Ник Хоакин - Женщина, потерявшая себя
Ничего не поняв, он пожал плечами:
— Ладно, думаю, я и сам смогу подыскать кого-нибудь.
Снова воцарилось молчание. Пит Альфонсо отхлебнул виски, чувствуя, что все на него смотрят.
Наконец он выдавил:
— Чертов город!
Но тут же поперхнулся и закашлялся.
Увидев, что Альфонсо залил себе пиджак, Пако неожиданно рассмеялся:
— Спокойно, Пит, спокойно! Вот, возьми мою салфетку. А если тебе нужен пианист, почему бы не попробовать меня?
— Ты что, смеешься?!
— Я серьезно. В данный момент я свободен.
— А твой оркестр?
— С ним кончено. Но это длинная история.
— Что ж…
— Я могу начать хоть завтра.
— В десять мы прослушиваем новую певицу.
— Я приду.
Все еще ничего не понимая, Пит Альфонсо сказал:
— О’кей, Текс. Я буду тебя ждать.
Все-таки сообразив, что что-то неладно, он забеспокоился, заерзал, потом вдруг судорожно схватил бокал и осушил его с такой отчаянной решимостью, словно в нем был яд.
— Заказать вам еще, мистер Альфонсо? — спросила Мэри. В ее голосе явно слышалось колебание: она ожидала, что мистер Альфонсо сейчас рухнет на пол и умрет с героической улыбкой на устах.
Нервно хохотнув, Альфонсо отклонил предложение.
— Нет, спасибо. Пора за работу. Кажется, я что-то не то сказал? Тогда извините. Может быть, вы хотите, чтобы я сыграл что-нибудь специально для вас?
Он встал, и лицо его вновь напряглось.
— Эта моя новая певица, — начал было он, — говорят, она что-то вроде коммунистки…
Не закончив, он решительно двинулся от их стола и, только отойдя на некоторое расстояние, позволил себе радостно улыбнуться.
— Единственное, что мы можем сейчас сделать, — сказал Пако с нарочитой серьезностью, — это станцевать под его замечательную музыку.
Все четверо переглянулись и прыснули со смеху. Рита и Мэри сняли плащи, Пепе и Пако ослабили галстуки. Придвинув стулья ближе к столу, они с видом заговорщиков пригнули головы. Пако изобразил растерянного мистера Альфонсо, поперхнувшегося виски. Рита и Пепе взялись за руки. Подали бифштексы.
— А помните, — спросила Рита, беря нож, — как мы захватили джонку в бухте, когда я собиралась бежать в Патагонию?
За кофе они тихонько подпевали оркестру. Зал постепенно успокоился, и оркестр перешел на задумчивые, тягучие мелодии. Фонарики, свисавшие с балкона, окрашивали стены в темно-красный цвет, бросали огненные блики на фотографии негров с саксофонами и поющих серенады мексиканцев.
— Почему, — спросил Пепе, — это место называется «Товарищ»?
Мэри склонила голову на плечо Пако, и он поглаживал ее волосы.
— Потанцуем? — предложил он.
— Не сейчас, дорогой. Я так наелась…
— Давай со мной, Пако. Я хочу танцевать, — сказала Рита, поднимаясь.
Оставшись вдвоем, Мэри и Пепе вопрошающе посмотрели друг на друга.
— Да, Мэри, тебе пришла в голову замечательная идея — затащить нас сюда.
— А ты видел, кто сидел только что вон там, в другом конце зала?
— Сеньора де Видаль?
— Она не сводила с нас глаз. Не говори Пако, не надо портить такой вечер. Тебе трудно было уговорить его поехать с нами?
— Нет. Он лежал на траве, а когда я сказал ему, он как ни в чем не бывало встал и пошел со мной…
Когда Рита и Пако вернулись к столику, Мэри предложила отправиться домой: Пако теперь человек работающий, а будильника у них нет.
— Нет, давайте еще побудем, — запротестовал Пако. — Здесь так хорошо. И следующий танец ты танцуешь со мной — да, да!
Он схватил Мэри за руку и потащил танцевать.
— Закажи мне чего-нибудь выпить, Пепе, — сказала раскрасневшаяся Рита. — Он заставил меня прыгать с ним по всему залу. Но с ним здорово танцевать, когда он в хорошем настроении. И знаешь что? Я решила убрать зеркало из салона. А на освободившейся стене мы повесим телефон. Не могу же я всякий раз объясняться тебе в любви из туалета. Хорошая идея, верно? Я имею в виду — избавиться от этого зеркала.
К Пепе подошел официант и что-то прошептал ему на ухо.
— Что такое, Пепе? — спросила Рита, меняясь в лице.
— Та девушка из Манилы — Конни Эскобар, — она здесь на балконе и хочет видеть меня.
Он рассказал Рите о своих сегодняшних посетителях.
— Пепе, ты никуда не пойдешь!
— Я должен был встретиться с ней после обеда, но трусливо сбежал. Должен же я хотя бы извиниться перед ней?
— То есть ты все же хочешь встретиться с ней? Не делай этого!
— Чего ты так волнуешься? Это мой профессиональный долг.
— Профессиональный долг? Она что, лошадь?
— Послушай, Рита, я не младенец и знаю, что мне делать.
— Ладно, иди! Иди, если ты такой осел!
— Э, да наши голубки ссорятся! — сказал подошедший Пако.
— В чем дело? Что случилось? — спросила Мэри.
— Конни Эскобар, — сказал Пепе, поднимаясь. — Она на балконе. Хочет меня видеть.
— Вот и прекрасно, — сказал Пако. — Пригласи ее сюда. И скажи, чтобы прихватила свою старуху — она тоже торчала здесь весь вечер и строила глазки. Эй, Мэри, играют румбу, пошли!
— Пепе, если ты не вернешься через пять минут, я уеду домой, — сказала Рита.
На полутемном балконе, где стоявшие в беспорядке стулья, казалось, хранили скуку уже ушедших англичан, одиноко сидела Конни Эскобар в черной шляпке и мехах; жемчужное ожерелье тихо звякало о полупустой бокал; слабый свет освещал голое плечо, с которого соскользнул мех. Когда он подошел и она подняла голову, он отчетливо увидел, что у нее измученное лицо еще совсем юной девушки, маска развязности, которую она надела сегодня утром, исчезла.
Она сказала:
— Я так долго ждала вас сегодня…
— Неужели вы всерьез думали, что я приду? — насмешливо спросил он.
Мука на ее лице сменилась удивлением.
— Как вы узнали, что я здесь? — спросил он.
— Я приходила к вам еще раз. Там был только ваш слуга, и он… Но почему вы не садитесь?
— Я не могу задерживаться. Мне жаль, что вам пришлось ждать.
— Сегодня к вам приходила моя мать.
У него покраснели уши. Итак, история приобретала огласку.
— Вы здорово повеселились за мой счет сегодня утром, — холодно сказал он.
— Как вы могли поверить ей!
— Как я мог хоть на минуту поверить вам!
— Но я говорила правду. То есть, конечно, не только правду, но я не лгала, когда сказала вам, что у меня…
— Не стоит повторять эту чушь.
— Но вы должны поверить мне. Пожалуйста! Я ведь уже сказала — от этого зависит моя жизнь. Я в отчаянии. Вы знаете, я весь вечер ходила взад и вперед по этому переулку и не могла войти — мама была здесь. Весь вечер я мерзла на улице ради того, чтобы увидеть вас. Разве это похоже на розыгрыш?
— Да, похоже! — крикнул он. — Вы же знаете, я ветеринар, занимаюсь лошадьми. Скажите же, почему вы так стремитесь встретиться со мной? Вы что, лошадь? И безусловно, я не собираюсь показывать вас никакому врачу — я не хочу, чтобы и меня приняли за сумасшедшего. Любой врач спустит нас обоих с лестницы, как только вы изложите ему суть дела. Я ничего не могу сделать для вас. И откровенно говоря, мне не хочется ничего для вас делать. Вы пустая испорченная девчонка и ужасная врунья. А теперь разрешите откланяться.
Она сжалась в комочек. Глаза ее округлились, рот широко раскрылся. Затем она быстро вскочила на ноги, схватила перчатки и сумочку. Лицо ее окаменело.
— Пожалуйста, извините меня, — неожиданно спокойно сказала она, глядя в сторону. — Больше я не побеспокою вас, доктор. Прощайте.
— Куда вы? — беспомощно спросил он.
Она на секунду подняла глаза, и он понял, что она хотела сказать этим взглядом.
— Минутку! — воскликнул он в отчаянии. — Если вы хотите поговорить со мной, будь по-вашему, но я должен предупредить моих друзей. Вы подождете меня здесь? Сядьте и допейте ваше виски.
Он взял ее за руку и усадил за стол. Она не сопротивлялась.
— Я вернусь через минуту, — сказал он, вытирая платком взмокший лоб.
Вся компания уже поднималась на балкон, Пако был в отличном настроении и напевал марш, заставляя девушек шагать в такт.
— Пора двигаться, — сказала Мэри. — А то мы не успеем на последний паром.
— Пристраивайся в затылок, дружище, пристраивайся в затылок! — заорал Пако.
— Я остаюсь, — сказал Пепе.
— Почему? — спросила Рита.
— Мне надо с ней поговорить.
— Вот это да! — выдохнул Пако.
— Рита, завтра я тебе все объясню. Поезжай на моей машине. Я провожу вас до двери.
Проходя по балкону, они даже не взглянули в сторону Конни — она одиноко сидела за своим столиком, опустив голову. Наверху, там, где кончалась лестница, призрачной глыбой льда мерцала в лунном свете призма вестибюля и две кошки, в ярости застывшие друг против друга, казалось, вмерзли в ледяную толщу. Выйдя на улицу, Пако пустился в пляс, пока Мэри и Рита завязывали шарфы. Пепе тронул Риту за руку:
