Виктория Токарева - Почем килограмм славы (сборник)
Катерина не отвечает.
Сын, конечно, был. Она родила его перед войной, в тридцать восьмом году.
– От кого? – спрашиваю я. – От Икс?
Это естественно. Была большая любовь, значит, должен быть и ребенок.
– Да нет… – Виноградская машет аккуратненькой ручкой.
– А от кого?
– Ты не знаешь…
Я, конечно, не знаю, но она-то знает… Но похоже, что и она не знает.
– Чем он занимался? – спрашиваю я.
– Чем-то занимался.
– А как фамилия?
– Бауман.
– Еврей?
– Немец.
– Немецкий или наш?
– Не знаю. Может, и еврей. Какая разница…
– А сейчас он где? – настаиваю я.
– Умер. В одно время с Маяковским.
– А сколько ему было лет?
– Тридцать семь, кажется. Они были ровесники с Володей.
– А вы Маяковского знали?
– Ну конечно…
– А Брик?
– Ну конечно…
– У вас была одна компания?
– Нет. Мы просто жили в одно время и знали друг друга.
– Значит, ребеночек от немца, – заключаю я.
Этот несчастный русский немец пришел к Катерине, чтобы совместить времена года, но ей это было НЕ НАДО. И ничто не удержало: ни сын, ни безденежье. Ничего не надо, раз нет ТАКОЙ любви.
А сын рос тем не менее.
– Вы его любили? – расспрашиваю я.
Идиотский вопрос. Кто не любит своего сына? А вот Виноградская не любит.
– У него была жирная кожа. Мне всегда было неприятно его целовать.
Сын от нелюбимого человека – как бы часть этого человека. Его неприятно целовать.
А потом была война. Многие легко вздохнули: наконец-то перестанут сажать, переключатся с внутреннего врага на внешнего.
Виноградская работала в газете. Получила задание лететь на фронт. И полетела. Немцы засекают самолет и начинают обстреливать. Летчик видит строчки трассирующих пуль в ночном небе. Ему жалко машину, жаль свою молодую жизнь и журналистку в круглой шапке-кубанке тоже жалко.
А что в это время переживает Виноградская? Ничего. Спит. Она заснула в начале полета и все проспала. А когда проснулась, небо было чистым. Она проскочила через свою смерть. И никогда не узнала об этом.
А дальше была победа. Сталин спохватился и стал сажать с новой силой. Замыслил большой погром. Но умер…
Сын тем временем вырос и пошел в армию. А Катерина вышла замуж за молодого красавца. Его звали Петр.
– Он был моложе меня на двадцать четыре года, – объявила Катерина.
– А где вы его взяли?
– Это он меня взял. Влюбился.
Я не понимаю такой разницы: 24 года. Можно покрутить блиц-роман длиной в месяц. Но чтобы замуж…
– А что вы в нем нашли?
– Не по-хорошему мил, а по милу хорош…
Я задумалась: любят не за то, что хороший человек. Нет. Вначале любишь, а потом все в нем нравится.
Они оба были молоды, но Петр – в начале молодости. А Катерина – в конце. У нее бабье лето. А дальше будет осень, выпадут дожди.
Но до осени дело не дошло. Из армии вернулся сын, познакомился с отчимом, выпил с ним водки и предложил простодушно:
– Чего ты тут сидишь, пойдем к девкам…
И увел. Один раз, другой… А однажды Петр зашел так далеко, что не вернулся. Кто виноват? Конечно, сын.
Катерина возненавидела сына. Отреклась. Выгнала из дома.
– Родного сына из-за чужого мужика? – поразилась я.
Лицо Катерины становится непроницаемым. Она не простила сына до сегодняшнего дня.
– А сейчас он где? – спросила я.
– Не знаю… Пропал… Поехал в Сухуми и пропал.
– Давно?
– Пять лет назад. Его машину нашли на дне моря.
– Как нашли, если на дне?
– Увидели сверху. С вертолета. Море было прозрачным. Машина стояла на дне.
– А сын в машине?
Катерина молчит. Воспоминания тяжело, как камни, переворачиваются в душе.
– А его жена к вам заходит?
– Приходила один раз. Деревенская девка. Он ее из деревни привез.
– А почему один раз? – спросила я.
– А о чем с ней говорить? – Катерина поднимает на меня свои круглые детские глаза.
– Да при чем тут говорить? – удивляюсь я. – Жена вашего сына – мать вашей внучки. Родственница. Для южных народов родня – это святое.
– Для меня важно духовное родство, – спокойно возражает Катерина.
– В старости человеку нужна поддержка. Пол помыть, суп сварить, стакан воды подать…
– Суп можно сварить за деньги. Нанять человека – вот тебе и суп. А можно обойтись вообще без супа. Какая разница, что есть…
Катерина не ценит материальное. Важны только духовные ценности, творчество, любовь, человеческое общение…
Таким же был чеховский герой из палаты номер шесть. Для него тоже было главным – роскошь человеческого общения. И чем это для него кончилось?
Я рассказываю Катерине свой новый замысел. Когда я проговариваю – я в это время работаю. Проверяю на слух: все ли сходится, вытекает одно из другого? В сценарии самое главное – сюжет, причинно-следственные связи.
Катерина смотрит на меня светящимися глазами, и я хорошею под ее взглядом, становлюсь ярче, талантливее.
Я совершенно не выношу, когда меня критикуют. Я тут же верю в критику, считаю себя ничтожеством и ничего не могу. Я становлюсь бездарной. А когда мною восхищаются – тоже верю, душа взмывает, и я могу свершить «подвиг силы беспримерной»… Восхищение поднимает душевный иммунитет, растут защитные силы организма. Все можно преодолеть и победить, когда в тебя верят.
Я ухожу от Катерины. Ее дом стоит возле леса. Белочка подбегает ко мне и ждет орешка. Потом взбегает по моей ноге и смотрит большими доверчивыми глазами.
Я иду и думаю: какая старуха выйдет из меня? Какие старухи будут в двадцать первом веке?
* * *Портрет Яниса исчез со стола.
– Вы помирились с курсом? – обрадовалась я.
– Янис женился, – ответила Виноградская, и ее губы мстительно сжимаются.
– А что бы вы хотели? – удивляюсь я. – Чтобы он с вами до старости в карты играл?
Катерина мрачно смотрит перед собой. Да. Она так хотела. Они были женаты духовно. У них были общие темы. Это не меньше, чем общие дети.
– Она москвичка? – спросила я.
Янис мог жениться из-за прописки. Ему надо было выживать.
– Нет. Латышка.
– Прекрасно! – Я радуюсь за Яниса. Значит, есть святые поляны на его нравственном поле. – А где он сейчас?
– Уехал в отпуск, – хмуро отвечает Катерина. Она как бы ничем не интересуется, но все знает.
Через две недели портрет снова появляется на столе.
– Янис разошелся? – спросила я.
– Утонул… – глухо проговорила Катерина, пронзая глазами невидимую точку.
Я онемела.
– Он побежал утром купаться и утонул, – продолжает Катерина. – Он побежал смывать ее поцелуи…
Позже я узнала: у Яниса в воде случился инфаркт. Он сначала умер, потом утонул. Или одновременно. Но Катерину не интересовал медицинский фактор. Она хотела, чтобы он умер – ЕЕ. Смыл поцелуи и чистым ушел из этой жизни. Ничьим. Никому не достался. Если не ей, то – никому.
Я смотрю на нее и не понимаю: неужели и в семьдесят продолжается эта извечная борьба за тело и душу?.. Это значит, что старости – нет? Но тогда зачем изнашивается тело?..
Противостояние с курсом закончилось для Катерины инфарктом. Больницей. И отставкой. Ее препроводили на пенсию. Вместо профессорской ставки – пенсия в сто двадцать рублей. На эти деньги жить нельзя. Можно только не умереть с голода.
– Я тебе сейчас что-то скажу, – таинственно сообщает Катерина. – Но это между нами.
Я киваю головой.
– Я слепну. Я почти ничего не вижу. Когда я зажигаю настольную лампу, то вижу только светящуюся точку. Представляю себе, что меня ждет. А может, не представляю.
Я молчу, потрясенная услышанным. У меня такое состояние, будто при мне машина сбила человека. Я тоже не представляю, как она будет жить: старая, нищая и слепая.
– Ну что замолчала? – окликнула меня Катерина. – Расстроилась? Я испортила тебе настроение? Терпеть не могу людей, которые складывают свои проблемы на других. Это невежливо и невоспитанно. Я недавно видела на жене (она называет фамилию) брючный костюмчик. Очень удобно. Как ты думаешь, мне пойдет?
– Пойдет, – механически отвечаю я.
– Давай купим и мне. В комиссионке. Красненький.
– Лучше зелененький, – механически отзываюсь я.
– Тогда зелененький.
Бедная моя Катерина. Она меня отвлекает, не хочет огорчать. Она гордая и боится выглядеть униженной.
– Как Володя? Ты не знаешь? – спрашивает Катерина, уводя меня подальше от своей судьбы.
Володя и Женя – два ее любимца со старого курса. Они подавали большие надежды и выполнили их. Оба состоялись. Катерина гордится, как будто это ее родные дети.
Но детям не до Катерины. Из юношей и девушек все давно стали дядьками и тетками. Надо кормить семьи. Зарабатывать. Светлая заря – мастер Катерина Виноградская – отдалилась, «как сон, как утренний туман». Подступила грубая жизнь.
– Пошли за скибкой сена, – с упреком качает она головой. – А раньше все здесь сидели. Скоро Новый год. Неужели мне никто не позвонит?..
