – зелено-желтая, небольшая. Николь сказала, что ее «головной убор решен в стилистике минимализма». На полях немного фруктов (груша, дыня и авокадо). Почти в натуральную величину. И два маленьких перышка с левой стороны. Очень ярких. Думаю, искусственных.
Николь была в шляпке, в джинсах, пуховике (тонком, хорошо стеганом, розовом). Она сказала, что рада меня видеть. Мы поцеловались, выпили кофе из автомата. Николь – кофе, а я – чай. Ужасная гадость…
– Я пока поживу у тебя, – вздохнула Николь.
– Он не пришел? – догадалась я.
– Не поймал сигнал. А должен был… – Она грустно сняла шляпку и выбросила ее в урну. В авокадо, вероятно, был вживлен (всажен?) передатчик. И он забарахлил. Не оправдал надежд.
Она была такая дура с этими своими коровьими глазами, слезами, зелеными стрелками по нижнему веку. Она была такая несчастная, поникшая… Она была такая чудовищная, такая аляповатая, такая омерзительно плюющая на меня и на всех, кто таскал туда-сюда чемоданы, опаздывал на регистрацию и размахивал букетами.
Я завидовала ей. Очень. И мы поехали домой, чтобы обсудить план.
План был такой. Пункт первый: испортить мне жизнь (в точной формулировке – «помочь тебе определиться, чего ты действительно хочешь. Я, собственно, и ради тебя тоже…»). Пункт второй: инкогнито познакомиться с его родителями; найти работу; снять жилье. Пункт третий: победить.
