Джоанн Харрис - Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник)

Новости в Твиттере разносятся чрезвычайно быстро. И с той же скоростью могут разбиваться сердца. Зимнее утро, обледенелая дорога, грузовик, появившийся невесть откуда, и мой сын на своем байке — на том самом, что я ему подарила на восемнадцатый день рождения…

Сто сорок знаков — этого более чем достаточно, чтобы твоему миру пришел конец. Сперва посыпались разные сообщения как у меня в Фейсбуке, так и у него — OMG[23], это правда — насчет @lamadude? Что нового о нем слышно? Кто хоть что-нибудь о нем знает? А на связь с @MTnestgirl выходили?

А потом, почти сразу же, повторявшееся все снова и снова восклицание: Ах, мать твою!..

Смерть должна быть безмолвной, сказала я себе. Смерть должна походить на черную дыру. Но весть о гибели Чарли разнеслась по Твиттеру с тем же морфическим резонансом, с той же мистической, загадочной силой, какая удерживает тысячи птиц в стае и придает этой стае форму расширяющейся спирали, исходящей пронзительным полубессознательным криком…

Говорят, что птицы — это посланники между мирами живых и мертвых. В то утро птицы в Твиттере, эти виртуальные предвестники смерти, выступили необычайно мощно; они кричали дико и беспомощно, и шелест их крыльев был точно стена белого шума.

До смерти Чарли у меня было всего около дюжины фолловеров. Теперь же со мной на связь выходили люди, совершенно мне незнакомые. Сотни людей! Чего они хотели? Выразить сочувствие? Тайно позлорадствовать? Или, может, разделить со мной трагедию, произошедшую в реальной жизни?

Я сказала себе: я должна уйти из Сети. Мне стало почти невыносимо в Фейсбуке. Там страшная весть о гибели Чарли разнеслась всего за несколько минут. Тысячи пользователей Твиттера вышли со мной на связь. Незнакомые люди выражали мне соболезнования; певцы и актеры, с которыми виртуально общался мой сын, присылали слова сочувствия. Я чувствовала, что это выше моих сил, что мне этого не вынести, но отключиться не могла.

Я помню, как Чарли однажды рассказал мне о Коте Шрёдингера,[24] существе одновременно и живом, и мертвом, помещенном как бы между двумя реальностями. Так вот, в Твиттере Чарли был еще жив; я по-прежнему видела его страницу в Фейсбуке, понимая, что всего за час до того, как отослать свой пост, он с восхищением предвкушал поездку в Лондон на спектакль «Les Miserables»;[25] что на завтрак он съел сэндвич с беконом; что сменил свой прежний аватар на фотографию, которую я сделала много лет назад, — двенадцатилетний Чарли с торжествующим видом стоит на берегу моря, широко расставив ноги над монументальным замком из песка, а на парапет обрушиваются приливные волны с белыми гребешками, и чайки стремительно ныряют в воду…

А в том, другом, реальном, мире я продолжала совершать некие телодвижения, словно все еще была жива. Но теперь все вокруг казалось мне чем-то вроде фотографий, выполненных в технике сепии. Подготовка к похоронам; похороны; мужчины и женщины, похожие на стаю черных птиц с картин Магритта,[26] вьющихся вокруг дыры в земле. И я ринулась обратно в Твиттер, испытывая смешанное ощущение страшного горя и вместе с тем облегчения — облегчения, потому что покинула этот мертвый мир; горя, потому что вынуждена была собственными глазами видеть, как количество посещений на странице Чарли все уменьшается, и последние уже имеют пометку не «24 часа назад», а куда более отдаленные даты.

Тогда я решила удалить аккаунт Чарли. Но для этого мне был нужен его пароль. Впрочем, этот пароль одинаково подходил для всех его аккаунтов; его страница в Фейсбуке была по-прежнему открыта, и на стене у него было полно посланий. И на его канале в YouTube кипела жизнь; там было полно его видео; а когда я снова залогинилась в Твиттере, то первое, что я увидела, это рекомендованный список лиц, с которыми мне, возможно, захочется вступить в переписку, и среди них был, разумеется, @Llamadude.

Еще хуже обстояло дело с электронной почтой. Она автоматически поступала на мой адрес через определенные интервалы с сообщением: «Пользователь, страницу которого вы смотрите (@Llamadude), не выходил в Сеть 14 дней. Хотите возобновить связь?»

Сперва я подобные послания удаляла. Пыталась блокировать их доступ, но Чарли когда-то давно сам меня подключил, и теперь я не знала, как изменить настройку.

«Хотите возобновить связь?»

Я подумывала о том, чтобы вообще перестать пользоваться Сетью. Но Твиттер уже стал для меня чем-то большим, чем просто средство связи. Там я чувствовала себя ближе к Чарли. Там, среди его виртуальных друзей. Там люди по-прежнему упоминали его имя, и в таких случаях оно непременно появлялось на моей странице в Фейсбуке. А иногда и все комменты с тегом сетевого имени Чарли; и было так легко представить его среди живых — слушающим других людей, участвующим в общей беседе. Мне кажется, что таким способом и сами они как бы сохраняли ему жизнь среди живых, убеждая себя и других, что все мы его по-прежнему помним.

— Тебе надо чаще выходить из дома, — твердила мне моя мать. — Это же просто нездорово, наконец! Ты все время сидишь здесь и хандришь. Если ты будешь часами торчать в Твиттере, это все равно не вернет назад нашего мальчика…

Да, конечно, мама, Твиттер его не вернет, однако…

У египтян были пирамиды. У викторианцев — мраморные гробницы. А у Чарли был Твиттер; может, это и нездорово, но именно там мой сын продолжал жить; там он преуспевал в делах, там он был похоронен и навеки помещен в священную крипту. Я обнаружила, что невольно включаю его имя в каждый свой твит. Мои комментарии заполняли его страницу в Фейсбуке. Все больше отдалялся от меня тот день, когда он опубликовал свой последний пост. Некоторые приходят на кладбище, чтобы поговорить с любимыми, давно уже лежащими в могиле; я же разговаривала с Чарли, сидя у себя в комнате, и рядом со мной стояла чашка с крепким чаем и тарелочка с печеньем. Я рассказывала сыну, как провела время; описывала наш сад; цитировала стихи из мюзиклов; пересылала на его адрес те посты из Твиттера, которые ему бы наверняка понравились. Постепенно число моих фолловеров стало расти. В данный момент их более двух тысяч.

И только автоматические уведомления напоминали мне о том, что он уже в ином мире: «Пользователь, страницу которого вы смотрите (@Llamadude), не выходил в Сеть 40 дней. Хотите возобновить связь?»

На этот раз я нажала на опцию «Да».

И через какое-то время у меня в «почтовом ящике» появилось сообщение:

«@Llamadude ответил на ваш твит».

Разумеется, это было невозможно. Наверняка ошибка, подумала я. Никто больше страницей Чарли не пользовался. Мой сын был очень щепетилен и всегда заботился о безопасности; пароли он выбирал очень тщательно, стараясь исключить любую попытку хакерства. Я поспешно залогинилась в Твиттере и перелистала адреса тех, кто мне писал.

Вот оно! Да, это было от него. От @Llamadude. Три маленьких символа, объединенных в триграмму — точка с запятой, тире, скобка, — одно из многочисленных изобретений, известных интернет-сообществу, как emoticons, символы эмоций. В данном случае это был как бы подмигивающий глаз с легкой улыбкой и рядом аватар моего покойного сына.

;-)

Довольно долго я просто смотрела на этот значок и не могла отвести глаз. Простое соединение знаков препинания. И я, разумеется, понимала, что это прислал не мой сын; и все же какая-то часть моей души этому пониманию противилась. Тесты, проведенные с пользователями Твиттера, давно доказали, что мы испытываем такой же прилив эндорфинов, когда смотрим на аватар своего друга, как и когда видим этого друга во плоти. Для меня это был Чарли, и это он улыбался мне оттуда, из могилы…

Должно быть, кто-то все же хакнул его аккаунт. Либо это, либо кто-то из друзей Чарли сумел узнать его пароль. Я с тревогой ждала неизбежной волны всяких дурацких посланий, которые должны были бы последовать, если в его аккаунт действительно влезли; или, что еще хуже, пьяных откровений кого-то из его приятелей, с которым они вместе снимали квартиру и который решил присвоить себе его сетевое имя. Но ничего подобного не произошло. Там была только эта улыбка…

;-)

И никто больше, похоже, ее не заметил. Большинство френдов Чарли с моей страницы ушло. Мои фолловеры тоже постепенно расплывались в разные стороны, их куда больше интересовали всякие вооруженные столкновения и войны. Я рассказала об этом матери, и та настоятельно потребовала, чтобы я обратилась к хорошему врачу, «способному исцелить меня от тяжелой депрессии».

Но я уже чувствовала, как во мне что-то меняется. Моя мать никогда бы не сумела меня понять. Крошечное послание, полученное мной от сына, успело изменить как бы саму структуру моего горя. И нечто, казалось бы, утраченное навсегда, стало медленно выплывать из беспросветной черноты…