Аскольд Якубовский - Четверо
Алексин проснулся.
Ни звука. Установилась глубочайшая лесная тишина. Алексин разбирался, что разбудило его? Дикий сон?… Чьи-то шаги?… Да, да, к ним шел кто-то. Алексин вслушался — нет шагов. Стоит мертвая, грозная тишина.
Но где же собаки?
Он покосился на приваду: никого. Алексин посмотрел вниз и вздрогнул: около стояли эти собаки. Они глядели прямо на него.
В глазах собак горели красные огоньки.
Пришли… Сколько их? Стоит ли будить Иванова?
Сначала он увидел их пять или шесть, и ему подумалось, что старший егерь врал, говоря о двух десятках собак. Но, осторожно ведя глазами, Алексин увидел других.
Те собаки лежали и сидели вокруг стога, прямо на снегу. Вот одна закинула голову и широко зевнула. Но ближние, сидя и лежа, все глядели прямо на него.
Алексин разглядывал их: обыкновенные дворняги! Одни собаки поменьше, другие большие. В свете луны ясна их окраска: пятна на боках, пятна на мордах.
Хвосты у одних собак были лихо закрученные, у других уныло свисали вниз. Но были и куцые собаки, были и породистые. Даже ирландский сеттер.
Сманили дурака!
Алексин вздохнул, и собаки услышали его. Теперь они смотрели на него — все до одной. Обычные собаки, видел он таких сотни и тысячи, но в них жуть и упрек.
Жуть?… Это ясно.
А упрек?…
В чем можно его упрекнуть? Не он же гнал их в лес. И все же тоскливо сосало под ложечкой: может, виноват?…
Нет, совесть его чиста. Но все же сделано им что-то нехорошее, прогнавшее из города этих псов.
А вдруг они будут мстить, бросятся?… Изморось легла на его спину. Алексину стало страшно, он толкнул Иванова локтем.
Тот проснулся, как просыпаются охотники, сидящие в засаде: мгновенно и не спрашивая ни о чем.
Иванов открыл глаза, увидел собак и едва не присвистнул: сколько их здесь! Но — сдержался.
А к стогу подходит тонкая корноухая собака, очень похожая на лису.
Где-то он ее встречал.
За ней идет большая и пестрая. Обе собаки худые, настороженные.
Жалкие звери… Иванов так их понял — жалкие и одинокие, хотя их здесь большая стая.
Но что привело их сюда? Не к телке, а собрало их под стожок? Любопытство?… Тоска по человеку?…
Алексин стал поднимать винтовку, желая одним движением и вскинуть ее, и поймать собаку в прорезь мушки. Вскинул, приложился, но собаки — все! — прыгнули в разные стороны. Унеслись, выстрел мелкокалиберки безвредно щелкнул им вслед.
— А чего ты не стрелял? Взял бы двух-трех? — сердился Алексин на Иванова. — У тебя же автомат, пять зарядов.
Иванов молчал.
— Они здесь всю дичь повыведут! Они… — Алексин хотел было сказать о пережитом им обидном страхе и не решился.
А Иванов ощутил его страх. Он стал и его страхом. И не перед собаками. Чего бояться в лесу вооруженным людям? Старика испугала непривычность явления.
Гм, собаки… Это уже не псы — звери.
Они с Алексиным, неуклюже ворочаясь, вылезли из сена. Подошли к телке, осмотрели. Но телку-то собаки не рвали, а на них глядели. Зачем? Ждали, что их позовут с собой? И дождались выстрела? Нехорошо.
— Но что их могло гнать сюда из города?
— Проанализируем, — сказал Алексин, закидывая ружье на плечо. И старики, идя в деревню мимо черных деревьев, то и дело оскальзываясь на свежем снегу, пытались найти ответ.
— Не наша с тобой эта забота, — решил Иванов. — Мы делали что могли, даже больше. Мы воевали, переделывали старый мир в новый, ставили город молодым. Дали им удобства, сытую жизнь. Так пусть же, черти, и разбираются во всем! Им жить.
— Тс-с-с! — прошипел Алексин. — Гляди!
Старики шли от стога тропой, по краю оврага. И теперь увидели — по другую сторону этого огромнейшего оврага пронеслась вся стая.
17
Собак задержал у стога запах добрых стариков. Вспомнила их Стрелка и остановила стаю, спешившую на ночную охоту.
Собаки бежали к тому лесному островку, где паслись несколько лосих и слабые телята. Их выследила Стрелка и приводила глядеть Пестрого.
Они подошли. Но тогда лоси не испугались собак, их прогнала молодая лосиха, наскакивая и грозя ударить копытом.
Собаки убежали. Им было ясно — нужно отбить одного лося. Но по такой крупной дичи они еще не охотились. И псы стали готовить свою охоту, то и дело наскакивали на лосей, а те ответно нападали на собак.
Недели две шла эта охота-игра, а затем как-то вдруг все стало на место. Охота сложилась — сама собой. И к переходу в поле, обычно используемому лосями, убежали в засаду черный угрюмый пес и с ним помесь бульдога с овчаркой, собака очень сильная. А также Стрелка и трое ее щенят, успевших вырасти в крупных собак.
Засады были устроены еще в двух-трех местах. К лосям же пошли Пестрый и полутакса, и с ними все почти деревенские собаки, давно охотившиеся в лесу. Эта ватага и подвалила к лосям вместе с Пестрым.
Лосей они нашли там, где им полагалось быть, на лесном островке, среди оврагов. Собаки остановились, а Пестрый пошел вперед.
Было морозно. Пар вылетал из его пасти. Снег под лапами скрипел.
Пестрый тявкнул на лосей — раз и два. Игриво. Он даже подпрыгивал, лая на них.
Лоси вышли из кустов ольховника и сгрудились.
И снова выбежала вперед та бойкая корова, что гоняла его и Стрелку. К ней шел Пестрый.
Он подходил, игриво раскачиваясь на ходу. На самом же деле, идя так, удобнее было отпрыгнуть в сторону.
Корова стала гонять Пестрого. Наскакивала, всхрапывала, пыталась ударить копытом. Он то прыгал в кусты, то вертелся между деревьями.
Лосихе было весело гоняться за собакой — та отступала.
Когда же лосиха отошла от стада, все залегшие псы, что до сих пор нервно двигали лапами и хватали зубами снег, вдруг набежали с ревом и лаем.
Они окружили и отрезали лосиху от остального стада.
Когда вывалил и покатился на нее лохматый, ревущий, темный шар собак, корова испугалась и сделала ошибку — побежала не к стаду, а в поле.
И началась погоня — лосиха бежала по склону оврага, а собачья ватага — выше ее. Не пускала корову в поле, налетала, кусала.
Лосиха бежала вдоль лога, на нее наскакивали и наскакивали собаки. Их становилось все больше.
Корова напугалась: всюду были собаки, необычные, страшные.
В конце концов они таки направили лосиху к тому выходу, которым обычно уходило лосиное стадо на поля. Корова обогнала собак и вскочила в глубоко врезанный ручей. Путь был знаком, он уводил на такие огромные поля, где собаки ей не страшны, там ее не догонят. Оставалось только обогнуть — ручьем! — густо вставшие на пути деревья, а далее шла ровная дорога.
И здесь-то на лосиху бросились пять сидевших в засаде псов.
В полном молчании они прыгнули на нее. Сбоку. Они впились в бока, в ноги. И сразу же Стрелка перекусила сухожилие задней ноги.
Догнали отставшие было собаки. Напали!
Лосиха билась страшно. Она ударяла собак передними копытами. Черному псу она снесла череп, но Пестрый удачно полоснул ее зубами по сухожилию другой задней ноги. Лосиха теперь не могла бежать. Она осела в воде, между заснеженных высоких берегов. Прокушенные жилы кровили. От ледяной воды тело немело, его будто и не было. Собаки сидели вокруг: теперь можно и не спешить. Но то одна, то другая собака вдруг бросалась и, рванув лосиху, отскакивала назад.
Пришло забытье. Теперь лосихе казалось: она бежит от собак полем.
А Стрелка отошла в сторону и понюхала своего щенка (он был убит). Она лизала его, а когда поднимала голову, то видела лежавшую в ручье лосиху — громадную, хрипящую.
Стрелка завыла…
— Что, что это? — спрашивал Иванов. — Они бегут как волки?
— Уйдем-ка, — шептал Алексин. — Быстрей!
В Сосновке они постучались в первый же темный дом.
Деревни Сосновку и Березняки разделял лесной овраг. Глубокий. Он зарос черным лесом, имел собственную речку, собиравшуюся из множества родников.
Было в этом овраге и свое топкое болото.
Когда-то здесь жили волки. Они выли по ночам, нагоняя тоску на деревенских жителей, и резали скотину. Но простодушных волков постепенно выбили охотники. Теперь этот овраг заняли собаки.
В укромных, еще волками пробитых лазах ходили они; за ними охотились, их караулили с ружьями. И одичавшие собаки припомнили привычки древних собак. Они научились идти след в след и путать охотников, пробегая по мелкой воде.
Стаю водили Стрелка и Пестрый.
Стрелка была всегда настороженная собака, а тот разумен и удачлив.
…После охоты сытая стая ушла в овраг. Спали весь день.
И снова пришла ночь.
Теперь все уцелевшие собаки были на болотном островке посреди оврага. Щенки возились, взрослые сидели молча: они ощущали вхождение в свою жизнь чего-то нового.
Они видели людей, пахнувших так знакомо. И в неистребимой собачьей устремленности к человеку подошли к ним. Был страх, но и надежда, что позовут!
