Елена Макарова - Вечный сдвиг. Повести и рассказы
Она взбила подушки и завалилась на высокую кровать с ярко красным плюшевым ковром в изголовье. На нем, конечно же, красовался Ленин. Но вовсе не для конспирации. Ленина она любила, а Сталина ненавидела.
– Если не успеем, продолжим в другой раз, только не оставляйте меня, а то вы уйдете, а я буду вас ждать как сумасшедшая, буду от вас полностью зависеть. Прошу вас, кристальненький, дайте слово!
Федот дал слово.
– Начну с виновника всех моих несчастий. Папаша! Он был подкидыш, его нашли в канаве с биркой «Леопольд Штайнман, мальчик немецкого происхождения». Из-за этого проходимца моя мать погибла в селе Омском. Образованная женщина! Она знала восемь языков и влюбилась в проходимца. Нет, никого на свете я не любила, как мать. Если б мне сказали, выбирай, кого тебе оставить, мать или сына, я выбрала бы мать. Он же был гад настоящий! Это не записывайте!
– Кто был гад?
– Папаша! – Клотильда сжала кулаки. – Клотильдочка, доченька, мы построим новую жизнь, мы дадим землю крестьянам и рабочим! И моя мама, из порядочной семьи, – она знала восемь языков, – ухаживала за тифозными рабочими. Последним он привел в наш дом Сидорова. Тот уже на ногах не стоял, а папаша твердил свое – партия не имеет права терять своих лучших членов! Они умерли вместе. Отец – утром, а Сидоров – вечером. Клотильдочка, мы должны умереть, чтобы ты и твои дети жили в мире, где все равны. И я мстила за братьев. Майн Готт! Что я тогда понимала! Эдуард, Филипп, Эммануил и Лютер! Они с детства играли на скрипке. Играли на свадьбах, на домашних концертах. Мама сшила им бархатные камзольчики с кружевными воротничками. За что они были наказаны? Зачем этот идиот втравил их в борьбу? Лютер, мой любимый, младшенький! Как он метался, когда их с Филиппом вели на расстрел белогвардейцы! Я не хочу умирать, Филипп, я не хочу умирать!
– Может, хватит на сегодня? – пожалел Федот плачущую Клотильду.
– Нет, не хватит! Видите вон ту сковородочку, – указала она на полку, – это историческая сковородочка. На ней мы с Машей жарили мышей. Мы прикормили кошечку, и она ловила для нас мышей. Не будь кошечки, мы бы сдохли той же зимой.
– С какой Машей?
– С какой? Да с проституткой лагерной, вот с какой. Я ее перевоспитывала. Она прозвала меня красногрудочкой. Почему? Отвечу: потому, что я говорила: «Умру, но останусь коммунисткой».
– А фамилия, как ее фамилия, – разволновался Федот и, засунув руку за пазуху, нащупал письмо.
– Белозерова. Я ее стала перевоспитывать. Она материлась, как самый блестящий негодяй. И не работала. Я объяснила ей…
– В каком это было году?
– Я объяснила ей, что это не выход. Как ты потом посмотришь в глаза детям? Она целовала мои ноги в шишках.
– В каком году? – настаивал тупо Федот.
– Может, в сорок пятом. Нет, в сорок восьмом. Это было в Отрадном. Там я познакомилась с женой немецкого коммуниста Людгенса. Так вот ее, пламенную революционерку, сожрали крысы…
– Ладно, – сказал Федот, – продолжим в следующий раз.
Набравшись смелости, он одолжил у Клотильды рубль, и она, с присущей ей широтой, дала три.
15. Сотрясайтесь и заземляйтесь. В вагоне метро Федот разглядывал сидящих перед ним красивых и не очень женщин, и думал одно: «Маша, богиня красоты, зачем ты целовала ее ноги в шишках…». Потом он шел по длинному переходу, ехал на эскалаторе, снова протискивался в вагон, стоял, сидел, бежал к автобусу, ехал, шел, и все для чего? А для того, чтобы передать письмо от Виктора, и чтобы его экс-супруга Полина, пробежав взглядом по странице, сказала недовольно: «Опять Пизанская башня! Кому это интересно и кого это греет!»
– Федотушка, проходи, – обрадовалась Полина. – Мы тут как раз спорим, стоит ли сотрясаться и заземляться. Микулина читал?
Федот бросил плащ на вешалку и прошел в комнату. Стол, заставленный тарелками, рюмками и бутылками, напоминал поле битвы.
– У нас тут сабантуйчик, – объяснила Полина, – пропиваем кандидата.
– Налейте человеку штрафной!
Федот выпил за кандидата полный стакан, как положено. В табачном дыму плыли знакомые все лица, маятником болталась люстра.
– Федот письмо от Вити привез, – объявила Полина. – Читай, мы все внимание!
– Форточку приоткройте, а то душно очень, – сказал кто-то.
«Не пойду ни к каким пузикам и тому подобным! Хватит с меня года мучений. Очень беспокоюсь за твое здоровье, но меня посадили в клетку и как редкостного зверя гоняют на работу под штыком. Орут на меня, но я все унижения сношу и буду покорно, как овца, переносить, видела мельком своего бывшего мужа Кирова, а потом видела Федю, пусть знают меня, лагерную проститутку! Как я их всех ненавижу! Жалею, что не больна сифилисом, а то бы половину мужиков заразила».
– Интересно, интересно, – хихикнул кто-то, и Федот умолк.
– Я перепутал, – сказал Федот Федотович и сел.
– Нет уж, читайте, взялся за гуж – не говори, что не дюж.
Федот Федотович спрятал письмо в карман.
– Федотушка, зайчик, – погладила его Полина по голове, – ну чего ты стушевался! Взялся за гуж…
– Твое письмо в плаще! – вспомнил Федот.
Полина принесла плащ. Все в порядке, вот, из Италии, со штемпелем!
– Давайте я буду читать, – предложила она и обдала Федота запахом американских сигарет. – «Скучно мне безумно без тебя, – Полина победно оглядела гостей, мол, Виктор, еще пожалеет, что не взял меня с собой. – Не с кем переброситься и словом».
– Язык надо изучать, – сказал кто-то.
– «Подумать только – этому поповскому гаду дали освобождение. Неужели попам и кулакам дорога открыта? С их мировоззрением? Нет и не будет правды на земле».
– Федотушка мистификатор, да, Федотушка? – Полина засунула руку ему за пазуху. – Да вот же оно! «Венецианские каналы мелеют. Когда стоишь под Пизанской башней, то кажется, что она медленно падает. На самом деле – это оптический обман».
– Браво, браво! – захлопали гости в ладоши. – Оптический обман!
– Братцы! Все-таки Микулин прав. Давайте спать с металлическим проводом.
– Такая подзарядка дает мощный прилив энергии.
– К черту Микулина. Раздолбать его надо по всем статьям. Ни в физике не смыслит, ни в медицине.
– Потанцуем! – Полина врубила шейк. – Федотушка, давай сотрясаться, но не заземляться! Виктора я по-прежнему люблю, – говорила Полина, дрожа всем телом, как и положено в данном танце. – Мы, биологи, народ бесчувственный, циничный, мы кошечек мучаем и собачек. – Ты, Федотушка, поглядывай у себя в районе, нет ли где бесхозных животных, возьмем за хорошие деньги. А то Кирилла чуть не задробили за отсутствием живого эксперимента.
– Какого Кирилла? – опросил Федот, отдирая свой живот от Полининого.
– Ты не знаешь Кирилла? – Полина подтащила Федота к мужчине в элегантной тройке. – Кирилл, познакомься, это известный скульптор Федот Федотович Глушков.
– Анималист? – спросил Кирилл и выплюнул косточку от финика.
– Ну почему же сразу анималист? – улыбнулась Полина. – Просто хороший человек. Почту от Витюши привозит. Знаешь, когда не хочется рисковать… Мы же сваливать не собираемся!
– А я вот собираюсь, – сказал Федот и откланялся.
16. Месячник борьбы с шумом. На автобусной остановке его ждала монументальная композиция. Множество людей слепились в огромный серо-коричневый ком. Подошел автобус, ком преобразовался в плотную кишку, Федот Федотович оказался в хвосте. Общественное средство передвижения вобрало в себя большую часть массы и отъехало. Федот Федотович в автобус не поместился. Проклятый Теплый Стан! Виктор пишет про свою башню, а мы тут нахохлись в ожидании рейсового автобуса. Отвыкли радоваться, отвыкли удивляться, мы не живем, а стенаем, мы вляпались в прошлое, увязли в этом болоте!
– Когда все это кончится? – закричал не своим голосом Федот.
– Пройдемте, гражданин!
Это было уже слишком, плохо до неправдоподобия. Тем не менее, милиционер затолкал Федота в машину и закрыл дверь. На перекрестке Федот посмотрел сквозь зарешеченное окно. Он был мальчиком восемнадцати лет и рядом, близко, на пешеходной дорожке, стояли девушки в белых платьях с крылышками. Крылышки трепетали на ветру, и Федот мечтал, чтобы девушки подняли головы и заметили его, за решеткой. Девушки подняли головы, и в их глазах отразилось брезгливое отвращение. С тех пор Федот зарекся искать сочувствия.
– Выходи, – скомандовал милиционер, и Федот по привычке заложил руки за спину.
Резвый кавказец с орлиным взором велел Федоту предъявить документы. Федот предъявил удостоверение члена МОСХа. Ему стало весело, все решительно смешило: и то, что он заложил руки за спину, и то, что принял мента за гебешника, а они, говорят, нынче друг друга терпеть не могут, и то, что ему грозило быть обритым наголо и за весь этот ондулясьон на дому уплатить по квитанции.
– Что же вы, гражданин художник, нарушаете покой родного города?
