Николай Прокудин - Второе азиатское нашествие
Чем дальше они шли, тем Озоруев сильнее недоумевал: «И где же боеприпасы? Солдаты все патроны расстреляли в воздух? Однако стрелянных гильз на дороге и на обочине не наблюдалось. Выходит, войска шли на войну без снарядов и патронов?»
Макс беспрестанно крутил головой в надежде найти хотя бы охрану покинутой техники. Тщетно — вокруг ни одной живой души.
«Грустная картина, — подумал он, — можно сказать, трагическая. Как в хрониках о сорок первом годе».
Озоруев велел братьям забраться в крытый грузовик, наполненный ящиками.
- Эй, вы там аккуратнее шурудите: вдруг груз заминирован, — предостерег комбат разбушевавшихся в кузове бойцов. Те ломиком безжалостно взламывали ящики, совсем не боясь взлететь на воздух.
- Авось обойдется, — махнул в ответ фаталист Авессалом.
Фаталисты, бездельники и поху…сты! Что бы он ни говорил братьям, те на все его замечания отвечали «авось» и «небось». Недаром же к ним с детства приклеились соответствующие их характерам прозвища.
Братья Емельяновы быстро выяснили, что грузовик почти под завязку набит пустыми снарядными ящиками. А где же сами снаряды? Куда они–то девались? Артиллеристы выстрелили по противнику или пальнули в воздух? Или вороватые тыловики снаряды давно украли и продали? Огорчению Озоруева не было предела.
- Брателлы, живо вниз, оставьте в покое пустую тару! Лучше добудьте бензин! Хоть одну канистру! Искать, искать, искать! Бегом–марш! Марш!
Нестор–Небось почесал затылок и с возмущением спросил у комбата:
- А почему мы? Опять начальство русский народ притесняет! Почему Изю не гоняете?
Авось моргнул несколько раз длинными девичьими ресницами и поддержал брата:
- И верно, опять жидовская морда сачкует, а мы пашем!
Максим нахмурился и поднес по очереди свой крупный кулак к курносым носам близнецов.
- Между прочим, «жидовская морда» мною назначена начальником штаба батальона! И он два часа нес половину нашего продовольственного запаса, да ещё и канцелярию: печатную машинку и бумаги. Потел, надрывался, но никто из вас не изъявил желания ему помочь или заменить. А ну, марш на поиск бензина! По машинам, черносотенные рожи!
Братья хотели заикнуться о бездельничающем пьянице ефрейторе Дормидонтенко, но кулак начальства был перед глазами, передумали и пошли выполнять задание.
Дормидонтенко ухмыльнулся, радуясь тому, что комбат встал на его защиту, но не тут–то было.
Озоруев тотчас нарушил его покой.
- Чему ухмыляешься, каторжное мурло? Обленился, разгильдяй! А ну, живее костер разводи, сейчас будем обедать. Война войной, а обед по распорядку! Или ты собрался меня голодом морить?
Дормидонтенко бросился на поиски дров, благо они были под рукою: снарядные ящики валялись вокруг. Работал он плохо, потому что его мучило похмелье. Трясущимися руками Степаныч разбивал кувалдой пустую тару и на полусогнутых дрожащих ногах таскал дрова к месту для привала. Для привала выбрали полянку по тенистыми березами. Посадив несколько заноз в ладони, ефрейтор постепенно разозлился.
«Я ещё могу понять, когда на марше сквалыга комбат зажимал фронтовую норму пайка», — рассуждал сначала про себя Степаныч, но не удержался и начал говорить вслух.
- Ну, оно, конечно, так: экономия, придержал, чтобы не отстал кто по пьянке в пути от эшелона, но теперь–то в самый раз выдать страждущим воинам! Коли мы добросовестно прибыли на фронт, знать, пора выдавать фронтовую норму — сто грамм! Я, можно сказать, из–за этих бесплатных наркотовских ста грамм только и согласился пойти на войну! А если суммировать не выданные за эти дни сто грамм, долг набегает больше литра! Ведь только из–за этой наркотовской дармовой выпивки я не убег от мобилизации!
- Наркомовских, — поправил его Шмуклер.
- Чего? — угрожающе пробубнил ефрейтор, недовольный посторонним вмешательством в ход мыслей и сжал кулаки.
- Я говорю: не наркотовских, а правильно говорить — наркомовских.
- Да пошёл ты, умник, куда подальше, — вновь выругался Степаныч.
На самом деле комбат водку не жалел и не зажимал, её просто у него не было. Ни водки, ни спирта. Одно из трех: либо водку в суматохе забыли загрузить в вагон, либо загрузили, но украли в пути вместе с вагоном, либо запас горячительного тайком от них выпили тыловики и сами расписались о получении. Третий вариант был вероятнее первого и второго. Комбата занятого мыслями, где же найти оружие, боеприпасы и бензин, не занимали вопросы о пропавшей водке…
Постепенно, сломав несколько спичек, ефрейтор всё же сумел разжечь костерок трясущимися руками. На огонек вернулся Изя, который перестал обижаться на матерки пьяного товарища. Он подвесил котелок с кашей с помощью сложного сооружения из шести автоматных шомполов, которые нашлись в одной из машин. Новый начальник штаба сел на остов снарядного ящика и задумался, глядя на пламя костерка. А задуматься ему было над чем:
«Надо же так умудриться вляпаться в историю! Я последний живущий в Москве еврей и попал под всеобщую мобилизацию, которая почему–то коснулась лишь пятерых человек со всей столицы. Хорошо ещё комбат не тупой службист, а вроде бы даже интеллигентный человек. Да и дело своё, как мне кажется, знает хорошо. Молодец: о подчинённых пекётся, первым делом обед для подчиненных организовал. Надеюсь, с ним не пропадем…»
Дремавший Дормидонтенко встрепенулся и посмотрел на костер.
- Изя, не спи, помешивай кашу! Попробуй её на вкус, доцент! — напоминал Шмуклеру ефрейтор и, снова пробормотав ругательства, мгновенно засыпал. — Сожжёшь закуску — пришибу! — повторял он свою угрозу каждый раз, когда просыпался.
Шмуклер не спорил, а меланхолически кивал головой в ответ, даже не пытаясь поставить на место зарывавшегося подчиненного. Он неторопливо водил ложкой по стенкам котелка и тихо мечтал о свидании с родным Сионом.
Близнецы вернулись ни с чем. Нет, конечно, они пришли не с пустыми руками, явиться совсем без трофеев они бы не посмели. В опустевших кабинах Авось и Небось нашли противогазы и комплекты химзащиты. Прорезиненные плащи могли вполне пригодиться солдатам, чтобы укрыться от вероятного дождя. Помимо плащей были и другие находки: кто–то из водителей в панике бросил два штык–ножа, три саперных лопатки и пистолет. Пистолет, видимо, потерял какой–то недотепа офицер. Последней находке Макс обрадовался больше всего: уж теперь–то будет, чем отбиваться от шаек мародеров, дезертиров и прочей нечисти, которая всегда сопутствует воюющей армии.
«Да мало ли от кого защититься! — размышляя Максим. — А ну как набегут волки? Или стая голодных бродячих собак? Или диверсанты появятся. Хотя в случае нападения патронов хватит лишь застрелиться…»
Глазастый Небось нашёл пачку галет и мешок сухарей, банку тушенки и открытую банку со сгущенкой.
- Что за ерунда происходит! — возмутился вслух Изя. — Ну, какой идиот послал войска в бой без оружия и боеприпасов! Тут не меньше дивизии, судя по технике! Как можно было отправить подразделения без запаса топлива и продовольствия?
- Картавый, на кой черт тебе это оружие? Почему тебя так заботит отсутствие патронов? — грубо перебил Шмуклера проснувшийся Степаныч. — Хлопцы, вы бы хоть флакон одеколону нашли! Пошарили бы у офицеров в вещах! Не может не быть одеколона в их тревожных командирских чемоданах! Или вы, братики, выпили одеколон втихаря без меня? Что молчите, господа–товарищи?
Братья обиделись и на господ, и на товарищей, и на подозрения в крысятничестве и, несмотря на протесты комбата, в ответ на обвинения слегка отдубасили ефрейтора. Досталось ему и по почкам, и несколько раз по ребрам.
Обед прошёл в гнетущем молчании. Поколоченный братьями ефрейтор Дормидонтенко со злостью скреб ложкой по стенкам котелка, бурча проклятья и угрозы адрес Авося и Небося. А Шмуклер с дрожью внутри переживал за качество сваренной им каши. Изя был уверен, если что- то не так, то опять заведут разговоры об отравлении русского народа ксенофобами и космополитами. Братья, получив по выговору от комбата в виде пинков под зад, притихли и жевали пищу молча. И Озоруев был не настроен много разглагольствовать. Он мучительно размышлял над стоящей перед ним дилеммой: шагать далее на фронт или бросить к чертовой матери этих недотёп подчиненных и тайком бежать в тыл, пробираться к Байкалу, а там за Алтай, в Казахстан, а уже оттуда всякими правдами и неправдами пробираться в Новую Зеландию.
- О чем думаете, командир? — осторожно поинтересовался Шмуклер, словно прочитав потаённые мысли начальства.
- Эх, друг мой, Изя! О дальних странах! О родине птицы киви…
Шмуклер удивился такому ответу, потеребил нос и не стал продолжать опасный разговор. И так всё было ясно, ведь он тоже размышлял о далеком Израиле, где уже несколько лет жили его жена и дочь.
«Что я тут забыл, в Бурятии, когда меня давно ждут родные у берегов Мертвого моря? Я же чистокровный еврей, а не монголоид!» — подумал Изя, но сразу же отогнал эту позорную пораженческую мысль.
