Элис Хоффман - Признания на стеклянной крыше
— Скоро возьмешь мое ожерелье и положишь в особую шкатулку для драгоценностей, — сказала ему Арлин. — Оно достанется твоей сестре.
— А мне что достанется? — спросил Сэм.
— А тебе на целых шесть лет досталась я, — сказала Арли. — И может, еще достанусь и на седьмой год.
— И на восьмой, девятый и десятый, а лучше — на тысячу лет!
Судя по ощущению, она и так прожила тысячу лет. Израсходовала все свое время, но почему-то еще продолжает жить. Сил не было переносить этот шум за стеной: гам рабочих, заливающих цемент, стук, когда кладут плитку — аквамариновую, итальянскую. Джон выписал ее прямо с фабрики неподалеку от Флоренции — вот какого совершенства достиг он в итальянском! Сидел у постели Арлин и показывал ей каталог. Небесно-голубая плитка, лазурная, бирюзовая, цвета ночного неба. Turchese. Cobalto. Azzurro di cieclo. Azzurro di mezzanotte. Она уснула посреди разговора, и в итоге Джон заказал плитку по собственному вкусу.
Джордж Сноу понятия не имел о том, как обстоят дела у Арли, — пока однажды не натолкнулся в нью-хейвенской закусочной на своего брата. Джордж сидел там за поздним ланчем: чизбургером и кружкой пива. Он предпочел бы, чтобы его никто не трогал, но Стив подошел и сел рядом. С ходу — будто забыл, что они уже сколько месяцев не разговаривают, — завел речь о человеке, которому обязан был тем, что прогорел их бизнес и сошли на нет их с братом отношения, хотя ведь сам же зарекся когда-либо даже произносить его имя.
— Этот гад Муди строит у себя плавательный бассейн, каких якобы свет не видывал. При том, что сама — в гробу одной ногой.
После Джордж Сноу будет вспоминать, как просто опустил при этом известии руку с кружкой пива. Брат продолжал говорить, но Джордж не слышал больше ни слова. Он услышал лишь слово «сама».
— Ты это про Арлин?
Стив только тут сообразил, что́ его угораздило брякнуть.
— Она больна, старик. Я думал, тебе известно. Я просто хотел этим сказать, как мне жаль.
Джордж бросил на стойку закусочной что с него причиталось и пошел к двери. Брат окликнул его, но, видя, что Джордж не остановился, вышел следом к стоянке машин.
— Джо, я серьезно. Она тебе не жена, и не твое это дело. Они с тех пор завели еще одного ребенка — это о чем-то говорит?
— Когда завели? — проговорил Джордж ошеломленно.
— Этой зимой. Я полагал, что ты знаешь.
Джордж сел в машину и включил зажигание. Паническое смятение сдавило ему грудь. Как там ни злись на брата, но, по сути, винить за неведение Джорджу было некого, кроме себя. Он переехал в Нью-Хейвен, стремясь избавиться от опасности случайно встретить Арлин, — перед лицом ее отказа повел себя как трус. Считал, что если она передумает, то найдет способ дать ему знать. Считал, что она сделала сознательный выбор: остаться с Джоном. Сейчас все, в чем он был так уверен, таяло как дым.
Джорж Сноу гнал с такой скоростью, что по ветровому стеклу, разлетаясь, били мелкие камешки. Доехал до улицы, где жила Арлин, и его паническое смятение возросло. Подъезд к дому загораживали четыре фургона, и ему пришлось ставить машину на траву. Газон, напитанный проливными весенними дождями, раздрябнул, и колеса глубоко увязли, но это не имело значения. Наметанным глазом бывшего мойщика Джордж заметил, что у окон дома плачевный вид: все в подтеках, в налипших листьях и цветочной пыльце.
Пока он сидел, не понимая, что делать дальше, из дома вышла женщина. Свекровь; Джордж узнал ее. За нею плелся Сэм — ну да, нынче пятница, уроки музыки, — а на руках она несла ребенка. Живое маленькое дитя. Джордж Сноу смотрел, как они садятся в машину, как трогают с места. Кружилась голова, и нечем было дышать — до сих пор он видел сон, будто живет со старой шотландской овчаркой в квартире на третьем этаже, работает в зоомагазине. Теперь — проснулся. Он вылез из машины, пошел к дому и постучался в дверь. Никто не отозвался; тогда он нажал на звонок и держал его, пока не поднял трезвон громче церковных колоколов. Открыла женщина; но этой Джордж не знал.
— Прекратите, — сказала она. — Совесть надо иметь.
Джордж прошел мимо нее в прихожую. Внутри царил полумрак, как будто он забрел в темный лес.
— А ну-ка, стойте. — Незнакомая женщина была сиделкой, Джезмин Картер. — Делайте, что вам сказано, или я звоню в полицию.
— Я иду к Арлин.
Раньше дом представлялся Джорджу великолепным: он изучил его до мельчайших подробностей, глядя в окна. Но таким, как сейчас, Джордж его не помнил. Из прихожей ничего сквозь стекло было не разглядеть.
— Речи быть не может, — сказала Джезмин. — За Арлин отвечаю я, и это мне решать, куда вы идете, куда нет. Вы, вообще, представляете, что́ здесь происходит?
— Она захочет со мной увидеться.
Они стояли, глядя друг на друга; Джордж понимал, что о нем составляют мнение. Кто он такой, чтобы считать себя вправе на что бы то ни было? Джордж подумал о детях, которые только что ему встретились. Подумал о том, сколько он всего не знает.
— Можете говорить что хотите, я все равно с ней увижусь, — объявил он сиделке, после того как назвал себя.
Ясно было, что перед ней человек, который поднимет шум, если пытаться выпроводить его. И еще: когда он назвался, Джезмин вспомнила, что слышала это имя. Оно срывалось с губ Арлин во сне.
— Ну, раз уж вам так приспичило, то приготовьтесь. Я не позволю расстраивать ее вашей реакцией. Ахи и охи сразу оставьте здесь. То, что вам придется увидеть, вас не обрадует.
— Я в полном порядке, — заверил Джордж.
— Это вы не надолго, — сказала Джезмин. — Я знаю, что говорю.
— Зато вы меня совсем не знаете.
— Во всяком случае, она зовет вас, когда впадает в забытье. Вполне вероятно, что ей не хотелось бы показываться вам в таком виде.
Джордж не подумал заранее, какой это ужас — любить человека и наблюдать его муки. Он больше года не видел Арли. Уже и выздоравливать начал, если можно назвать выздоровлением одинокую жизнь затворника.
— Все будет в порядке, — сказал он. — Как бы она ни выглядела.
Он поднялся вслед за Джезмин по лестнице.
— Она много спит. Надо бы выносить ее на воздух, да для меня непосильна такая тяжесть. Мой предел — двадцать пять кило.
Они пошли по коридору. Стеклянный потолок над головой был весь заляпан сосновыми иголками, цветочной пыльцой, листьями, следами дождевых капель: траурный покров. Они прошли мимо детских комнат.
— У маленькой рыжие волосы? — спросил Джордж.
— Белокурые. — Джезмин не зря проработала пятнадцать лет сиделкой. Кое в чем она умела разобраться в одну минуту. — Такие, как у вас.
Они дошли до двери Арлин; Джезмин постучалась и, приоткрыв дверь, заглянула в комнату.
— А к вам пришли.
В ответ — молчание. Она кивком позвала Джорджа войти. Слышно было, как у бассейна заканчивают работу плиточники, как с тошнотворным чавканьем разворачивают свои шланги цистерны с водой.
Джезмин подошла к плоскому холмику, лежащему на кровати.
— Везет вам сегодня — к вам гости.
— Скажите им, пусть уходят.
У Арлин пересохло во рту, ватном от высоких доз обезболивающего, назначенных врачом. Она говорила чужим голосом. От слов как будто становилось больнее.
Арлин лежала спиною к ним, но Джорджу видна была ее голова. Ни рыжих волос — ни волос вообще. Джордж силился проглотить ком, застрявший в горле. Он клял себя, клял этот мир, это мгновение.
— Арли, — сказал он. — Это я.
Он видел, что она узнала его голос, так как последовал ответ: ее спина сжалась, точно у черепахи, которая прячется в свой панцирь. Казалось, что у нее на миг остановилось дыхание.
— Пусть он не смотрит на меня…
Ее рывком вышвырнуло из дремотного укрытия в реальный мир, и приятного в этом было мало. Сердце готово было разорваться.
— Завяжите мне глаза, — сказал Джордж сиделке. — Мне важно быть с нею, видеть — не обязательно. Обещаю тебе не смотреть, — прибавил он, обращаясь к Арлин.
— Придумает тоже, — пробормотала Джезмин, но все-таки достала из ящика комода шарф, закрыла им глаза Джорджа и крепко завязала сзади.
— Ничего не увидит, — успокоила она Арлин. — Ему главное — посидеть рядом с вами, милая.
— Это во мне тщеславие проснулось. Хочу запомниться такой, как была.
Арлин говорила шепотом, но Джордж отчетливо слышал каждое слово. Джезмин усадила его на стул у постели. Здесь он мог ловить дыхание Арли. Чувствовать коленом ее одеяло, деревянный край ее кровати. Однажды они здесь совершили акт любви. Торопливо и виновато, и с огромным удовольствием.
— Он даже не знает про ребенка, — сказала Арли.
— Я пока ненадолго пошла вниз. — Джезмин понимала, что нужно этому человеку: то самое, что нужно каждому. Время. — Кликнете меня, если что.
— Мне надо было вернуться, — говорил Джордж. — Приходить снова и снова — тогда ты сдалась бы в конце концов и ушла ко мне.
