Елена Яворская - Жестяной самолетик (сборник)
И почему-то подумалось: настанет ли время, когда ильфы и петровы будут слагать любовные баллады?
Любкины сказки
1Давным-давно, когда деревья, микрокалькуляторы и планы на будущее были большими, а одежки, житейские потребности и запросы маленькими, когда мечта еще имела право называться голубой и Голубой щенок из мультика пробуждал в зрителях сострадание и симпатию, а не желание поглумиться, когда компьютеры гордились звонкими, словно из пионерских песен и детских фильмов именами «Искра» и «Электроника», я хвасталась… нет, лучше сказать по-современному — понтовалась перед подружками тем, что у меня папа — учитель истории в школе.
Оля и Вита честно сопереживали. Но не то чтобы очень. Они мыслили куда более прогрессивно, нежели я. Олина мама заведовала гастрономом, и потому у Оли были самые красивые платья и самые удивительные игрушки — предмет беспросветно-черной зависти всей начальной школы, всех двенадцати классов, по четыре в параллели. А папа Виты из рядового инженера за какой-то год превратился в матерого кооператора. Теперь он и вовсе реликт — один из немногих, кто удержал на плаву свой маленький бизнес в конце восьмидесятых, укрепил в девяностые и без катастроф пережил шторма, на которые щедр оказался только что начавшийся XXI век. Еще за год до выпускного, когда все мы суетливо подыскивали подготовительные курсы в вузы — пусть не по душе, хотя бы по карману, Вита объявила, что поедет учиться за рубеж, только вот не решила пока — в Англию или в Штаты. Всеобщая реакция свелась к многозначительному «вау!», и только я, наверное, ничуть не поумневшая за десять лет, посочувствовала:
— Трудно, наверное, из дома уезжать.
— А чего трудно-то? — искренне удивилась Вита.
— Ну… то есть… вообще — из своего города, из своей страны, — начала объяснять я, но, как назло, нужные слова не шли на ум.
— Да ты че, Любк?! — Виталина дернулась было покрутить пальцем у виска, но передумала — и просто махнула рукой. — Это ж такой кайф отдельно от родаков пожить, да еще за бугром!
Одноклассники, слушая наш диалог, откровенно лыбились — ернически и завистливо. К кому относилось первое, а к кому второе, объяснять надо?
Угу.
Вита в Россию не вернулась, получила гражданство США, вышла замуж. По крайней мере, так Ольга утверждает. С ней я пару раз пересекалась на просторах Интернета. У Ольги свой салон красоты, муж, дочь-первоклашка. А я долго думала, чем бы похвастаться, да так и не придумала.
Мои рассуждения навевают мысль о том, что и я заболела завистью? Ну да. Только не Оле и не Вите я завидую. Себе. Той себе, у которой были маленькие потребности, большие планы на будущее и папа — учитель истории.
С годами все чаще и чаще я представляюсь себе эдакой Алисой в Стране Чудес, странницей, приключения которой все страньше и страньше. Как будто бы я загремела головой вниз в бездонную яму… Люди продолжают жить нормальной жизнью. А я — среди антиподов, все пытаюсь и пытаюсь научиться ходить на голове. В итоге — очередная шишка и неотвязная головная боль.
Ну да, тогда мой папенька — Шляпник. Точнее, шлепочник — с тех пор, как вышел на пенсию, шьет от нефиг делать домашние шлепанцы, а на столе полукругом — грязные чашки, бесконечное такое чаепитие… кофе я прячу, не хватало еще, чтобы он окончательно сердце посадил. Телек Пал Палыч Самохин смотрит с критическим выражением лица — и сплошь новье, а книжки, что удивительно, покупать бросил, домашнюю библиотеку по десятому кругу перелопачивает. «Я, — говорит, — не верю ни старым фильмам, ни новым книгам». И шьет, шьет, шьет… За полгода обеспечил симпатичными тапочками ручной работы всех соседей, лица и имена которых помнит наверняка. Скоро на почве сапожничества перезнакомится и с теми, чьи лица-имена не запомнил за двадцать лет, что мы живем в этом доме. И то благо. Лишь бы ему наливать не начали. Хватит с него и воскресных визитов Иваныча с Михалычем.
Вместе с новым занятием появилась у папаши и новая жизненная философия: «Я, — говорит, — людей обуваю честь по чести, а не так, как наши чиновники».
Тем временем Алиса в своих стоптанных туфельках из кожзаменителя продолжает странствие. В поисках работы. Наша контора приказала долго жить… ну, не совсем, ее перекупили, но для нас — однофигственно: «Летите, голуби, летите».
Вылетели мы красиво. А дальше, в поисках новой работы, побежали, пошли и поползли, солнцем палимы, повторяя: «А ну вас всех на…»
В принципе, вакансий для оператора ПК хватает. Главное, чтобы сама работа не представляла собой живую картину на тему «Бурлаки на Волге». Не хочется через месяц-другой увольняться и снова бродить, освещая себе путь вековечной мечтой о добром хозяине. Я, знаете ли, склонна к привязанностям. Наверное, так и надо было объяснить в свое время Вите… раз уж других слов она заведомо не восприняла бы. А может, и в резюме, пока не поздно, строчечку добавить? Заодно и проверить, по-прежнему ли на Руси любят блаженных…
Та-ак, что у нас следующее по списку. Ага, оптовый рыбный склад. Самое оно… для потенциального бурлака.
Может, заодно уточню ответ на два вечных вопроса русского человека. Не-е-е, «кто виноват?» и «что делать?» — это для дворянской интеллигенции. А для нас, пролетариев умственного труда, все проще: «способна ли свежемороженая золотая рыбка выполнять желания или ее надо предварительно разморозить?» и «бывает ли осетрина второй свежести?»…
…Кот оттиснул на бумаге слово «Уплочено». Аукционист душевно долбанул молотком: «Продано». Рабыня Любка двадцати девяти лет, образование высшее, обучена несложной офисной работе, владение ПК на уровне продвинутого пользователя, продана за пять тысяч в месяц (и еще полстолько — ежемесячно в конверте).
А если продолжать понтоваться: с завтрашнего дня чрезвычайно ценный специалист Самохина Любовь Павловна (выше только звезды, круче только яйцы) выходит на работу в ОАО «Океания»… во как!
Впрочем, папуасы мне понравились, доброжелательные такие, искренние… сканворды не попрятали даже тогда, когда начальство зашло. Для сканвордов я слишком умная, для трепа о моде и кулинарии — слишком тупая. Так что главное — не забыть сунуть в сумку заветную тетрадочку. И прикупить по дороге новый набор цветных ручек.
Тетрадка у меня клевая — с хомяком мультяшного обличья, в высшей степени эргономично размещенным в колесе. Правда, колесо едва намечено, да и хомяк только угадывается: к непропорционально тщедушному тельцу художник, не иначе как познавший глубинную суть бытия, приспособил тыквоподобную башку с колесообразными испуганными глазищами. Грызун, исполненный очей, что есть силы таращился на начертанный готическими буквами слоган: «А кому сейчас легко?»
Надо ли говорить, что он сразу меня очаровал. И восподвиг на небывалый дебилизм: собрать по папочкам и коробочкам все мои годами копившиеся почеркушки и от руки (!), в цвете (!!!) начать переписывать их набело, эдак символически отдавая под его защиту.
Ну, и систематизировать заодно. У меня ж пресловутое высшее образование плюс папашина наследственность. И это все — умноженное на привычку во всем доходить до сути… ну, или до крайности, как повезет.
Кого как, а меня щебет о сериалах и шмотье воодушевляет на трудовые подвиги. Возможность отвлечься, знаете ли. И в первый же день, с перерывами на оформление документов похожим друг на друга, как сомики в аквариуме, оптовикам, я приступила к составлению свода того, что назвала… Сперва нацарапала под готическими буквами своим школярским почерком: «Несказки». Если бы в хозяйстве не нашлось штрих-корректора, так и оставила бы — с детства терпеть не могу черкать. Но он обнаружился буквально на пятой секунде поисков, и, старательно замазав первоначальное, я начертала новое название: «Любкины сказки». И добавила для солидности: «В стихах и прозе». А на задней обложке, печатными буквами: «Экземпляр единственный, уникальный». Рукописный самиздат рулит!
Кредо
(написано на первой странице честно стыренной у папеньки красной ручкой и украшено легкомысленными виньетками, в которых угадываются очертания то ли роз, то ли фиг… не тех, которые плоды инжира)
Я больше по ночам не просыпаюсь,Терзаясь нерожденными стихами.Своим путем иду, легко ступаяПо серым дням тревогой-каблучками.Мой дом давно не светлая обитель,Где щедро сыплют слов чеканных злато, —Теперь сюда идут, как на магните,Шуты, бродяги, пьяные солдаты,И прочие, рогаты и кудлаты,И те, другие, — из шестой палаты.Тут не поют ни арфы, ни клавиры,Тут стари нет ни хохломской, ни гжельской.Мои пророки — мачо и задиры,А человек мечты — поручик Ржевский.Тут все напитки посильней кефира,А творчеству потворствует сатира.Моя сестра — не фея, не Лаура,Не трепетная дева-истеричка.Моя сестра практична и цинична,Папашу Фрейда знает на отлично,Язвит об анатомии АмураИ с бизнесменом крутит шуры-муры.Мой домовой грозится утопиться,Вещает о морали и законе.А я плесну ему вина в корытце —И он плывет… Всё правильно — не тонет.Поет он о девице у криницы,Что принесет водицы похмелиться.А вот и муза! «Здрассьте!» Сядет грузно,Посмотрит строго, заворчит басисто…Нет, мне давно не скучно и не грустно —Романтик превратился в реалиста.
Быль о Маленькой Волшебнице
