Светлана Замлелова - Скверное происшествие
– Во-первых, – загибая пальцы и уж, конечно, в сотый раз принялась перечислять она, – во-первых, у него столько трудов! Во-вторых, он знал столько языков!..
– Дичь какая-то, – вдруг перебил её брат. – Сколько трудов, сколько языков... Это что? Серьёзный разговор? Возьмутся обсуждать серьёзные вещи, а двух слов связать не могут...
Он пожал плечами и отвернулся от тёти Амалии, как будто обращался не к ней, а так только, бормотал себе под нос. Тётя Амалия оцарапала его глазами и продолжала:
– И, в-третьих...
Но она не успела сказать, что же в-третьих, потому что брат снова перебил её. На этот раз он презрительно и очень громко фыркнул – в нашей семье почему-то все фыркали. Тётя Амалия не выдержала.
– В чём дело? – обратилась она к нему. Лицо её покривилось, губы растянулись, расплющились и перетекли куда-то на подбородок.
– Надоели вы со своим Лениным – вот в чём дело, – ответил ей брат.
В голосе его чувствовалось напряжение, он бросал вызов.
– У нас, между прочим, сегодня большой праздник, – начала тётя Амалия.
– Вот, вот, – подхватил брат, – позовут людей на праздник и мучают их своим Лениным.
– А по-моему, здесь никто не мучается, – вмешалась тётя Эмилия, до сих пор молчавшая и с любопытством наблюдавшая за всей сценой, – все с удовольствием общаются и обсуждают интересную тему. И только один человек, как всегда, злопыхает.
Тётя Амалия, предчувствуя победу и радуясь такой серьёзной поддержке, засмеялась. Засмеялись и все остальные.
– Неправда! – провозгласил брат. – Никто здесь ничего не обсуждает. Никто здесь и не умеет ничего обсуждать. Просто-напросто тётя Амалия вещает, а все остальные ей внимают – вот и всё обсуждение.
Раздался ропот – нашим не понравилось, что брат сказал про них «не умеют» и «внимают».
– Один он у нас всё умеет! – послышался недовольный шёпот.
– Конечно, он же всё время учится. Мы-то все работаем, а он учится.
– Он вообще у нас самый умный! – засмеялся довольный отец.
– Ты сама-то, тётя Амалия, понимаешь, почему это твой Ленин был гений? – продолжал, не обращая ни на кого внимания, брат.
– Конечно, – металлическим голосом ответила ему тётя Амалия, – он захватил власть и спас Россию.
– Ельцин тоже захватил власть. Он тоже, по-твоему, гений?
– Ельцин – негодяй и алкоголик, – обрушилась тётя Амалия, – он Россию развалил и Думу расстрелял!
– А Ленин твой войну гражданскую начал, – подзадорил её брат.
– Ну и что? – наклонив вперёд голову и глядя на брата отупевшими от ярости глазами, спросила тётя Амалия.
– Да не о чем говорить, – с величественной иронией произнесла тётя Эмилия, – Ленин был гений, это очевидно саэршенна.
– Если ты, тётя Эмилия, ещё раз скажешь при мне, что Ленин был гений, я тебя задушу! – рявкнул вдруг брат.
Все захихикали.
– Хоть бы и впрямь задушил, а то всё только грозит, – брякнул кто-то.
– Ну так что же, тётя Амалия, почему Ленин был гений? – прежним спокойным тоном спросил брат.
– Ленин провозгласил свободу, равенство и братство, – очень неуверенно проговорила тётя Амалия.
– Ленин твой глупость провозгласил, – отозвался брат. – Как это можно провозгласить братство? Так! С сегодняшнего дня у нас братство!.. Так, что ли? А равенство? Кого с кем? Красоты с мерзостью, богатства с бедностью? Так это глупость. Зла с добром всё одно никому не уравнять, это даже самонадеянно как-то... Во-вторых, люди никогда во всём не сравняются. Это нормально. А тот, кто жаждет равенства – попросту завистлив. Экономическое же равенство зависти не искоренит, значит, в равенстве и смысла-то нет... В-третьих, никакого равенства никогда и не было. «Диктатура пролетариата» – так, кажется? Какое же тут равенство? Один класс занял место другого. В-четвёртых, если и было бы равенство – что хорошего? Равенство – это серость. Это когда все одинаково сыты, и никому ничего не надо. Равны бывают только рабы. А в-пятых, ты же сама восхищалась недавно янтарной комнатой...
– Ну и что? При чём тут янтарная комната? – не понимала тётя Амалия.
– А притом, что все не могут жить в янтарных комнатах. И уж если равенство, то и никаких янтарных комнат и зимних дворцов. Понятно?
Никто ничего не понимал, а потому все молчали и годили смеяться. Только жена одного из моих дядьёв особенно заинтересовавшаяся разговором и всё время со вниманием прислушивавшаяся, отозвалась недовольно:
– Да что ты как юродивый-то намёками говоришь! Говорил бы прямо, а то не разберёшь ничего.
Но брат, в кои-то веки сумев овладеть всеобщим вниманием, торопился говорить. Не до объяснений теперь ему было.
– Гений не мог провозгласить равенства. А провозгласивший равенство – не гений... А братство? Что это такое – и понять-то нельзя... А свобода? Какая свобода, от чего?..
– От царизма и религии, – удивляясь одновременно запальчивости и непонятливости брата, объявила тётя Амалия.
– Ага! – обрадовался брат. – Другими словами – от порядка и нравственности...
– Ой, не могу! – засмеялся отец. – Ну как всегда...
И он потрепал брата по плечу. Но брат резко выдернул плечо из-под его руки. Отец тотчас обиженно подобрал руку и отвернулся от брата.
– Ну так как же, тётя Амалия?
– Чего тебе надо? – настороженно спросила тётя Амалия.
– Объясни мне, почему Ленин был гений. Что у него много трудов – это я слышал. Только мало ли графоманов. Что он знал много языков – это я тоже слышал. Между прочим, я тоже знаю несколько языков, только я в гении не лезу.
Эти последние его слова сняли напряжение. Вокруг захихикали, заговорили.
– Ещё бы лез в гении!
– Нашёлся гений!
– Гении не бездельничают!
Тётя Эмилия улыбнулась, а тётя Амалия заметно приободрилась.
– Ты что, с Лениным себя сравниваешь? – надменно спросила она брата.
– Он себя под Лениным чистит, – выкрикнул мой кузен, тот самый, что считался у нас талантом и умницей. Выкрикнув, сам же первый засмеялся и закрутил головой, приглашая остальных смеяться вместе с собой.
Все так и покатились со смеху. Брат был окончательно низвергнут. Только сам он так не считал.
– Ваш Ленин был гениальный злодей и душегубец, – с удовольствием, смакуя каждое слово, проговорил он. – Но этого недостаточно, чтобы называть человека гением. Говорят, он был гениальный экономист. Хорош экономист, доведший богатейшую хлебом страну до голода! Говорят, он был гениальный идеолог. Но он не сказал ничего нового. Самый банальный революционный человеконенавистнический бред, подогреваемый ненасытным честолюбием. А кроме того, гениальные идеи не забываются. Ленинские идеи не протянули и ста лет. Ваш Ленин – просто бессовестная тварь, некрофил...
Он раскраснелся и последние слова почти кричал. Но его уже не боялись.
– Вот разошёлся-то! – удивлённо проговорил кто-то.
– Просто местечковый Наполеон какой-то! – фыркнула тётя Эмилия. И непонятно зачем прибавила:
– L’homme sans moeurs et sans religion!
Наши, конечно, ничего не поняли, но всё же очень обрадовались. Все обратились к брату с насмешливыми физиономиями: что, мол, на это скажешь? Но брат тоже очень обрадовался.
– А-а! – протянул он, повернувшись к тёте Эмилии – тётя Амалия и тётя Эмилия возглавляли стол по разные стороны. – Хочешь удивить всех своим французским? А я вот разоблачу тебя. Это из Пушкина, из «Пиковой дамы», эпиграф к четвёртой главе... Не понимаю, зачем надо зубрить фразы на языках, которых не понимаешь!
Тётя Эмилия было растерялась, но тут же взяла себя в руки, вспомнив, что прибежищем её всегда был тот высокомерный тон, который она так хорошо усвоила.
– Ты очень многого не понимаешь, – произнесла она ледяным голосом, – и поверь, что я не имею ни малейшего желания объяснять тебе.
Она отвернулась от брата и, желая, очевидно, показать, что такое ничтожество не может расстроить приятной беседы, повторила, обращаясь к первому, на кого упал её взгляд:
– Ленин был гений, это очевидно саэршенна.
Разговор возобновился.
Мама, сидевшая через несколько человек от брата, дотянулась до него и, дёргая его за рукав, стала делать ему какие-то знаки, призывая, очевидно, молчать. Но брат, бросив на маму злобный взгляд, с силой выдернул свой рукав, так что тот затрещал, и снова заговорил.
– Я же тебе сказал, тётя Эмилия, – громко и с вызовом начал он, – если ты ещё раз скажешь при мне, что Ленин был гений, я тебя задушу.
Тут уже я не выдержала и стала толкать его локтем, но он даже не взглянул на меня.
Тётя Эмилия, продолжая говорить о чём-то, делала вид, что не слышит слов брата. И вот тут-то и произошло самое невероятное. Брат поднялся со своего места, подошёл к тёте Эмилии и схватил обеими руками её за шею. Произошло это так неожиданно и быстро, что никто даже не пошевельнулся. Все как болваны молча смотрели на брата и решительно не понимали, что происходит. Я видела только широкую спину брата да ещё, как тётя Эмилия вдруг взмахнула руками, и белые широкие рукава её платья напомнили мне крылья. «Как царевна-лебедь», – подумала я и представила, что вот сейчас из рукавов у тёти Эмилии польётся вино и посыплются кости, и будет у нас на полу озеро с белыми птицами. Но потом вдруг брат отпрыгнул в сторону, и всем открылось страшное зрелище. Тётя Эмилия смотрела на всех ничего невидящими, безобразно выпученными глазами. Голова её, чуть склонённая набок, лежала на спинке стула. Ноги были вытянуты и скрывались под скатертью, руки, прямые как оглобли, торчали вниз...
