Генрих Сапгир - Летящий и спящий
— Так ты говоришь, мы изменимся во мгновение ока…
— Да, да, так и произойдет! — радостно подтвердил полумонах.
— Мы получим золотую плоть?
— Каждый по силе своей веры.
— Мы узрим новое небо и новую землю?
— Воистину так!
— Ты первый, — торжественно произнес шофер.
И не успел никто помешать ему, как он деловито ударил проповедника тяжелым кулаком по макушке. Тот упал, как подкошенный. Человек в кожаной куртке неторопливо вылил на него бензин из канистры, порылся в кармане, достал зажигалку, чиркнул. И — живой факел заплясал, покатился по ступеням городского театра.
— Вот тебе новая земля и новое небо, — произнес человек в кожаной куртке, обтирая облитые бензином ладони.
Пожарники уверовали одни из последних.
— Да будет свет, — сказали они и подожгли здание горсовета.
Оно запылало, как большой факел в бушующем море. В высокие венецианские окна было видно, как по залам метался обезумевший мэр с развевающимися волосами, бурно внутри вспыхивал свет, лопались от жара толстые стекла, выплескивались наружу крутящиеся занавеси, все в пламени, как фурии.
На главной площади уже не танцевали. Уверовавшие раньше стреляли в еще не успевших уверовать. Иначе говоря, ангелы света боролись с демонами тьмы, валялись убитые. Демоны отстреливались из подвалов и чердаков.
Все шло по известному сценарию.
Начинали строить баррикады.
Под шумок грабили и насиловали.
С северо-востока слышался гул. По шоссе к городу двигались танки и бронетранспортеры внутренних войск.
О человеке с золотыми подмышками никто не вспоминал и не помнил.
Испугавшись шума и скандала в Доме культуры, — вообще с самого начала все это ему сильно не понравилось, — человек выскользнул на улицу незамеченным. Он шел окольными переулками, втянув голову в плечи, — его уши торчали, как локаторы, слушая шум и гул, — человек забирал все дальше и дальше в сторону, стараясь обойти это громкое, неудобное, пугающее. Он все время держал руки по швам, прижимал их к телу, чтобы не дай бог ни один золотой лучик не привлек внимания прохожих. Ему удалось добраться домой благополучно.
Он был испуган. Жена его тоже. Они говорили:
— Что только творится!
— Такой тихий был город.
— А я прибежал — и не знаю. Что там, мамочка?
— Говорят, явился какой-то Спаситель.
— Какой Спаситель?
— Который всех спасет. И все увидят новое небо и новую землю.
— Как же он всех спасет, если в городе стреляют пачками?
— Может быть, холостыми?
— Вон сосед у ворот валяется.
— Кричат: «Да будет свет!» — а стало совсем темно.
— Выключили электричество во всем районе, точно.
— Мне страшно… Посвети в доме, пусик.
Но под мышками у него было, как у всех, — темнота и мох.
ФОКУСЫ С РАЗОБЛАЧЕНИЕМ
Вы видели, как на освещенной сцене заезжий фокусник, щуря свои монгольские глазки, показывает тщательно отрепетированные штучки: платки, шнурки, голубей, кроликов, бутылки, жесты. Я видел совсем другое.
Все было похоже до отвращения: сначала он показал полную бутылку какого-то вина, потом накрыл бутылку пакетом, тихонечко шлепнул сверху ладонью, пакет смялся, снял пакет — на ладони пусто.
Но я-то видел, потому что знал, как под легким ударом ладони смялась стеклянная бутылка и так называемый фокусник незаметно растер ее в пыль.
Он достал из воздуха одно яйцо, другое, третье, два — из шляпы, шестое он вынул из уха конферансье. Но могу поклясться, три первых яйца он вынул из трубки, которая возникла в полутьме сцены ниоткуда, два яйца снесла шляпа, которая недаром прыгала, как наседка, а конферансье подменили. Из этой куклы можно было достать все что угодно, не только яйца. И яйца, ручаюсь, были не куриные. Потому что из всех яиц действительно вылупились цветные платки, да платки ли это?
Публика была довольна и требовала дальнейших чудес. Мне все больше становилось не по себе, потому что в голову лезли странные воспоминания — и все сходилось.
Безмозглые слепцы, они не поняли, что зеркальный шкафчик, который вынесли из-за кулис, — это домашний преобразователь. И когда фокусник взял у доброхота из первого ряда карманные часы и положил их в шкафчик на мгновение, этого было достаточно. «Часы подменили! — заволновались сзади. — Видишь?» Между тем фокусник положил часы на маленькую наковальню и вдребезги разнес их молотком. Доброхот заволновался, по сценарию. Но фокусник положил разбитые вдребезги часы в шкафчик — и вытащил за цепочку оттуда целые. Торжественно, под общие аплодисменты вручил их дураку из первого ряда.
Идиоты! Никакого фокуса не было, часы были разбиты по-настоящему. Но весь фокус в том, что прежде преобразователь повторил эти часы до молекулы с поправкой на фактор времени.
Так называемый фокусник махнул рукой за кулисы — на сцену выкатили ящик, в который легла его прелестная ассистентка. Маг показал публике одноручную пилу, которой и распилил ящик пополам. Затем он истыкал ящик шпагами — и потекла темная кровь. Кровь испачкала пол, шпаги, полу узорного халата фокусника.
— Острия шпаг убираются, сам видел, — не мог успокоиться кто-то сзади.
— Сейчас она появится, ноги поджала — и все, — разоблачал какой-то идиот.
Действительно, из темноты выбежала улыбающаяся ассистентка — вуаля! Зал ахнул. Нервы мои не выдержали.
Одним прыжком я выскочил на эстраду.
— Неужели вы не видите, — кричал я, обращаясь к публике, умоляюще прижимая руки к груди. — Он же ее убил! Разрезал на куски! Это же кровь! Кровь!
— Видим, видим! Не обманешь, — загалдели из зала — засмеялись.
— У вас на глазах совершается убийство!.. Где милиция? надо вызвать, телефон…
— Во дает! — восхитился кто-то.
С отчаянья, что слова у меня путаются, что выгляжу каким-то клоуном, что мне никто не верит, я обратился к фокуснику:
— Ну скажите же им, что это другая, что она — из шкафа, что это оболочка, что оболочка у вас вообще не имеет значения…
Фокусник с интересом посмотрел на меня:
— Вы не шутите?
— Я знаю, знаю…
— Вы знаете, что такое оболочка и что такое сущность, — почти утвердительно сказал он, правильно выговаривая слова, как говорят иностранцы.
— Нет, я не знаю, откуда вы — из космоса или вообще из другой реальности, но я бывал там — не знаю как — в астральных полетах по ночам — или еще как-нибудь…
— Ах, в астральных полетах, — понимающе кивнул он, будто это что-то значит.
Публика притихла.
— Да у вас там все не по-человечески! — разгорячась, кричал я. — Оболочки получают со склада в брачный период, во время «великих перемен», носят их как одежду. Если оболочка лопнет, сущность невредима. И надевают другую оболочку из плоти и крови. Вот ваши все фокусы! Вы же показываете здесь спектакль для своих. Мы, дураки, удивляемся, а у вас смотрят в дырочку и хихикают, может быть.
— Не в дырочку, молодой человек, а в сопереживатель, — спокойно поправил он.
— Ну пусть в сопереживатель, это еще паскуднее! Вам просто нравится обман, убийство, кровь! Это противоестественно! это садизм!
Глаза у фокусника вдруг стали совсем круглыми и человеческими:
— Садизм? Противоестественно? — он подбежал ко мне и стал в волнении размахивать руками. — А то, что вы собираетесь толпами, это не противоестественно? Вы задеваете друг друга оболочками на улицах, в метро, в помещениях. По ночам вы лезете друг на друга и третесь друг с другом, как куски мыла. Разве это не садизм? Мы смотрим на вас с интересом и ужасом. Вы все время нарушаете наш Закон. Мы смотрим на вашу кошмарную кучность, вы — как это у вас называется — все, как живая лапша (ну, это уже чересчур!), и, ужас, у вас, видимо, нет сущностей, если оболочка нарушена, сущность куда-то исчезает. И вообще, вас так много, вам так тесно, вы все так возбуждены, так противоречите друг другу — вы же критическая масса! Вы вот-вот аннигилируете!..
— Да перестаньте вы перед моим носом кулаками махать! — я раздраженно схватил фокусника за руку и — ничего не ощутил.
Блеснула ослепительная молния — в воздухе разнесся запах озона. В моей руке осталась обгорелая манжета с запонкой-звездочкой. Я ошеломленно смотрел на нее.
— Вот это фокус! — восторженно взвизгнул доброхот.
Зал разразился аплодисментами. Затем аплодисменты перешли в овацию. Публика ритмически била в ладоши:
— Бра-во! Бра-во! Пов-тор! Пов-тор!
Но ничего повторить мы уже не могли.
ЧЕЛОВЕК СО СПИНЫ
1Он всегда уходил. Потом выяснилось, мы жили с ним на одной лестнице, вернее, вокруг одного лифта, дом-то двадцатидвухэтажный. Но почему, когда я выходил из подъезда или возвращался с работы, всегда видел впереди его спину, чаще в плаще, в пиджаке. Плащ был светло-серый, пиджак — в мелкую клеточку.
