Наталья Нестерова - Сделайте погромче

В прошлом Эмма Леонидовна перенесла две нежелательные беременности, два аборта. Воспоминания – из самых тяжелых. Сейчас она была готова в десятикратном увеличении испытать те муки. Только бы дочь не страдала! Первая беременность, после аборта возможно бесплодие…

Эмма Леонидовна положила руки на стол, уронила на них голову, не замечала, что стонет как от тупой беспросветной боли, что выкипает на плите картофель, течет вода из крана…

Если бы Нина в этот момент была дома или пришла в течение двух часов, мама обрушила бы на нее град вопросов и упреков. Так не случилось. И Эмма Леонидовна приняла поразительное для страдающей матери исключительно мудрое решение. Не лезть дочери в душу, не расспрашивать, не ковырять рану. В том, что рана есть и открыта, сомневаться не приходилось. Захочет Нина поделиться, всплакнуть на материнской груди, посоветоваться – хорошо. Не захочет – значит, ей это не нужно. Надо потерпеть. Ждать и надеяться. На что? Вопросы: сиюминутные, роковые, упрекающие – забыть. Просто ждать и надеяться. На завтрашний день.

«Внимание! Приготовьтесь, вас снимают! Улыбка!» – так можно было бы описать состояние двойняшек, когда мамочка лежала с голым животом на кушетке и ей делали УЗИ.

Но как приготовиться? Откуда взять улыбку, если они похожи на маленькие закорючки, на жирные бугристые запятые? Да еще вокруг пленка околоплодных пузырей, сквозь нее вообще ничего не рассмотришь.

Особенно Женя нервничала и все спрашивала брата:

– Как я выгляжу? Как я выгляжу?

– Фотомодель, ешкин корень! Хоть сейчас на подиум версаче демонстрировать.

Но и сам Шура только прикидывался равнодушным. Мамочка его первый раз на него смотрит. Оценит, какой он сильный, крепкий, мускулистый? То есть, конечно, вырастет в мускулистого атлета.

Мамочка выворачивала голову и видела на мониторе нагромождение темных и светлых пятен. Неужели среди них можно что-то разобрать?

Врач диктовал сестре:

– Матка в антефлексио. Размеры девять, на шесть, на четыре. В полости матки определяются два плодных яйца…

А потом он сказал мамочке: «Вставайте, девушка, ситуация однозначная».

– Мне так обидно, – хлюпала Женя, – что мамочка не знает, какие у меня будут чудесные рыже-золотистые кудрявые волосы, как у бабушки Хейвед. И ножки стройные, и каждый ноготочек будто розовая жемчужина…

– А я, как дедушка Рустам, вырасту до метра восьмидесяти, – Шурке тоже хотелось плакать, но он крепился. – И буду сильным-сильным…

– Папочка ниже дедушки Рустама на целую голову, – напомнила Женя, которая не переносила манеру брата перебивать ее в самые патетические моменты. – И долго из-за этого переживал, да и сейчас. Глупо, мне кажется.

– Ничего не глупо! Мужчина должен быть большим.

– Зачем?

– Чтобы, чтобы… – не находил быстрого аргумента Шура. – Чтобы возвышаться!

– Папочка не возвышается. По-твоему получается, он ущербный. А мамочка Ваню-глыбу игнорировала, а папочку полюбила. Выходит, мамочка глупая? Ты, Шурка, все-таки кретин неблагодарный. И тебя надо пороть уже сейчас, внутриутробно!

– Ты все передергиваешь! Я слова плохого про мамочку или папочку не сказал! Язва! Интриганка и сплетница! Это тебя надо розгами воспитывать, чтобы отбить манеру напраслину возводить.

Они ссорились, бросали друг другу обвинения, пока не выдохлись. Замолчали, обессиленные, а потом Женя спросила:

– Шурка, ты знаешь, почему мы сцепились?

– Знаю, – буркнул он.

Двойняшки знали, что людям свойственно вымещать свое дурное настроение, тревогу, стресс или горе на ближнем, на том, кто рядом. А у них имелась печаль. Как тут не расстроиться, впервые пусть через ультразвуковые лучи, явиться пред мамины очи и выглядеть мутными козявками.

Приговор врача обжалованию не подлежал. В глубине ее тела притаились комочки растущей ткани. Сразу два! Как будто одного мало. Представить себе женщину, которая говорит мужчине: у меня будет ребенок – трагично. А если она сообщает: у меня будет двое детей – выглядит форменным издевательством.

«Почему только два? – усмехнется Сергей. – Не три, не пять?» И безжалостно добавит что-нибудь вроде: «Одного признаю, а второму поищи другого папашу».

От этой мысленной картины Нину замутило. Она подходила к метро, навстречу двигался плотный поток курящих людей. Мужчины, женщины, подростки, поднимаясь по лестнице, доставали сигареты и прикуривали. Точно недолгая подземная поездка была испытанием, за которое они должны получить никотиновую награду. Страна табачных наркоманов.

Нина едва успела забежать за угол стеклянного павильона, как ее вырвало. Содержимое желудка плюхнулось на землю, растеклось тошнотворной лужей, вид которой вызвал новые спазмы. Какой стыд и позор! Ее примут за пьянчужку.

– Вы беременны? Вам плохо? – раздался рядом женский голос. – Вот бумажная салфетка, вытритесь.

Мужчина и женщина, пара, стоят рядом, смотрят сочувственно.

– У нас есть лимон, – продолжала говорить и действовать женщина. – Игорь, достань из сумки. Глубже, на дне, ищи, мы ведь покупали. Чем разрезать? Ничего, если маникюрной пилочкой? Игорь, пили! Девушке надо кисленького, несколько капель и воды. Игорь, что ты такой медленный? Открывай бутылку. Да не быстро! Газ! Выплеснулось, ты меня всю окатил! Но это мелочи. Выпейте, девушка! Или просто рот прополощите. Вам лучше?

Нина кивнула. Негаданная помощь и, главное, понимающее сострадание растрогали ее необычайно. Потекли слезы, не могла слова произнести, только смотрела на них со всей признательностью, на которую была способна.

– Держитесь, бывает, – сказал Игорь. – Когда моя Таня на сносях, – кивнул в сторону жены, – я за ней с тазиком бегаю. Иначе всю квартиру заблю… запачкает.

– Мне кислая водичка помогала, – подхватила Таня. – Возила при себе постоянно. Как замутит, надо несколько маленьких глотков делать. Почему вы плачете?

– Ужасно стыдно! – ответила Нина.

– Глупости! – махнул рукой Игорь. – Знаете, как говорят альпинисты? Лучше гор могут быть только горы (Нина вздрогнула и перестала плакать). Они ошибаются. А я вам скажу авторитетно: лучше детей могут быть только дети!

Нина ехала домой, везла в пакете пластиковую бутылку с водой, в которую Игорь и Таня выдавили сок лимона и вручили Нине. Чужие люди, скорее всего никогда в жизни с ними больше не встретится. А как помогли! Если бы с неба упали два ангела с конкретным заданием оказать Нине поддержку, вряд ли бы справились лучше.

«Я бы подошла к человеку, который прилюдно извергает непереваренный обед? – спрашивала себя Нина. И отвечала без сомнения. – Никогда! За десять метров брезгливо бы обошла. Поскользнувшуюся старушку поднять, слепому помочь улицу перейти – конечно, пожалуйста. А неэстетичные проявления животной слабости не для нас».

Кажется, опять подташнивает. Нина наклонилась и, не вынимая бутылочку из пакета, сделала глоток.

– Ненавижу! – бросила Нине в лицо рядом сидящая женщина и поднялась. – Все загадили! В транспорте пиво хлещут, никого не стесняются! Чтоб вы сдохли, алкоголики проклятые!

Женщина пошла к дверям, на выход. Ей было примерно столько же лет, сколько Игорю и Тане. Блюстительница нравов излучала ненависть, от которой легко сгореть, обуглиться. Так бы с Ниной и произошло, если бы не полученная через короткое время большая доброта.

От чего зависит количество злых и добрых людей? Чем регулируется перевес этих качеств в нас самих? Общим благополучием общества, сытостью, чистотой жизненного пространства, традициями, правилами, внушенными в детстве, генетической расположенностью… Можно долго перечислять очевидные параметры, каждый из которых существенен, а все вместе они выглядят некрупно, как коллективный снимок великанов – все одного роста и никто гигантизмом не выделяется.

Нина отвлеклась на размышления о природе человеческой, и страшная проблема – негаданная беременность – слегка отодвинулась в сторону. Когда можешь думать о чем-то отвлеченном, главное несчастье ослабляет удавку на твоей шее.

Кстати, однажды, когда они с Сергеем шли по улице и увидели пьяного, валяющегося у обочины, Сергей приостановился, освободил руку, которой держал Нину за плечи, подошел к скрюченному на асфальте телу, потряс.

– Мужик, ты жив? Отрубился в кайфе или с приступом?

Это был бомж, от которого воняло нестерпимо. Потом и Сергей, оттащивший бомжа до лавочки, пах мерзковато. Нины зажимала нос и не подпускала Сергея, пока не проветрится, гундосила: «Зачем ты его трогал?» Сергей объяснил: его школьный учитель, мировой дядька, упал на улице в лужу, пытался ползти, перепачкался, замер. Прохожие думали – грязный алкаш, обходили стороной, перешагивали. Возможно, учитель все равно бы умер, доставь его в больницу вовремя или с большим опозданием. Но он точно не заслуживал того, чтобы валяться пять часов в грязи.