Джон Ирвинг - Свободу медведям
Изножье твоей кровати
Но в ванной комнате моей Галлен не оказалось, поэтому Зигги решил принять ванну.
— Если ты ничего не имеешь против, — съязвил он.
— Буду счастлив за тебя, — парировал я.
Я сидел у оконного выступа, пока он нежился и что-то напевал в ванной; он шлепал по воде ладонью, производя резкие всплески.
Двор был полон нежно-желтых и зеленых красок; сумерки все еще оттягивали свой приход и не торопились сгущаться. Водопад окутывал замок таинственным туманом, и я ощущал на лице влажный воздух.
— Спускайся вниз, Графф, — позвала меня Галлен.
— Где ты? — крикнул я в сад.
— На твоем мотоцикле, — ответила Галлен, но я видел лишь мотоцикл, нескладный и грубый, как старый бык, под кустом форситии. Он угрюмо таился в волшебном вечернем свете. Моей Галлен поблизости не было.
— Тебя там нет! — крикнул я. — Я вижу.
— Да нет же, я под окном. Мне виден твой подбородок.
— Тогда покажись.
— Я голая, — откликнулась Галлен. — На мне ничего нет.
— Ну да? — не поверил я.
— Спускайся, Графф.
— На мне тоже ничего нет, — сказал я.
— О, так я и поверила. — И она выступила туда, где я мог видеть ее, в блузке с длинными рукавами, заканчивающимися рюшами, и в фартуке с оборками.
«Господи, да ей не больше четырнадцати!» — подумал я.
— И твоя тетушка тоже с тобой? — спросил я.
— Ну конечно же нет, — ответила она. — Спускайся.
Так что я в мгновение ока выскочил в покрытый колючим ковром коридор. Канделябры раскачивались над головой, утомленно подмигивая, как если бы они устали наблюдать тайные вечерние интриги, которые плелись под ними. И местная футбольная команда, красующаяся в рамках на стене в застывших позах, выразила мне свое неодобрение; год за годом их лица не менялись. Был год, когда все они сбрили усы. Были военные годы, когда набирались женские команды, но праведное выражение физиономий спортсменов оставалось прежним, несмотря ни на что. Были там лица, видевшие вас ранее, видевшие бесчисленное множество искателей приключений и влюбленных, крадущихся по коридору, и они осуждали их всех. Нетерпеливые пальцы ног заставляли вздрагивать натренированные ноги спортсменов. Они наверняка оставили бы свои рамки, чтобы дать мне пинка, если бы уже достаточно не насмотрелись на подобное.
Замок благополучно выпустил меня наружу, и Галлен спросила:
— Кто тут?
— Ярко-розовый Графф, — сказал я, — сияющий и голенький, как Иисус-дитя.
— А ну, покажись, — велела она.
Я увидел ее в виноградной лозе около стены; она нырнула под выступ окна и поманила меня рукой.
— Иди сюда, — сказала она. — Иди сюда, Графф.
Мы завернули за угол замка; нас встретила густая водяная пыль водопада. Шум падающей воды заглушал стрекотание сверчков, а освещенные со стороны речного берега бойницы Вайдхофена разрезали на узкие полосы пенящийся водоворот ниже плотины.
— Мне кажется, я тебя так давно не видела, Графф, — сказала Галлен.
Я сел рядом с ней, наши спины упирались в стену замка, ее плечо слегка касалось моего. Ее коса была уложена в кольцо на голове, она погладила ее перед тем, как посмотреть на меня.
— Как я перевязала твои ноги?
— О, я почти здоров, Галлен. Можно я еще раз посмотрю на твою шею?
— Почему бы нам просто не поговорить?
— У меня нет слов.
— Но ты должен попытаться, — усмехнулась она.
— Как бы мне хотелось, чтобы наши комнаты были рядом, — попытался я.
— Я тебе ни за что не скажу, где моя комната.
— Тогда я буду заглядывать во все подряд.
— У тети у изножья кровати спит собака.
— А кто спит у твоей?
— Если бы я знала, что ты останешься здесь надолго, то я бы завела льва. Вы долго пробудете здесь, Графф? — спросила она.
— Наши дороги выбирает судьба, — изрек я.
— Если бы я была уверена, что вы задержитесь подольше, я бы сказала тебе, где моя комната.
— А твоя тетушка дает за тобой приданое?
— Не думаю, что ты останешься хотя бы еще на день.
— Куда бы ты хотела поехать во время свадебного путешествия? — спросил я.
— А куда бы ты повез меня?
— В кругосветное путешествие в ванне! — ответил я. — В огромной ванне.
— И Зигги поехал бы с нами?
— Ну да, — ответил я. — Я не умею водить мотоцикл.
— Вот, — сказала она. — Видишь мою шею? Твое пятно начало исчезать.
Однако было слишком темно, чтобы я мог разглядеть; я развернул ее плечи и притянул к себе спиной. О, она никогда не наваливалась на меня своим весом! Она сидела прямо, слегка отстранясь, когда я поцеловал ее.
— Ты возобновишь его, Графф.
— Покажи мне свои волосы распущенными, — попросил я, и она подняла руки, чтобы распустить косу; под пальцами я ощутил длинную, твердую линию ее ключицы, образовавшую прямой угол с плечами, когда она подняла вверх руки. — О, ты такая костлявая, Галлен, — сказал я.
Она уронила косу на плечи и распустила конец узла. Потом отвела в сторону густые пряди своих волос, запустив в них пальцы и дав им свободно упасть и политься потоком в клубах водяных брызг водопада — они походили на золотистый сок.
— Потому что мне нечем прикрыть свои косточки, — сказала она. — Я давно уже не поправляюсь.
— О, с того времени, как ты была толстушкой, прошла целая вечность.
— Ты целуешь или кусаешь? — спросила она.
— И все же ты слегка округлилась, — сказал я, обнимая ее за талию и трогая пальцами ее плоский живот. Она, казалось, слегка съежилась под моими руками, и я почувствовал, будто проваливаюсь в нее.
— Ты меня пугаешь, Графф, — сказала она. — Ты просто хочешь меня напугать.
— Да нет же.
— А этот твой дружок, Зигги… Он хочет напугать тетушку.
— Неужели?
— Да, причем нарочно. Потому что он все врет. Неужели я не догадалась бы, если бы с тобой было что-то не так?
— О, догадалась бы?
Ее волосы спутались, оставив обнаженное место за ухом. Поэтому я поцеловал ее туда, и она слегка отодвинулась и откинулась назад, положив мои руки себе на бока.
— Потрогай мои косточки еще, — прошептала Галлен. Она расслабилась, но потом снова напряглась, отскочила от меня и поднялась. — О, Графф, — сказала она. — Ты не должен думать, будто все, что я делаю, я делаю с умыслом. Я сама не знаю, что я делаю.
— Не бойся того, о чем я могу подумать, — ответил я.
— Ты ведь замечательный парень, правда, Графф? — спросила она. — Даже если ты немного пугаешь меня, да?
— Ярко-розовый Графф, — сказал я. — Для тебя.
На другом берегу реки вспыхнули яркие всполохи, заливая сад мертвенно-желтым светом. Гром прогремел сухо и раскатисто, доносясь откуда-то издалека, оттуда, где я не жил. В свете молнии волосы Галлен отсвечивали ярко-рыжим.
Она поспешила вдоль стены к углу замка. Добравшись до края, подождала, пока я приближусь к ней. Я снова обнял ее за талию, и она припала ко мне.
— Мои милые косточки, — прошептал я.
Мы заглянули во двор. Несколько освещенных окон отбрасывали на лужайку яркие квадраты света и крестообразные штрихи от решеток. На фоне одной из таких клеток я заметил голову Зигги с заложенными за голову руками.
— Что это? — спросила Галлен.
— Зигги делает наклоны, — пояснил я.
О нет, он делал что-то другое. Он держался за оконную решетку, вытянул руки и ухватился за ее края и, казалось, намеревался протиснуться наружу, во двор, как некий ночной зверь, проверяющий на прочность свою клетку.
— Он вовсе не делает наклоны, — возразила Галлен.
— Это упражнение на растяжку рук, — сказал я.
И я поспешил увлечь ее под другой оконный выступ; у дверей замка я неожиданно, слегка смазав, поцеловал ее в губы.
— Нам нужно быть поосторожней с твоей тетушкой, — сказал я ей и первым вошел в замок.
Пробудился ли интерес у футбольных игроков? Вспыхнул ли свет в их глазах, которые перестали светиться с того момента, как их вставили в рамки и повесили на стену?
Однако из-под моей двери свет не выбивался, и я долго ждал в коридоре, вслушиваясь в притворное храпение моего друга Зигги.
Выдержка из Пророчества:
Поедешь ли ты со мной?Путы сибаритов по-прежнемуСулят сытость и покой.
Будешь ли ты всегдаЛегкой добычей для льстецов?
Признаешь ли ты,Что существует бесконечная преданность?Поедешь ли ты со мной?Пока сибариты спят.Их путы разорвать мы сможем с тобой.
— Ты скорее соня, чем поэт, — заявил я. — Мне кажется, тебя больше волнует возможность всхрапнуть.
— Тебя что, гром разбудил, Графф?
— Я читал твои стихи при свете молнии.
— А! — протянул он. — Свет истины осветил твой путь.
