Валерий Козырев - Джесси
– Да нет, нормально.
– Как в школе дела?
– Да вроде бы неплохо…
– Завтра на реку поедем, – сказал Михаил Иванович, – порыбачим, позагораем. На улице уже какой день красотища такая, а мы на природу ещё ни разу не выезжали.
Гена, соглашаясь, кивнул головой.
– Ну, вот и ладненько! Пойду в гараж, машину подготовлю. Масло давно уже пора поменять…
Болезнь Гены Михаил Иванович и Людмила Александровна восприняли как семейную трагедию. И хотя, чтобы не ранить его излишним вниманием, не проявляли чрезмерной заботы, всё же Гена ощущал иное к себе отношение. На столе теперь всегда были фрукты и свежие овощи, которые в это время года можно было купить только на колхозном рынке, и стоили они там недёшево. Гена возмущался, просил прекратить тратить деньги, но всё было бесполезно.
– Так ведь для всех покупаем, Гена! – недоуменно разводил руками Михаил Иванович. – А куда их девать, деньги-то, солить, что ли? А тут и до своего урожая недалеко. Яблони нынче на даче хорошо отцвели, завязи много, урожай неплохой будет. Абрикосы тоже неплохо взялись. Так что ешь, давай, не считай.
– Фрукты и овощи нужно есть обязательно, – безапелляционно сказала Людмила Александровна, выслушав протест Гены. – Так что никакие твои возражения не принимаются.
Гене оставалось лишь одно – мириться с этим.
Ещё до начала первого урока повстречался с Марьяной и все переживания утра исчезли, лишь только услышал её голос. А уже вечером ждал её у памятника с таким же букетом полевых цветов. Они просто гуляли по улицам вечернего города. О, сколько же, оказывается, трепетных мгновений можно пережить от одного только взгляда любимой, от касания её руки, от того, как она поправляет прядь волос, да и просто оттого, что она есть и сейчас – рядом! Расстались поздно, у её подъезда. Гена дождался, пока стих стук каблучков и захлопнулась дверь её квартиры, и лишь потом направился к своему дому.
В понедельник, после первого урока, к нему подошла школьный фельдшер и вручила направление в поликлинику. Врач – высокий, седой, с крупными чертами лица, был добродушен и участлив.
– Присаживайся! – указал он жестом на стул, стоявший против его стола. Затем еще некоторое время перебирал лежавшие перед ним бумаги, давая время Гене привыкнуть к обстановке. – Ну, хорошо, – сказал он наконец, убедившись, что пациент готов к разговору, – зовут тебя, значит, Геннадий? Очень хорошее имя. А меня зовут Алексей Павлович. – Он снял массивные очки в роговой оправе и отложил их в сторону, также располагая этим к себе собеседника. – Ну, что, Гена, – продолжил говорить он, выдержав небольшую паузу, – полагаю, что ты уже знаешь, чем именно болен?..
– В общих словах – да, но у меня много вопросов…
– Любознательность хорошее качество, но думаю, что тебе не нужно слишком увлекаться детальным изучением болезни, это, всё-таки, удел специалистов… Хотя, кое-что тебе знать просто необходимо. Мы подозреваем у тебя хронический лимфоцитарный лейкоз. Обычно он диагностируется лишь при появлении выраженных симптомов, но в твоем случае повышенное число лейкоцитов удалось выявить при общем анализе крови, на ранней стадии заболевания. Поэтому будем надеяться на лучшее.
– Алексей Павлович, значит, я могу надеяться на выздоровление?..
– И не только надеяться, но и обязан в это верить! Иначе никакое лечение не будет иметь силы. – Алексей Павлович вновь переложил очки с места на место. – И запомни, Геннадий, – сказал он, пристально посмотрев на Гену, – выздоровление прежде происходит в сознании человека, и лишь потом мы наблюдаем его проявление! Ты всегда должен думать о себе позитивно – как о здоровом человеке. Вера и надежда – это необходимые условия, и они непременно должны присутствовать в твоей жизни. Но не только это… – продолжил он. – В медицине ничего не происходит по мановению волшебной палочки, и каждый случай, в котором мы наблюдаем положительный результат – это труд. И не только врачей, но и самих больных тоже. Важно выполнять все врачебные предписания, вести здоровый образ жизни; вся твоя жизнь, твои мысли, твои желания должны быть направлены на выздоровление и только выздоровление. И, конечно же, никогда не нужно делать преждевременных прогнозов и негативных выводов. Прогнозы, выводы и диагноз – это удел специалистов и только специалистов. А сейчас… – Алексей Павлович протянул Гене уже заполненный медицинский бланк. – Возьми направление в стационар и завтра к десяти утра, пожалуйста, будь там. И, хотя твое состояние на данный момент и не вызывает тревоги, всё равно придется провести две недели в клинике. Сдашь анализы, понаблюдаешься… Чтобы мы могли более точно установить диагноз.
– Алексей Павлович! – обратился к нему Гена. – У меня выпускной год и скоро начнутся экзамены. Можно мне подождать ещё месяц?..
– Здоровье, Гена, дороже. Поэтому откладывать лечение не стоит, а готовиться к экзаменам можно и в палате. И вот на этом мы сегодня и закончим наш разговор, – сказал Алексей Павлович. – Стационар в этом же здании, в другом крыле. Направление отдашь дежурной в приемном покое. Завтра после обеда я навещу тебя.
Вечером Гена вкратце пересказал Марьяне свой разговор с врачом.
– Тебе сказали, что при этой форме лейкоз никак себя не проявляет и может пройти бесследно? – выслушав, уточнила она.
– Да, Алексей Павлович сказал так. Но дело не в этом… – и он замолчал, подбирая слова.
– А в чём же тогда?
– Я не должен был начинать наши отношения, зная, что болен. А теперь… теперь я люблю тебя!
Марьяна взяла его руки в свои и сильно, так, что побелели костяшки на её пальцах, сжала их.
– Гена, посмотри на меня.
Он взглянул и не узнал её. Это была не та Марьяна, которую он знал. Перед ним сидела волевая, решительная девушка со стальным блеском в глазах, еще недавно таких приветливых и ласковых.
– А теперь слушай, – сказала она, – даже если эта болезнь неизлечима, мы никогда не расстанемся, слышишь?! Никогда! И не смей думать об этом. Я тоже люблю тебя, и этим все сказано!
Гена молчал.
– Ты не хочешь говорить?..
Он продолжал молчать.
– Ответь хоть что-нибудь! – уже умоляла Марьяна.
– Что я должен сказать?
– Что ты выкинул эти глупости из своей головы.
– Марьяна, даже если я это скажу, ничего не измениться, ведь это действительно так…
– Ты глупый, глупый!! Я люблю тебя, люблю! И мне всё равно, болен ты или здоров!
Она отпустила его руки и закрыла ладошками лицо.
– Мне, Марьяна, это не всё равно…
Марьяна отняла ладони от лица, на её глазах были слезы. Непонятно почему завел этот разговор далекий от всяких сентиментальностей Гена, ведь предвидеть реакцию Марьяны не составляло большего труда. Возможно, что он просто хотел услышать то, что услышал. И, не ведая того, тронул те струны её души, которых не должен был касаться. Ему стало не по себе.
– Прости! И забудь о том, что я сказал.
Она взглянула на него сквозь слезы и улыбнулась, по-прежнему милая и нежная.
С того дня, как Гена вернулся из больницы, он только раз сходил в церковь. Ночами, когда натруженное за день колено болело, мешая заснуть, у него было много времени для размышлений. «Ведь не по своей воле человек рождается на этот свет, – бесконечно тянулись мысли, сменяя одна другую. – Тогда в чём моя вина, почему я болен и страдаю?.. В чём согрешил? В том, что родился, что дышу, и во мне бьется сердце? Разве в этом моя вина?! Не во власти человека родиться или не родиться, не по своей воле он страдает и переносит мучения. Тогда не сам ли Бог виновен пред людьми? Ведь не сотвори он человека, ничего бы и не было. Зачем ему человек? Пастор проповедовал, что грех через непослушание Адама и Евы вошёл в людей. Ну, а причем здесь я-то? Причем другие? И зачем мне призрачные обещания вечной жизни, когда я хочу лишь малого – быть счастливым здесь, на земле? Сколько на земле безвинно страдающих людей, умирающих от войн, болезней, от голода и жестокости власть имущих?! Где во всем этом Бог!? Где Его справедливость и хваленое милосердие?! В том, что когда-то сатана будет поражён и наступит полная гармония, и лев будет кушать травку рядом с овечками?! Что за бред? Детский сад! Сказка, в которую я верил, как последний идиот… Пастор часто говорит, что в Иисусе Христе Бог оправдал себя как Творец за страдания человечества, даровав милость и спасение через его смерть. Мне лично от этого не легче, зачем мне эта смерть? Пусть бы жил себе на небесах рядом со своим могущественным папашей… Я не просил никого умирать за меня! Я хочу лишь одного – нормально жить и всё, больше мне ничего не нужно! Да и вообще, зачем вся эта непонятная карусель – сначала сотворить людей, затем коварно предать их греху и на них же возложить вину за это; да ещё и изгнать их в пустыню, почти на верную смерть. Если Он такой Всевидящий, неужели не заметил, что человек существо слабое, подвластное соблазну, это рядом с человеком, чтобы змей не подступил к нему, а не возле ворот Эдемского сада нужно было ставить херувима с огненным мечом. И уж коли Бог есть на самом деле, и всё случилось так, как об этом написано в Библии, то не лучше ли Ему оставить людей в покое, потому что они имеют право судить Его даже больше, чем Он их…» И с каждым днём все больше и больше, как ржавчина разъедает железо, точило его веру разочарование, и неясный рок маячил впереди гнетущей тенью.
